Входя в какую-либо дверь, мы делаем шаг как в пространстве, так и во времени. Каждая дверь ведет не только в данное помещение, но также в его прошлое и текущее нам навстречу будущее. (Грегори Дэвид Робертс) Дом — это там, где моя мама и друзья. А еще… я даже стала думать, что дом – это там, где мы с тобой. (Бен Шервуд «Двойная жизнь Чарли Сент-Клауда»)
Чай оказался крепким, без каких-либо добавок – только собственный вкус и аромат. И пирог выше всяких похвал. При иных обстоятельствах я бы вполне насладилась гостеприимством этой замечательной дамы, которая сейчас вела себя скорее как бабушка, что потчует внучку. Нет, она не хлопотала и не причитала, как принято описывать в книжках. Ну, так и моя покойная бабушка Таня этого никогда не делала. Но за внешней сдержанностью было что-то такое, что роднило двух столь разных и в то же время похожих женщин. Личные покои декана Макгонагалл состояли из двух комнат – гостиной с камином и, видимо, спальни, в которую вела закрытая в данный момент дверь. Гостиная оказалась чуть более просторной, чем в родовом гнезде Северуса Снейпа, но все же не очень большой. Как в уже знакомом мне интерьере, здесь значительную часть двух смежных стен занимали стеллажи с книгами. Круглый стол на резной ноге-крестовине, за которым мы сидели, располагался у высокого стрельчатого окна, откуда открывался чудный вид. На каминной полке, на стене над диваном, обитым изумрудно-зеленым плюшем, множество магиснимков, с которых кто-то улыбался, кто-то приветственно махал руками, прочие же сохраняли торжественный или задумчивый вид. Справа от камина, ближе к окну, классический домик для кошки, каких немало в магловских зоомагазинах, а рядом – фарфоровое блюдечко для молока. На спинке кресла-качалки такого же изумрудного плюша, что и диван со стульями наподобие тех, за которыми охотились герои Ильфа и Петрова, покоился классический шотландский плед. Изумрудные стены, тюль и абажур настольной лампы им в цвет завершали убранство этого совсем не по-гриффиндорски зеленого мирка, давно сложившегося, удивительно уютного и спокойного, несмотря на несколько мужскую лаконичность – ничего лишнего, никаких милых финтифлюшек, скатерок и салфеточек, которыми любят окружать себя одинокие немолодые леди. Впрочем, эта леди была скорее дамой без возраста. Не знай я, сколько ей – а кстати, сколько?.. не помню, – решила бы, что лет тридцать - тридцать пять. Разве только взгляд да седая прядка выдавали истинный возраст колдуньи. Разговор не клеился. Профессор и не настаивала, ненавязчиво исполняя роль радушной хозяйки, потчующей случайную гостью, в то время как я, пытаясь хоть чем-то отвлечься от тягостных мыслей и дурных предчувствий, рассматривала узор тартана на ее пледе. Это была самая яркая и многоцветная деталь всего интерьера, и мне пришло в голову, что вряд ли Минерва Макгонагалл покупала свой плед на распродаже. Соображай я в шотландских клановых узорах чуть больше, могла бы кое-что новенькое узнать о его хозяйке. – Вас заинтересовал мой плед, – скорее утвердительно, чем вопросительно. – Да, профессор Макгонагалл. Но я не разбираюсь в клановых особенностях тартана. Ведь это ваш клановый узор? – Хм… Не совсем, – уголки ее губ чуть дрогнули в подобии усмешки. – Моего отца. Макгонагаллы с XIV века принадлежали к клану Маклаудов Харриса. – Вы из рода Маклауд?! Декан удивленно приподняла бровь, явно не понимая, что такого особенного с точки зрения гостьи из России в Маклаудах. Не Брюс же и не Лермонт, в конце концов. – Не из рода, а из клана. Это понятие шире, оно предполагает не только родство, но и вассалитет по отношению к семье главы клана, – спокойно пояснили мне. – Некогда Малкольм Маклауд спас от казни предка моего отца, Гордона Макгонагалла, который обвинялся в том, что пытался бежать с невестой одного из членов клана Кемпбелл, дабы обвенчаться