Ибо в темноте — там длится то, что сорвалось при свете. Мы там женаты, венчаны, мы те двуспинные чудовища… (Иосиф Бродский «Любовь») Ей отмерено время Между светом и тьмою… Непосильное бремя — Оставаться собою… (Ольга Громыко «Верные враги»)
Бывает так: еще не проснувшись, не вспомнив, где ты и что с тобой было, просто чувствуешь, что-то очень хорошее, правильное произошло в твоей жизни, отчего все наполнилось радостью и смыслом. Эта радость разлита в тебе, и ты утопаешь в ней, и улыбаешься, все еще смежив веки. В такие минуты вдруг открывается, что не ты часть вселенной, жалкий микрокосм в макрокосме, но все наоборот — ты, твоя душа больше всех этих бесчисленных галактик по той простой причине, что в тебе есть то, чего нет ни в одной из них. А твой Космос — вот он, лежит, подперев рукой щеку, и смотрит, будто и не волшебник вовсе, будто не разучился верить в чудеса, каждому из которых свое заклинание – дело техники. — Доброе утро, — улыбаюсь немного обескураженно: узкое ложе за время нашего сна стало шире втрое, и теперь я лежу, вольготно раскинувшись под простыней. — Доброй ночи, — Северус улыбается в ответ. — Утро еще не занималось. Время первых петухов. В теплом свете ночника его лицо кажется не таким бледным, и на щеках чуть угадывается румянец. За несколько недель нашего знакомства гроза местных подземелий не стал привлекательнее. Острые скулы, обтянутые кожей, почти не тронул загар. Тонкий хрящеватый нос, изогнутый почти кочергой, — про такие на Руси говорят: «Нос на троих рос — одному достался». Горькие складки в уголках рта уже не разгладить. Только мне этот мужчина таким и нужен, и другого не надо. Прядь тяжелых волос падает на высокий лоб, скрывая глубокую морщинку в межбровье. На тонких губах блуждает улыбка, совсем не похожая на презрительную усмешку, которая так раздражала меня в первые дни знакомства. И глаза — поначалу они казались бездонными туннелями в пустоту, а теперь я смотрю неотрывно, сгорая от стыда и восторга, встречая ответный взгляд, потому что, оказывается, на женщину можно смотреть и так. Мне бы потупить взор, и щеки уже горят огнем. Но так сильно желание прижаться, вдохнуть полной грудью родную полынную горечь, почувствовать жар, силу и нежность его тела, способного дарить не просто наслаждение, о котором прежде лишь слышала и читала, но удивительное, почти мистическое чувство слитности. Словно в волшебную мозаику мироздания вставлен последний, уникальный, самый главный паззл, и мир вспыхнул, озаренный величием свершившегося… Никогда не могла описывать такое. Поэтому действую сурдопереводом, вливая в каждый поцелуй, прикосновение всё, чем наполнена душа. А в ответ переполняюсь твоей нежностью, и страстью, и желанием. Сейчас все происходит медленно, как вторая часть симфонии, когда в раздумчивой неспешности рождается, зреет яркий, страстный финал. Мы быстро учимся. Ты угадываешь именно то, что мне нравится больше всего, будто целую вечность мы делим с тобой это ложе. Твои губы, твои руки, кажется, везде. Я теряюсь и зависаю на вскрике, чтобы сорваться в бездну наслаждения, где давно уж сгорели условности, стыд и границы миров. Но тебе того, кажется, мало: едва дав опомниться, вновь заставляешь меня испытать эту сладкую мýку — бессвязно шептать твое имя, молить пощадить и — продолжить. Ответным движеньем на вдохе ловить твои жадные губы, желая унять твою жажду своей. Напоить — и напиться тобой, чтобы в следующий миг уже не мои — твои пальцы терзали измятую простынь, а хриплые стоны и рваные вздохи бесстыдно тревожили долгий покой этих стен. Дрожал огонек, тени жались по стенам, будто сам Зáмок неотрывно смотрел на двоих сумасшедших, которым сейчас не было дела до войны, судьбы, рокового прошлого, меняющегося будущего. …Мы лежим рука в руке, сплетя пальцы. Тяжесть утомленного тела как будто чужая. На сердце светло и спокойно. Но тело на то и тело: удовлетворив один голод, вспоминает о другом. В блаженной тишине мой живот урчит так неприлично громко, что, будь я викторианской барышней, сгорела б со стыда, а вместо этого прыскаю со смеху. Нет, ну так испортить романтику момента! Однако ж под ложечкой сосет… Хмыкнув, Северус поднимается и исчезает, не забыв упеленаться в плед наподобие патриархального шотландца. Но едва успеваю подумать, что