в землях соседнего клана. К слову, молодые люди давно мечтали пожениться, но девицу насильно просватали за другого. Тронутый этой историей, Маклауд не стал смотреть на поединок паренька с разъяренным быком, исход которого был предрешен, как исход любой казни, а встал плечом к плечу с моим предком и победил животное. Затем в награду за доставленное зрелище получил право забрать юношу, считавшегося уже «покойником» у Кемпбеллов, в свой клан. Тот дал присягу на верность спасителю и на протяжении всей своей жизни служил верой и правдой Малкольму, его сыновьям и клану, а умирая, то же завещал и своим потомкам. – А как же девушка? – Увы… Девушка была просватана, и ее жених, конечно же, не пожелал отступиться. По семейному преданию, бедняжка зачахла спустя несколько месяцев после свадьбы, будучи беременной, да так и не дав продолжения роду. Спустя еще полгода и ее муж сложил голову в английском походе Давида II – последнего Брюса на шотландском престоле. – А ваш предок? – О, он прожил долгий век. Был посвящен в рыцари. Преданно служил сюзерену, сообразно девизу «Вера и верность». Спустя лет десять после несостоявшихся женитьбы и казни встретил девушку, дочь одного из рыцарей клана, и взял ее в жены, по взаимной любви. Она родила шестерых детей и оставила сэра Гордона вдовцом в весьма преклонном возрасте. Передав дела детям и внукам, он удалился в один из монастырей тогда еще католической Шотландии, где и окончил свои дни в мире. Такая вот история. С тех пор, как говорил мой отец, в каждом поколении Макгонагаллов непременно рождались хотя бы один воин и хотя бы один священник. Даже во времена, когда шотландское рыцарство утратило блеск славы и буквально пошло по миру усилиями англичан, эта традиция рода сохранялась до середины двадцатого века. Минерва Макгонагалл задумчиво глядела на плед, в узоре которого превалировали зеленый и синий, пересеченные полосами красного и желтого цветов*. Она как будто заново переживала нечто для меня непонятное. И всю эту историю, казалось, рассказывала больше себе, чем мне, освежая в памяти семейные предания и что-то еще. Давнее и грустное… Я почти пожалела, что своим любопытством заставила хозяйку обратиться к не самым приятным для нее воспоминаниям, но тут профессор оторвала взгляд от пледа и посмотрела мне прямо в глаза: – Скажите, мисс… Глебофф, вы когда-нибудь учились в школе? – Э-э-э… Да, конечно. Я окончила общеобразовательную и музыкальную школы, а также университет. – Нет, я о магическом образовании. Вопрос прямее не бывает требовал такого же прямого ответа. И, подумав, я ответила как есть: – В моем мире магии и магов не бывает. Нет и магических школ. Для меня наличие хоть каких-то зачатков способности к волшебству – совершеннейшая неожиданность. Нет, я никогда ничему подобному не училась ни дома, ни в школе. По мере того как я говорила, лицо собеседницы приобретало не то чтобы изумленное, а крайне неопределенное выражение. Я бы сказала, озадаченное и в то же время удовлетворенное, как будто какая-то ее догадка нашла подтверждение. – Занимательно… Так, значит, ни вы, ни ваши родители… – …не имели представления о существовании колдунов и ведьм. А все сверхъестественное считали относящимся лишь к Божьему Промыслу, если таковой существует. – Ну, с этим согласится любой здравомыслящий маг, ибо в магии тоже нет ничего сверхъестественного. Просто управление этой сферой природного требует определенного дара, которым обладают единицы – собственно, волшебники. Божьего Промысла магия не исключает, лишь доказывает, что во всей полноте своего дара человек был создан по Образу Творца, способного Своей Волей преобразовывать материю и энергию. – Мои родители совершенно точно не были волшебниками. Да и я тоже. Не припомню, чтобы что-то такое со мной происходило… Ну, я не поджигала скатерть взглядом, не летала спонтанно, когда