неплохо бы пойти поискать свою одежду которой, как подозреваю, усеян наш вчерашний путь от порога гостиной до ванной, как дверь отворяется, и в нее в лучших традициях «Мойдодыра» вплывает стопка моих вещей, а следом появляется Снейп с видом доброго доктора, сопровождающий самокатный сервировочный столик. Ох, что-то меня конкретно клинит на сказках. Желудок, учуяв то же, что и нос, вообще скрутился в узел, и в животе заурчало громче, причем не у меня одной. Ага, значит, не я одна тут голоднее волка. Северус усмехается и взмахом палочки рассекает на куски круглый румяный пирог, исходящий жаром и таааакими ароматами, что я неприлично захлебываюсь слюнками. Едим молча и быстро, потому что ну очень вкусно. На середине второго куска желудок блаженно расслабляется и принимается за работу, а я, наконец, спрашиваю: — Что это за пища богов? — Пирог с почками, — мой сотрапезник слегка удивлен столь явным кулинарным невежеством. Ну да, я читала про такой. А еще — про пудинг и сэндвичи с лососевым фаршем. Только есть-то не приходилось. Расстегаи и курник мне привычнее. Но это творение местных домовиков божественно вкусно, особенно когда запиваешь горячим бульоном, сдобренным пряными травами. — Душистый перец, семя укропа, совсем чуть-чуть плодов можжевельника и… — принюхиваюсь. — И? — в голосе Северуса появляются экзаменаторские нотки, а в глазах — профессорский азарт: «Угадает? Не угадает?» — Мускатный орех… Совсем чуть-чуть… и… — Ну же! — Базилик. — И всё? — Мммм… Не могу определить. — Неужели? Ты определила базилик и мускатный орех, хотя их там очень мало, аромат едва угадывается даже для меня. А это не можешь определить? — Не могу, — принюхавшись, покаянно развожу руками. — Постарайся абстрагироваться от каждого аромата в отдельности, восприми букет целиком. Что его объединяет в композицию? Запах едва ощутим, но не смазан. Делает вкус сбалансированней, богаче оттенками, но не «тянет одеяло на себя». — Я чувствую только аромат полыни. Твой аромат. — Да! — он совсем не по-снейповски азартно лупит ладонью по голой коленке, но, поймав мой взгляд, осекается: — В чем дело? — Да так… Неожиданно просто. Объяснять, что аромат полыни преследует меня давно, чудится каждый раз, когда он рядом, я сжилась с ним и этот запах для меня с некоторых пор сродни афродизиаку, как-то смешно. После чашки крепкого кофе, который Снейп пьет без молока и сахара, зато с лимоном — бррррр! — а я — со сливками и сахаром, до нас обоих как-то сразу доходит, что неплохо бы принять душ и одеться. В душ, не сговариваясь, отправляемся тоже вместе, и это несколько тормозит собственно гигиеническую процедуру, но никто не в претензии. Мы оба, что называется, дорвались. Очень хочется надеяться, эти стены туги на ухо, и местный частушечник Пивз не вдохновился нашими вскриками и стонами, а то ведь ославит на весь Хогвартс, с его-то талантами. Хотя… ославит-то в любом случае, так хоть за дело. Когда мы все же добрались до гостиной, оказалось, что сервировочный столик с остатками пирога и посудой исчез, зато в одном из двух кресел вольготно разлеглась гулёна Ночка. Северус хмыкнул в своей манере — котейка открыла зеленовато-янтарный глаз. Оценила обстановку и вновь задремала, всем своим видом демонстрируя, что она тут дома, а мы, коли угодно, можем оставаться, так и быть, а можем катиться куда подальше, лишь бы ее не беспокоили. Северус озадаченно потер нос: — И почему у меня такое чувство, будто я безбожно избаловал эту тварь? Не получив ответа, маг обернулся ко мне, но его голос я слышу как сквозь вату, неотрывно глядя на кошку, появление которой внезапно вернуло меня в реальность, заставило вспомнить события и страхи минувших двух дней, сброшенные вместе с одеждой в порыве восхитительного безумия. Будто сама эта реальность на мягких лапках вошла в нашу сказку, готовая в любой момент выпустить когти. — … —??? — Что? — он чуть тряхнул меня за плечи, заставляя взглянуть в глаза. — Нам надо поговорить, — голос будто не мой. — Это важно. Ты должен знать. И я… Я тоже хочу знать. — О чем? — ну вот, мгновенно напрягся, совсем другой человек — подозрительный, словно чужой, свернулся клубком, иглы выставил. — Пойдем. — Куда? — Ко мне. Я должна тебе кое-что показать. — К тебе — куда? Ну да, мужчина не младенец — так просто за руку не возьмешь и куда угодно не поведешь. Мне хватило минуты рассказать о том, что произошло позавчера ночью и как с подачи декана Гриффиндора я попала «домой». — Значит, она полагает, что таким образом выполнила указание профессора Дамблдора позаботиться о тебе? — Примерно так она и сказала. — Ну-ну… Ладно, идем!◄♦►