приходилось падать, не… – О да-да, в каждой волшебной семье немало таких легенд. На самом деле подобные слишком заметные для окружающих выбросы бывают далеко не у всех. В вашей жизни, я думаю, могло быть несколько иначе. Скажите, вам не приходилось слышать, что у вас, скажем, «легкая рука» или, наоборот, «дурной глаз»? А может, то, чего вы желали со всей страстью, имело обыкновение внезапно и необъяснимо, чудесным образом сбываться, да не один раз? Либо то, чего столь же горячо хотелось избежать, совершенно неожиданно, буквально чудом обходило вас стороной, и тоже неоднократно? По мере того как Минерва Макгонагалл говорила, память услужливым киномехаником прокручивала давно забытые, малозначительные эпизоды детства и юности. Мне было лет шесть, когда не знаю зачем я притащила в дом с помойки разбитый цветочный горшок, из которого сыпалась давно сухая земля. Мама, не понимая, что я, собственно, хочу от этих черепков, решила, во мне говорит упертая дочь археологов, и без лишних споров принесла газету – подстелить под находку. Горшок в прошлой жизни был дорогим, глазурованным и вполне тянул на «археологическую редкость», но дальнейшие «раскопки» непонятного всхолмия явили миру скукоженную, полузасохшую луковицу какого-то растения, и драгоценные черепки были тут же позабыты. Сколько меня ни уговаривали, что ничего не выйдет, что луковица повреждена, истощена, подморожена и вряд ли жизнеспособна, я уперлась накрепко. Мне выдали пакет с землей, небольшой горшок, а камушки для дренажа я собирала во дворе, где совсем недавно сошел снег. Как ухаживать за неизвестным растением, я, конечно, знать не знала, но мне очень хотелось, чтобы цветок выжил. И он, как ни странно, выжил. Спустя недели три из луковицы прорезались острые, крепкие листочки, а когда они вытянулись, растение выбросило вверх цветонос, на котором к осени распустились дивной белизны прекрасные цветы. Именно тогда мама сказала отцу, что у меня «легкая рука». Да только какое ж это чудо? Потом родные и знакомые не раз говорили про мою «легкую руку», а незнакомые поднимали на смех или стыдили за вранье, как на форуме цветоводов. Помнится, я безуспешно пыталась доказать, что для укоренения азалии гетероауксин ни к чему, лавр можно вырастить из любого прутика, купленного на рынке у торговки специями, укоренить черенок любой голландской розы из букета – плевое дело, как и вернуть к жизни примороженную зимним сквозняком сенполию, а заставить черенок китайского жасмина дать корни не сложнее, чем проделать то же самое с черенком бальзамина. Вскоре маме пришлось смириться с тем, что я таскала с улицы больных голубей и голодных котят. Первых лечила и отпускала, вторых выкармливала и пристраивала по знакомым, потому что Клякса не желала терпеть в доме конкурентов. Валя приходила в ужас и говорила, что все это закончится в лучшем случае токсоплазмозом, а то и бешенство можно подцепить. Меня ревностно осматривали на предмет царапин, заставляли мыть руки с хозяйственным мылом, а полы – с «Доместасом». С девятого класса мы с подругой Настей Демидовой все свободное время проводили волонтерами в приюте для бездомных животных. Настена потом так и стала ветеринаром. Уговаривала и меня, но мысль о том, чтобы подойти к животному со шприцем, не то что со скальпелем, сводила на нет всю подругину агитацию. И «дурной глаз» тоже был в моей жизни, но об этом я не любила вспоминать, раз и навсегда запретив себе в сердцах что-то желать обидчику, да еще вслух и прилюдно. Мать того мальчишки отстирала его штаны. Подумаешь, на ровном месте ни с того ни с сего в лужу плюхнулся и задницу отшиб! Не будет к малышне задираться. Синяки сошли, ссадины зажили, но досужие соседки еще долго шептались за моей спиной. И Жека с той поры присмирел, обходил меня седьмой дорогой, избегая смотреть в глаза. А однажды, уже перед шестым классом, родители по случаю отправили меня на вторую смену в лагерь под Севастополь. Кому из нас тогда пришла идея сбежать ночью купаться, уже не вспомню. Но была она чревата серьезными неприятностями, которые и свалились на мою голову, поскольку я была меньше всех, замешкалась не по делу и не успела вслед за ребятами перемахнуть через забор, а потом уж поздно было. Сторож Дядька Черномор, злющий по причине вынужденной трезвости, заслышав шум, поспешно приближался, светя себе фонариком. Помню, тогда я зажмурилась и представила, как бы хорошо было, чтобы он меня просто не увидел, прошел мимо. «Да, это нереально, но, пожалуйста, пусть он меня не увидит!..» Медленно текли секунды, я стояла в полной темноте, не веря случившемуся: сторож прошел мимо так близко, что едва не мазнул по плечу – и не заметил. Из транса меня вывел шепот Егора: «Блин, да где ж она?» «Я тут», – поблеяла в ответ, открывая глаза. Егор коротко ругнулся, некоторое время пялился на меня в полном изумлении и, наконец, спросил: «Ты откуда появилась? Тебя ж тут не было». Ну, ага! До моря мы тогда все же добрались и без приключений вернулись назад. Потом было еще много такого, что я списывала на чистое везение: на экзамене всегда попадался билет, который знала; отвечая на вопрос теста, при необходимости могла угадать верный вариант… В жизни, увы, так не получалось: предвидеть смерть родных, измену парня я не умела. А может, волшебники, даже талантливые, этого тоже не умеют?.. – Ну как, вспомнили? – декан Гриффиндора подлила мне еще чаю. – Вспомнила. Но не уверена, что в этом есть что-то магическое. Больше похоже на счастливое стечение обстоятельств. Еще не закончив последнюю фразу, я уже знала, что это неправда. И женщина напротив меня тоже это знала, потому и не стала переубеждать. Бросила взгляд на старинные часы, мерно тикавшие на каминной полке: – Поздно уже. Вам надо поспать. Я медленно покачала головой: вряд ли смогу уснуть, пока не вернется Снейп. Желательно… Да пусть бы хоть живой. Но тут до меня дошло, что, возможно, сама профессор Макгонагалл устала и хотела бы отдохнуть, ну, и меня между делом угомонить. Собственно, эту здравую мысль я и озвучила, всем своим видом каясь в бестактности. На это декан совсем по-кошачьи фыркнула, давая понять, как далека я от истины. Потом бросила в мою сторону мимолетный, но очень цепкий взгляд и спросила: – Вам приходилось практиковать простейшие заклинания? – Некоторые да. – Какие же еще доказательства вам надобны? А впрочем… Профессор Дамблдор дал распоряжение приютить вас до первого сентября. Сегодня двадцать восьмое. Заканчивается. Поскольку вы не проходили распределения, факультетские гостиные и спальни для вас закрыты. Я могла бы предложить вам пожить здесь, но что-то мне подсказывает, для вас это столь же стеснительно, сколь неудобно для меня. Есть другой вариант. Возможно, вам не удастся его использовать, но если все же удастся, вы на время обретете тот дом, какой хотели, и навсегда избавитесь от сомнений в своей ведьмовской природе, а равно и в том, что ваше место здесь. Думаю, профессор Дамблдор именно этого и добивался, когда поручал вас моим заботам, или я плохо его знаю. Идемте! – Куда? – Терпение. Увидите. Мы шли по коридорам, поднимались на галерею, продуваемую свежим ночным ветром, снова лестница, еще один пролет, коридор, снова и снова вверх по лестницам, коридор… – Ну, вот мы и на месте. Огонек на конце деканской палочки осветил старинный гобелен, на котором землистого цвета уродливые великаны в трогательно розовых пачках раскорячились на пуантах в самых немыслимых позах. Они старательно размахивали дубинками, как гимнастки булавами, а в центре композиции, у них под ногами, уворачиваясь от такого буйства граций, суетился худенький молодой маг. По всему было видать, он в этом дурдоме за балетмейстера. Но я уже смотрела