На этот раз знакомая дверь с глазком появилась почти сразу. Оказавшись внутри, я закрыла ее за спутником и привычно уже щелкнула выключателями — прихожую, а затем и мою комнату залил электрический свет. Снейп, как до него Макгонагалл, с явным интересом оглядывал помещение, скользнул взглядом по интерьеру, задержавшись на фотографиях в парной рамке на столе. А вот ноутбук его не заинтересовал совершенно. Зато, подобно охотничьему псу, профессор сделал стойку на книги. Узнаю родную душу, к тому же ради них я его и привела. Точнее, ради одной Книги. — Твой дом, — скорее констатировал, чем поинтересовался. — Да. — Он реально именно такой? — Почти. В реальности прихожая заканчивается дверью в родительскую спальню, а не глухой стеной. Северус молча кивнул и больше ни о чем не спросил, задумчиво глядя в светлеющее окно, за которым, как наяву, открывался вид на раннеутреннюю столицу. — Впечатляющий вид. Это… — Москва. Пресня. — А там вдали что за небоскребы? — Деловой Центр. — Хм… Не припомню. Магловские города меняются быстро. Я был в Москве однажды, лет семь назад. За… делами мало видел город, но ничего подобного не припомню. — Будешь кофе? — я неуклюже попыталась соскользнуть щекотливой темы. Догадываюсь, что в конце восьмидесятых мой родной город выглядел иначе, чем сейчас. Сейчас… Это о каком «сейчас»? — Нет, спасибо. Что ты хотела мне рассказать? — Точнее, показать. Присаживайся, — он сел на диван, а я сняла с полки зеленый том с едва обозначенными силуэтами старика и подростка: — Вот, читай. — Что это? — Та самая Книга. Вернее, то, что от нее осталось… Э-э… Что с ней сталось. Читай, там не так много. Чтоб не сидеть над душой, отправилась исследовать владения, поскольку в прошлый раз почти все время провела в своей комнате. То, что ванная и туалет функционируют, я уже знала. Оказалось, и плита работает. С замиранием сердца открывая дверцу за дверцей, выдвигая ящик за ящиком, убеждалась, что эта кухня, как и комната, совершенно такая, какой я ее покинула июльским утром четырнадцатого года. Даже любимый папин кофе в зернах, так и пролежавший нераспечатанным почти год после его смерти… В холодильнике пусто, но я и оставляла его пустым, покидая дом на три недели. Тот же осенний пейзаж в рамке, выложенный янтарем. Те же поваренные книги в выдвижном ящике буфета. Те же баночки со специями и мамина полка с иконами. Толкнув дверь, вышла на балкон. За окном уже почти рассвело. Интересно, а светает тут по Гринвичу или по Москве? Прикинув время, решила, что все же по Москве. Наверное, я вовсе потеряла бы ощущение реальности, если бы, потянувшись приоткрыть створку балконного остекления, не натолкнулась… на глухую стену. Точнее, это напоминало огромную декорацию, рамку, за которой помещено пусть очень правдоподобное, но все же изображение. Как экран телевизора. Я прошлась по балкону, глянув сквозь стеклянную дверь на Северуса, который так и сидел на диване, запустив пятерню в смоляные пряди и погруженный в чтение. Вот вскинул голову и замер, уставился в одну точку невидящим взглядом. Потом вновь принялся читать, не замечая ничего вокруг, даже меня, застывшую за прозрачной дверью. Опрыснув растения на балконе, тихонько проскользнула мимо своей комнаты в зал, не преминув бросить взгляд в сторону глухой стены, в которой так и не появилась дверь в родительскую спальню. В зале тоже все было именно таким, каким я помнила. Папино кресло и старомодный торшер, напротив, в нише стенки, — телевизор и над ним, на полке, — проигрыватель дисков, которые так и покоились в тумбе рядом с пультами. У дальней от окна стены компьютерный стол. В нише между книжным шкафом и стеной гладильная доска. Подставка для цветов, от пола до потолка уставленная горшками с растениями. И за «окнами» — тот же привычный вид утренней Москвы. В носу опять защипало, и на глаза навернулись слезы. Спасибо тебе, Зáмок! Не знаю, как работает это чудо, и разбираться не хочу, но, кажется, Хогвартс и вправду стал