не на него, а на Макгонагалл: уж слишком знакомой мне по описанию была эта картина. Так вот каким способом профессор задумала избавлять меня от сомнений! Могу представить, что она устраивает своим ученикам на экзаменах. – Вы полагаете, мне удастся найти вход в Выручай-комнату? – Вы знаете о ней? – кажется, профессор выглядела чуть разочарованной. – Ну, что ж, тем лучше. Я не уверена, что у вас получится, так что в случае неудачи не отчаивайтесь. Комната – явление уникальное. Это не артефакт, ее происхождение и принцип устройства неизвестны, как неизвестно и то, чьими усилиями и когда она была создана, а также и кто или что ею управляет. Возможно, сам Зáмок. Вам следует трижды пройти мимо стены рядом с гобеленом, максимально сосредоточившись на том, что именно вы хотите увидеть по ту сторону двери, когда она покажется. Если она покажется. – Хорошо. Я попытаюсь. Мне не надо было долго думать, что я хочу увидеть. Все последние недели вынужденного затворничества в стенах чужого дома мне отчаянно хотелось одного. Именно это я и представила, меряя шагами коридор, так ясно, что даже не удивилась, увидев, наконец, с детства знакомую дверь с глазком посередине. Она подалась легко, как будто только того и ждала, впуская меня в темноту знакомой прихожей, которую тут же разогнал свет от палочки ведьмы, вошедшей следом… Здесь ничего не изменилось с того самого утра, когда мы с Валей покинули этот дом, торопясь в Шереметьево. – Не может быть… – от волнения голос сорвался в судорожный глоток, когда я замерла на пороге своей комнаты. Мимодумно нащупала выключатель – вспыхнул свет. Настоящий электрический свет! Плюшевый Миня-Гриня застыл на диване, подняв лапу, будто приветствовал. Ящик стола остался чуть не задвинутым – оттуда я в последний момент извлекла нотариальные бумаги, чтобы отдать сестре в аэропорту. Книжный шкаф. Едва заметный слой пыли на фортепьяно, на экране монитора. И окно. Настоящее окно с выходом на лоджию, а за ней – ночная Москва. Цветы на подоконнике, на подставке, в подвесных кашпо, и земля влажная, как будто я только что полила их перед отъездом… Неужели все, что случилось, был только сон, наваждение? – Хм, любопытно… Я резко обернулась – Минерва Макгонагалл, стоя на пороге комнаты, с интересом разглядывала интерьер: – Как я понимаю, вы желали оказаться дома? Молча кивнула, стараясь не разреветься. Здесь даже пахло как дома. Я и прежде замечала, что каждый дом имеет свой запах. В моем пахло книгами, кофе, цветущим жасмином, какими-то специями, еще чем-то с детства знакомым вроде маминых духов Climat. Казалось, вот сейчас она выйдет из кухни встречать меня, а я прежде прокрадусь в зал, где папа, устроившись в кресле, что-то читает с карандашом в руке. Очки съехали на самый кончик носа, папа задумчиво ерошит волосы и неопределенно хмыкает, встретив в тексте что-то интересное или спорное… Пусто. Так пусто. По-прежнему не веря своим глазам, я бродила по знакомой квартире, пока вдруг не наткнулась на стену там, где должен был находиться вход в родительскую спальню. С изумлением провела рукой по гладкой поверхности и растерянно обернулась к профессору трансфигурации: – Здесь должна была быть дверь в комнату мамы и папы. Макгонагалл ответила не сразу. А точнее, не ответила – задала вопрос: – Они умерли, не так ли? – Да. – Давно? – Нет. – И вы до сих пор не можете смириться с их смертью… – она помолчала, потом спросила: – Вы ведь и в реальности избегали заходить в их комнату, не так ли? Боялись разбередить незажившую рану воспоминаниями о тех, кого уже не вернуть? – Да. Наверное, вы правы. – Видимо, поэтому Комната и скрыла от вас эту часть дома. Она откроется, когда вы сможете принять свой дом, свой мир без матери и отца, когда найдете силы вполне отпустить их. В противном случае, боюсь, не откроется никогда. Она ушла, дав обещание прийти за мной, как только станет известно хоть что-нибудь о профессоре Снейпе. Единожды приняв Минерву Макгонагалл по моему приглашению, отныне эта «реальность» Комнаты была открыта ей. Что ж, может, и к лучшему.◄♦►