для меня домом… Когда я вернулась в свою комнату, Северус, не осознавая того, уже дочитывал. Вот он перевернул страницу и уставился на чистый лист. Пролистнул дальше, убедился, что это не типографский брак и не обман зрения. Потом поднял взгляд на меня. В любой ином случае мне стоило бы возгордиться: выражение такого детского изумления и растерянности на его лице едва ли кому приходилось видеть, разве только покойной миссис Снейп. — Любопытно… — и смолк, глядя сквозь меня. Потом его осенило: — Но ведь все, что ты рассказывала Дамблдору о крестражах, почерпнуто отсюда? Это та Книга? — Да. Только в моем мире она была обычным типографским экземпляром с текстом от корки до корки. А теперь с ней происходит что-то непонятное. То есть, конечно, понятно, если вообще возможно принять факт существования Книги, которая пишется по мере развития событий. Понимаешь, мы как бы ее персонажи. Мы меняем реальность, и новая реальность отражается на страницах Книги. Только… там мало что про нас. Скорее про то и тех, с кем мы так или иначе связаны или не связаны. Их взгляд на мир. — А ты не думала, что не всему написанному можно верить? Тем более в мире магии. Чем бы ни казалась эта Книга в твоем мире, на самом деле здесь и сейчас мы можем иметь дело с артефактом вроде зеркала Еиналеж. В лучшем случае. — I show not your face but your hearts desire? — Ну, может, не показывает желания, а, скажем, гипертрофирует страхи, сомнения, неуверенность, чувство вины… Только суть та же — ложь выдается за истину. — Но там есть описание визита Нарциссы. Помнишь, в первый вечер нашего знакомства? Причем правдивое описание. — Мда… — Северус потер лоб и вынужденно признал: — Сам по себе артефакт не может выборочно искажать реальность, если за ним не стоит воля мага. Нередко такой артефакт вовсе утрачивает силу с гибелью своего создателя. Мы помолчали. Мне рассуждения Снейпа казались несколько странными. Уж он-то мог оценить степень правдоподобности описанного — не первый год знает Малфоев, почти родственник, опекает Драко и бόльшую часть изложенных фактов должен знать не по Книге. Примерно это я и попыталась сформулировать: — Послушай, я понимаю, оценить, насколько правдиво все описано, могут только те, о ком написано. Но ведь мальчика ты знаешь не первый год. Учишь его, наблюдаешь по десять месяцев в году. А с твоим жизненным опытом и способностями к легили… — Не надо! — от его окрика я застыла, а Северус, нервно тряхнув головой, будто прогонял навязчивое видение, продолжал уже тише, но с видимым усилием: — Не надо, Эйлин. Думаешь, я не понимаю? Я упертый, но не идиот. Однако это… это… сильнее меня… Видеть его не могу… Окклюменция, легилименция… Сыт по горло. — Северус… — пытаюсь обнять — он уворачивается, отворачивается и какое-то время сидит, нахохлившись, словно ворон. Надо ж, как Драко его успел достать. Кто бы мог подумать! А теперь еще следи в оба за паршивцем, чтобы и школу не подставить под удар, и мальчишку с матерью тоже, да и самому не подставиться. — Дурак! — бормочет себе под нос Снейп. — Дурак, — соглашаюсь покладисто и все-таки обнимаю со спины, прижимаясь щекой к ложбинке меж лопатками, и слышу, как он глухо бубнит не столько мне, сколько себе: — Не может выполнить последовательно, как описано, пять простейших этапов, чтобы сварить элементарное зелье, зато гонору… Никакой собранности, дисциплины ума, настойчивости, да что там — самого минимального старания! Сначала делает, потом думает. Как же, он же у нас везучий! Два года до выпуска, и с чем он уйдет в жизнь? С уверенностью в своем неизменном везении? С весьма посредственными знаниями по всем предметам, кроме, может, ЗоТИ? С умением летать за шариком? Магия в руках недоучки — опаснейшая вещь, прежде всего для него самого! Грейнджер не всегда будет стоять у него за плечом… Придираюсь я к нему… — он осекся и сник, а до меня медленно докатило, что речь-то не о Малфое. — Послушай, Северус, — начинаю осторожно, — ты ведь сейчас не о Драко говорил, да? Он передернул плечами и сделал движение развернуться, отчего пришлось разомкнуть объятия. Теперь я видела его глаза очень близко. — При чем здесь Драко? О Драко в твоей Книге почти ни слова. Как ты и говорила, это история Гарри Поттера — доблестного героя, уникального везунчика, которого гнобит