Минуты текли, сливаясь в часы, а я все не находила покоя. Еще неделю назад, мирясь с вынужденным заточением в стенах чужого дома, и представить себе не могла, что когда-нибудь вернусь в свой родной, пусть силой непонятной мне магии, – прикоснусь к любимым книгам, вдохну знакомый запах, и даже вид из окна будет тот же, с детства знакомый. Это ли не счастье? Но увы. Бродя по отчему дому, как никогда прежде я ощущала, насколько пуст, мертв и безрадостен он для меня. Все бы отдала за то, чтобы вновь оказаться в тупике Прядильщика, где тоже пахло книгами – старыми фолиантами, а еще воском мастики, которой старательный Снорти натирал старый паркет. Чтобы чувствовать полынную горечь под языком, раз за разом слышать требовательное «еще раз» и знать, что живу. А сейчас я сама себе казалась печальным призраком такого же призрачного дома. Лишенная возможности действовать, могла только ждать. Не истеря и не впадая в обиды оттого, что кто-то, кто умнее и сильнее меня, дав маленькой пешке сыграть свою рольку, убрал ее с доски. Просто ждать и верить вопреки неизвестности, минуту за минутой давя в себе страхи и сомнения. Внезапно взгляд, прежде бездумно скользивший по книжным полкам, наткнулся на знакомые корешки: розовато-песочный, два лилово-бурых, зеленый, синий, вновь зеленый и, наконец, желто-коричневый. Бедная Минерва, знала бы она, что за книжки стояли у нее перед самым носом, на полке в комнате, которую волшебница с таким интересом рассматривала! Рука сама потянулась за зеленым томом, на обложке которого два очкарика, старик и мальчишка, неясными силуэтами застыли голова к голове, глядя в то место, где, должен был быть Омут памяти. Названия не было. Не вполне осознавая, чего именно хочу, открыла Книгу примерно на середине – и застыла… Страницы были девственно чисты, как если бы передо мной была не книга, а блокнот для заметок. Листнула в начало. Текст был, и вроде бы знакомый, причем не на английском, но и не в знакомом с детства переводе. Текст первой главы. С начала второй обнаружились сюрпризы. То есть сюрпризы для меня как для читателя, поскольку как для действующего лица истории с непроизнесенным Обетом ничего неожиданного не было. Почти. В самом конце главы с безжалостной прямотой описывалась сцена в темном проулке близ тупика Прядильщика. Там под нудным дождем безутешно рыдала всеми брошенная одинокая женщина.♣♥♣♥♣
Она была волшебница, но в тот момент ей не хватало сил и концентрации даже для простенького заклинания, не говоря уж о трансгрессии. Она больше не верила никому. Ее муж и на свободе, в силе и чести, был трусоват, хоть и непомерно заносчив, как все Малфои. Так ей казалось. Одной сестры она лишилась давно, когда та предпочла семье брак с грязнокровкой, счастливый с самого начала, между прочим, в отличие от ее собственного. Другая… До нынешнего вечера Нарцисса привыкла думать, что ее самая старшая сестрица сумасшедшая. Но эти слова о доверии и прощальная улыбка… Как это понимать? Все эти годы Цисси нипочем бы не призналась открыто в том, что было очевидно с самого начала: брак ее родителей, как и ее собственный, – постылый, буднично-мучительный, насильственно-династический, по сути узаконенная случка чистокровной самки с чистокровным самцом ради производства столь же чистокровного потомства. И она не роптала, с первой ночи добросовестно раздвигая ноги перед мужем, терпя боль и унижение, даже губы не закусив, – со светской улыбкой, как истинная аристократка. Может быть, за это судьба и сжалилась над ней, подарив сына, а с ним – возможность испытать, что такое любовь. Кто бы мог подумать, что плод узаконенного изнасилования, ее Драко, ее