один сальноволосый ублюдок. — То есть как это «ни слова»? — я так изумилась, что «сальноволосого ублюдка» просто пропустила мимо ушей. — Конечно, тебе все это хорошо известно, а для меня, представь, стало открытием. И я не помню, чтобы тема твоего затяжного конфликта с Гарри хоть как-то затрагивалась в гостях у Слагхорна. Теперь уже Снейп уставился на меня как на душевнобольную. Однако, в отличие от меня, он был магом опытным, начитанным и соображал значительно быстрее: — Скажи, ты можешь пересказать мне, что прочитала? — Зачем? Ты же сам… — Эйлин, пожалуйста, просто перескажи мне, что ты прочитала в этой Книге. Пожав плечами, я довольно подробно все изложила, опустила лишь некоторые интимные подробности переживаний Нарциссы. По мере того как я рассказывала, лицо Северуса приобретало все более странное выражение, а до меня, наконец, дошло очевидное — собратья-жирафы могут мной гордиться: — «Твой» текст отличается от «моего»? Северус кивнул: — Пожалуй, это еще любопытнее, чем я предполагал, — и добавил после некоторого раздумья: — По большей части. Кроме описания визита Нарциссы — оно есть и в «моем». — Перескажи «свой» вариант. — Это… ммм… вряд ли того стоит, — Снейп упорно смотрел в сторону. — Разве только… Поттер почти наверняка догадывается о том, что у Драко… что он стал слугой Темного Лорда. Мало того, мой непутевый крестник засветился в «Горбине и Бэрксе», где неуемная гриффиндорская троица его и выследила… Так, значит, мантия-невидимка… Я подозревал нечто подобное еще в школьные годы, когда Поттер с дружками… — он осекся и продолжил после короткой паузы совсем иным тоном: — Мне известно, что именно приобрел Драко. — Мне тоже. — Вот как? — В той, прежней, Книге это был, кажется, Исчезательный шкаф, правда неисправный. — Снейп утвердительно кивнул, я закончила: — И ожерелье. Миссис Малфой косвенно подтверждает этот факт. — Ожерелье? Чего ради? Но, во всяком случае, понятно, почему Нарциссу так поразила сумма покупки. — В нее входили услуги доставки купленного в школу, плюс риск, с этим связанный. — И какова же была судьба этого ожерелья в прежнем варианте развития событий? Я кратко пересказала все, что помнила, а помнила почему-то довольно смутно. Вот ведь засада! Только амнезии мне и не хватало. Да с чего бы? Снейп поначалу лишь хмурился, потом не выдержал: — Самонадеянный идиот! Вот уж не ожидал, что Драко способен на такую глупость. Он что же, решил, будто Дамблдор соблазнится дотронуться до неизвестной вещи, непонятно кем переданной через семикурсницу? О чем он вообще думал — так подставляться?! Вскочил, метнулся к балконной двери, замер, резко развернулся, шагнул к дивану и вновь сел. Будь на нем мантия, и впрямь напоминал бы летучую мышь. А я — обычную: сижу тихонько, слившись с интерьером. Снейпа можно понять. Ошибка с Кольцом обошлась директору слишком дорого, но была исключением, лишь доказывающим, что все мы люди. Второй раз он такого промаха не совершит. Медовуха из рук Слагхорна, с которым они знакомы с молодых лет и которому Дамблдор верит, пожалуй, вариант поопаснее. Впрочем, не такой уж Малфой идиот, если все же вышел сухим из воды. Подумаешь, подозрения Поттера! Кто ж не знает о их давней вражде? Дамблдор, скорее всего, догадывался о правде, но, решив спасать Драко, спасал, а не топил. Мысль о Гарри вызвала какое-то смутное беспокойство. Между тем Северус продолжал, будто говорил сам с собой: — Значит, Розмерта… Непростительное… Ну, тут я, пожалуй, смогу схватить его за руку… Если надо, посажу под замок, он у меня Хогсмида год не увидит. «Да-да… Мечты, мечты, где ваша сладость!» Мне не давала покоя мысль, почему я помню эту историю с ожерельем и шкафом, а остальное как в тумане, кроме разве нападения на школу и убийства директора, которое то ли могло бы произойти, то ли произойдет когда-либо, а скорее никогда. Последнее я обдумывала в деталях во время первого визита к Дамблдору, а перед тем обдумывала, не рассказать ли в подробностях историю с исчезательным шкафом и ожерельем. Так вышло, что история, озвученная лишь мысленно, тем не менее, цепко держалась в голове. Пытаясь схватить за хвост ускользнувшую идею, принялась вновь листать зеленый том с едва заметными силуэтами старца и мальчишки на обложке. Вот Нарцисса устраивает обыск, беззастенчиво роясь в карманах одежды сына, вот бессонная ночь. В страхе за Драко она, наплевав на фамильную гордость Малфоев, принимает решение просить помощи у единственного родного человека — Андромеды, после долгой разлуки. Дальше следовали пустые страницы. Точнее, так было еще вчера. Сегодня на белых листах проступал четко видимый текст. Забыв про все на свете, я принялась читать.◄♦►
Точных координат дома Тонксов у Нарциссы не было, зато была уверенность, что сестра и ее муж позаботились о защите своего жилища: времена нынче неспокойные. К тому же говорили, их дочь Дора мракоборец, да к тому же любимая ученица Бешеного Муди, которого свои на туземный манер именуют Грозным Глазом. Он и ведет себя как дикарь, и, если хоть часть его паранойи передалась Доре, соваться в их дом небезопасно. Но сейчас Нарцисса готова была рискнуть. По-слизерински, конечно, — разумно и взвешенно, просчитав все варианты и выбрав самый безопасный. Она просто не имеет права ошибиться. Об этом она размышляла, пока шла вдоль улицы мимо уютных коттеджей Милстона в надежде на то, что за четверть века сестра с семьей не переехала в другое место, менее кишащее маглами. Мимо проносились мальчишки на велосипедах, навстречу прошла молодая женщина, катившая коляску с близнецами. Изредка, шурша шинами, проезжали автомобили. Кое-кто из прохожих бросал взгляды на незнакомую миловидную блондинку в элегантном брючном костюме, но тут же отворачивался, спеша по делам. (Нарцисса поздравила себя с правильным выбором одежды: традиционная здесь была бы неуместна и привлекала бы излишнее внимание.) Дом Тонксов был в самом конце деревни, на отшибе. За ним — пустырь, илистый пруд и небольшой перелесок. На месте пустыря когда-то простиралось болото, и теперь почва там была неровной, кочковатой, плохо пригодной для выпаса скота. О том, что этот коттедж принадлежит Тонксам, Нарцисса догадалась, едва почувствовав вибрации защитной магии. Ладно, она просто постучит в калитку. Если семья ее сестры безбоязненно живет среди маглов, значит, готовы к тому, что кто-нибудь из местных может наведаться по-соседски. Однако так уж устроен мир, что, сколь ни загадывай, а случится все по-другому. Миссис Малфой оставалось пройти чуть больше сотни ярдов, когда с противоположной стороны улицы раздался удивленный голос: — Нарцисса? Женщина вздрогнула и обернулась — прямо к ней через дорогу шагал чуть выше среднего роста мужчина, в котором она без труда узнала своего зятя Теда. За годы, что они не виделись, он мало изменился, все так же походил на смешливого хаффла Тонкса, разве чуть раздался телом, волосы поредели, да появились морщинки в уголках глаз и у рта. Зато сами глаза остались ярко-голубыми, как в юности. — Что ты здесь делаешь? — Доброе утро, Тед, — она старалась, чтобы голос не дрожал от волнения. — Я… Мне… надо поговорить с Андромедой. Тед некоторое время изучающе глядел на свояченицу. Потом, видимо, что-то решив для себя, кивнул: — Что ж, пойдем. Не уверен правда, что моя жена будет тебе рада, — он сказал это спокойно и буднично, но Цисси показалось, что тем самым Тонкс отрезал сестру, закрепил ее за собой — «моя жена», не «твоя сестра». Что ж, это справедливо. И жестоко. Нарциссе вспомнился последний разговор с Энди. Сестра тогда сказала: «Верность традициям рода — прекрасное оправдание и низости, и слабости под видом благородства, силы и долга. Ты уже взрослая, Цисси. Не позволяй им верховодить собой. Сперва они одурманят тебя дурацкими предрассудками, превратят в куклу, а потом сломают. Не позволяй им этого. Будь сильной». Она позволила — ее сломали. Почти сломали. Пока была жива Белла, Цисси запрещала себе даже думать о том, что сказала ей когда-то Энди. Белла, с ее фанатичной преданностью Лорду и его идеям, была кандалами воли не только для Нарциссы, но и для Люциуса. Четырнадцать лет спокойной жизни, в течение которых Цисси смогла преодолеть сложности вынужденного брака, даже по-своему привязалась к мужу, научилась ценить прелести положения леди Малфой, — все пошло прахом однажды вечером, когда на руке Люциуса ожила, болезненно запульсировала Метка. Именно тогда, глядя в искаженное болью и страхом лицо мужа, Нарцисса поняла, что ад ее семьи и ее личный ад только начинаются. О, она сносила бы раздражительность и усталую