кровиночка, станет смыслом всей жизни, словно бы освятив собой постылое сожительство с воплощенной Чистокровностью! Сын до некоторой степени сроднил их с мужем, ибо только в проявлении родительских чувств они не стеснялись быть самими собой, хоть изредка, ненадолго приоткрывая потаенные уголки души. Нет, Люциус никогда не был жене опорой и защитой в том романтическом смысле, как описывалось в рыцарских романах. Она того и не ждала, это было бы слишком оскорбительно по-гриффиндорски, а они все же слизеринцы. Да и с чего бы ждать того от совершенно чужого человека, за все годы супружества не обнаружившего ни намека на романтические порывы или доблесть? Но его богатство, хитрость, расчетливость, талант к интриге всегда помогали оставаться на гребне волны, избегая любой опасности. Однако не Азкабана, как выяснилось. И теперь их мальчик, самое дорогое, смысл всей жизни, оказался пешкой в руках… «маньяка-полукровки, возомнившего себя хозяином мира», – вздохнув, женщина отерла слезы и впервые за много лет честно назвала все своими именами, сама испугавшись такой прямоты. Лорд просто хочет отыграться на ее сыне – это же ясно. А Северус… Он странный, мутный. Когда-то муж по одному ему понятным резонам решил позвать в крестные их сыну этого долговязого заморыша, помешанного на зельях и темномагических ритуалах. О, Люциус всегда был обо всем осведомлен раньше остальных. Он уже тогда предвидел, что мальчишка станет деканом Слизерина, и это, несомненно, будет полезное родство. А еще… Ах, эти чертовы снадобья, которые принимал муж! Их тоже варил Снейп. Нет, Нарцисса никогда ему не верила, хотя и не имела на то оснований… Я пораженно листала страницу за страницей незнакомой истории. Не то чтобы совсем незнакомой. Сцена уговоров Слагхорна была вполне та, что в Книге. Зато незнамо откуда появившаяся сцена облавы в имении Малфоев дана эпизодически и вновь глазами Нарциссы. А вот спустя три дня после ночного побоища она прочитала в «Пророке» официальное сообщение о гибели старшей сестры. Некоторое время мерила шагами просторную библиотеку имения, уже приведенного домовиками в приличный вид. Потом был разговор с сыном, увы, бесполезный. После посещения Косого переулка, когда Драко внезапно исчез и неизвестно где пропадал, мать, отбросив всякую деликатность и наплевав на принципы, тайно обыскала его одежду. Перетряхивая гардероб сына, она корила себя за несдержанность: вместо того чтобы ввязываться в безобразную пикировку с мальчишкой Поттером, лучше бы не спускала глаз с Драко. Наконец, ее усилия увенчались успехом: потайном кармане мантии сына обнаружился счет из «Горбин и Бэркс», оплаченный чеком на предъявителя на такую сумму, что Нарцисса впервые пожалела, что доверила наследнику тайну семейного сейфа. Там лежали несколько чеков на крупные суммы, подписанные еще Люциусом на случай, если понадобится бежать срочно и налегке, чего золотая наличность без особых чар не позволяла. Чары же всегда привлекают внимание знающих, что искать. Пропажа одного из чеков обнаружилась, едва женщина открыла сейф. Но Нарцисса не была бы собой, если бы тут же закатила скандал и потребовала объяснений. А еще она слишком хорошо помнила себя в шестнадцать, когда кажется, что ты уже давно взрослый человек, а предки так глупы и навязчивы со своей опекой и помощью. К тому же с некоторых пор Драко уверился, будто Темный Лорд верит в него и потому возложил на Малфоя-младшего особую миссию. «Ну да, как же! Знаю я, чем заканчиваются эти «миссии». Знаю и не позволю загребать жар руками моего сына!» Нарцисса в ужасе осеклась: когда имеешь дело с Лордом, такие мысли до добра не доведут. И по привычке начала читать наизусть Блейка – это, как ничто иное, помогало очистить сознание от крамольных дум. Всю ночь она пыталась понять, что же это были за артефакты, которые приобрел ее Драко в