отчужденность мужа, смиренно терпела бы сборища пожирателей и даже мерзких оборотней в своем доме. Старательно делала бы вид, что ей не слышны душераздирающие вопли, доносящиеся из подземелья, что ее не тошнит от сладковатого запаха человеческой крови и плоти, который шлейфом тянулся за Фейнрировой бандой, бесстыже гогочущей в холле мэнора. Она давила рвотные спазмы, когда эти людоеды ковыряли в зубах ее столовым серебром, упивались коллекционным вином из погребов Малфоев и блевали на белоснежное кружево скатерти. Она старалась не упасть в обморок при виде показательных казней, до коих Лорд был большой охотник, только тихонько сжимала ледяные пальцы сына, в глазах которого, кажется, навеки застыли ужас и тоска… Она многое могла бы стерпеть. Но Темному Лорду захотелось позабавиться, отыграться на Драко за неудачи Люциуса. А вот это уже… Нарцисса боялась признаться себе, что, пожалуй, вынуждена была бы смириться и с этим, окончательно сломавшись, если бы не гибель Беллы. Удивительно, но со смертью сестры словно лопнули оковы, стягивавшие грудь. Впервые за последнее время Цисси смогла вздохнуть, расправить плечи и понять, что Люциус больше не может быть защитой им с сыном. Да и никогда не мог, если по совести и всерьез. Но и действовать самостоятельно, полагаясь лишь на себя, она не привыкла, не умела и не решалась… Заслышав голос мужа, Андромеда вышла из кухни, где, судя по запахам, готовился ланч, и застыла. Улыбка медленно сползла с ее лица. С минуту она молча смотрела на младшую сестру. За годы разлуки миссис Тонкс не раз видела ее на снимках в «Ежедневном пророке» — в подвенечном уборе, в вечернем туалете на светском рауте в Министерстве, выходящей из зала суда с гордо поднятой головой под руку с сыном. И вот теперь урожденная Нарцисса Блэк стояла на пороге дома «грязнокровки» Тонкса, вцепившись в ручку сумочки так, что побелели костяшки пальцев. — Доброе утро, Энди, — сказала и вдруг испугалась, не зная, может ли называть сестру старым детским именем. — Доброе, Цисси. Или не очень доброе? Что привело тебя ко мне? Нарцисса ждала этого вопроса. Андромеда всегда отличалась прямотой и не любила ходить вокруг да около. Поэтому гостья набрала побольше воздуха и ответила: — Мне нужна помощь. Затем поспешно добавила: — Или совет. Мне больше не к кому обратиться. Андромеда ответила не сразу, пристально разглядывала младшую сестру. Наконец, когда Цисси уже хотела развернуться в сторону двери, обронила устало: — Пойдем в сад, — и, мельком глянув на мужа, который уже хлопотал на кухне, направилась к задней двери. Нарцисса, еще не смея надеяться, поспешила за сестрой. «В сад» — это было как пароль. В далеком детстве все самые серьезные разговоры сёстры вели в саду: в доме могли подслушать. Друэлла не стеснялась всеми доступными средствами шпионить за младшими дочерями, особенно за Энди, в которой «сказалась дурная кровь деверя Альфарда». Той же кровью был отравлен старший из сыновей Ориона — Сириус, да и в Регулусе, поговаривали, она в конце концов взыграла на горе Вальбурге. Лишь поначалу Друэлле казалось, что Энди и Белла похожи. Со временем даже внешнее сходство стало стираться, размывая на вызывающе хорошеньком лице средней дочери фамильные черты Розье: тяжелые веки, тонкий римский нос с резко очерченными крыльями, массивный подбородок — словом, всё, что порода не поскупилась дать Беллатрисе вместе с безжалостной прямолинейностью, неукротимым темпераментом и фанатичным упорством. Но чем мягче и нежнее становились черты средней дочери, тем тверже, несговорчивей и упрямей в противостоянии родителям, всему, что было для них незыблемо и свято, выковывался ее нрав. В душе мать, пожалуй, всегда знала: разрыв с Андромедой рано или поздно неизбежен, и школа Слизерина тут не поможет. Потому и старалась хотя бы дома, елико возможно, ограничить влияние средней дочери на младшую, такую покладистую и податливую Нарциссу. Где ей было догадаться, что за внешностью совершенной ingénue в младшенькой скрывается искусная актриса, в совершенстве владевшая мимикой и жестом! Но в одном Друэлла не ошиблась: младшая искренне тянулась к средней и сторонилась старшей, и этого изменить мать не могла. Зато смогла сама судьба: Цисси было шестнадцать, когда Энди порвала с семьей и ушла навсегда, а связанная