Лютном? Что-то, несомненно, опасное, поскольку в противном случае почему бы не указать в чеке наименование покупок? Впрочем, как поняла женщина, один из артефактов был пáрным, причем одна вещь из пары неисправной, и по этой причине магазин сделал 60%-ную скидку. И что это может быть? Зачарованные кольца? Смысла обыскивать дом не было, поскольку в том же чеке оговаривались услуги по доставке купленного в Хогвартс, да за такие денжищи, что впору было предположить доплату за дополнительные чары и риск. С «Горбин и Бэркс» станется. Вконец измучившись да так и не придя ни к какому выводу, утром следующего дня Нарцисса приняла очень трудное для себя решение. Еще недавно она и подумать не могла, что сделает такое. Но тогда мир не стоял на краю пропасти, и разве так уж противоестественно просить совета и помощи у последнего родного человека – у старшей сестры? Даже если Андромеда оттолкнет младшую, последней уже нечего терять и надеяться не на кого. «Надеюсь, я не забыла координат того места, и... да поможет мне Бог!» На этом текст обрывался. Дальше шли девственно-белые листы. Ни малейшего намека на то, чем занимался все это время директор. Кроме тревожных упоминаний Нарциссы о вспышках гнева Темного Лорда, который после гибели Беллы «словно бы сошел с ума», ничего и о деятельности Волдеморта в последние недели. К слову, в имении Малфоев он после той ночи не появлялся, и это очень тревожило миссис Малфой. Сама она, как выяснилось, Черной Метки не имела и прежде была допущена на сборища пожирателей лишь как хозяйка дома и лицо вполне заслуживающее доверия, таким образом имея возможность сопровождать сына. Сейчас же ей только и оставалось обмирать от страха каждый раз, когда ее мальчик, корчась от боли, вынужден был трансгрессировать в паре со Снейпом. Тот являлся за Драко, как ангел смерти, всякий раз, когда сын со стоном хватался за левое предплечье. Потом доставлял бледного как смерть крестника, молча отдавал матери флакон с успокоительным и исчезал. Но однажды, в первых числах августа, сын вернулся в сопровождении мрачного Мальсибера. Бросив полуобморочного мальчишку матери, Рекс исчез без объяснений. Иссиня-бледного Драко колотила дрожь, и зубы выстукивали ирландский степ. На все расспросы он только мотал головой, пытаясь крепче стиснуть челюсти. Потом заперся в уборной, где его долго и мучительно рвало. Ночью из-за двери спальни сына не доносилось ни звука, но Нарцисса знала: верный домовик по просьбе мальчика поставил чары полной звукоизоляции, и бедная мать могла лишь догадываться, что происходит с ее сыном…♣♥♣♥♣
Потрясенная, я поставила том на полку, машинально взяла следующий - желто-коричневый, на обложке которого не оказалось ни названия, ни иллюстрации. Как и предполагала, он целиком состоял из чистых листов. И что это вообще? Получается, Книга отражает меняющуюся реальность, причем те ее аспекты, которые мне неизвестны? Или известны, но но какой-то причине все более сглаживаются в памяти, как песчаный замок в полосе прибоя с каждой волной. Почему у меня такое чувство, будто Книга хочет меня на что-то натолкнуть? И да, того самого страшного, что я боялась увидеть, в ней не оказалось. Пока… Но и это пока было как обещание, рождало робкую надежду, которая только и ждет повода перерасти в уверенность вопреки всему, потому что для каждого из нас так естественно верить, будто именно он и те, кто ему дорог, бесценны для мироздания. Именно с нами ничего дурного случиться не может, ибо разве может существовать вселенная без нас? Нет, мы будем жить долго и счастливо, чтобы когда-нибудь вечерком у камина поведать правнукам эту увлекательную историю… Усталость навалилась как-то сразу. Погружаясь в мягкую темноту, я уже не понимала, что действительно случилось со мной, а что было только сном, что магией, а что реальностью. Впрочем, это ведь одно и то же?..