узами династического брака с одним из слуг Темного Лорда, новоиспеченная миссис Малфой оказалась среди людей, подобных Белле. И, если бы не внезапная смерть сестры, кто знает… Занятая этими мыслями, Нарцисса не сразу поняла, что уже давно сидит в плетеном кресле напротив сестры, вперив невидящий взгляд туда, где за куртинами отцветших ирисов серебрится гладь небольшого проточного прудика, а в нем среди кувшинок плещутся золотые рыбки. Ключевая вода сверкающим каскадом сбегает по небольшой каменистой стене, которая с обратной стороны живописным холмом спускается к небольшой лужайке. Справа от них, чуть поодаль, уютная беседка, заросшая плющом, и качели. Даже в преддверии сентября кругом, куда ни кинь взор, всё цвело и зеленело. Лишь яблони, клонившие ветви под тяжестью плодов, наводили на мысль о близкой осени. — Какой чудесный сад! — Цисси сама удивилась словам, что сорвались с языка так просто и непосредственно, и тут же смущенно примолкла. Она еще в детстве отучила себя говорить что-либо, руководствуясь порывом, хорошенько не обдумав. А вот поди ж ты… Сестра едва заметно приподняла бровь, и взгляд шоколадных глаз, казалось, чуть потеплел, а голос зазвучал мягче, с грудными переливами: — Это всё Тед. Сад — его детище. Они еще помолчали. Андромеда терпеливо ждала, Нарцисса собиралась с силами и не знала, с чего начать. В какой-то момент она просто посмотрела в глаза сестре открыто, как в детстве, как никогда не смотрела в глаза Беллатрисы — с той приходилось напрягать все фамильные способности к окклюменции, ибо нет врага коварнее и страшнее, чем одной крови с тобой. Как и почему это случилось, Цисси, наверное, не сможет объяснить себе даже спустя годы, если удастся выжить. Отчаянье ли, страх за сына, одиночество и тоска по естественным человеческим отношениям — потому что только сейчас, в этом саду, ей стало ясно, что жизнь в любви не сказка для дурочек, а единственно нормальное, естественное состояние человека, кем бы он ни был, — а может, еще что-то, чему нет ни названия, ни объяснения, окончательно прорвали плотину ее гордости и благоразумия. Она говорила и говорила обо всем, чего боялась и стыдилась, что ненавидела и на что надеялась все эти годы. О Люциусе, о странном своем браке (прежде он не казался ей таковым), о сыне. И еще о сыне. И снова о сыне, в котором видела смысл жизни, ее свет, оправдание и благословение. О последней встрече с Беллой в доме Снейпа, о странном разговоре с ней и тихой грусти, которая мешала теперь почувствовать радость оттого, что покойная сестра больше не стоит за плечом безжалостным дементором. О том, что произошло с сыном, о подозрениях, которые Снейп при встрече косвенно подтвердил… Временами всхлипывала, по-детски размазывая слезы по щекам, и вновь говорила и говорила, не в силах остановиться. Энди слушала молча, не перебивая, не стремясь утешить, как целитель, который, прежде чем промывать и врачевать рану, дает выйти гною. Наконец, Нарцисса смолкла, в изнеможении опустив голову, казалось, безучастная ко всему. Лишь когда ладонь Андромеды коснулась ее макушки, провела по волосам, смахнула слезинки с бледных щек, погладила по плечу, миссис Малфой недоверчиво подняла глаза и встретила взгляд старшей сестры. — Я не знаю, как помочь тебе, Цисси, — плечо сестры под ладонью вздрогнуло, как от удара, но миссис Тонкс продолжала так же мягко, будто успокаивала: — Пока не знаю. Но мы сейчас подумаем… Да уж, кашу заварил твой муженек, а расхлебывать сына оставил… Значит, твой сын принял Метку… Как же вы со Снейпом это допустили?.. А хотя… прости, о чем я говорю? Если ты права и таков его план мести Люциусу, никто не мог бы остановить это чудовище. А Драко? Он искренне этого желал? — В том-то и дело, что в тот момент да. Темный Лорд обладает немалой харизмой, когда хочет увлечь. Драко почти обезумел от восторга тогда: как же, он едва ли не последняя надежда Лорда, он всем докажет, на что способен истинный Малфой, и тем самым снимет с отца бремя позора… О, там было так много всего! — А сейчас он напуган, но тем решительнее храбрится? — Он почти на грани срыва. Но я, видимо, где-то взяла неправильный тон, а может, он принципиально не хочет меня слушать, считая слабой, глупой? — А тебе не приходило в голову, что он прекрасно понял, во что вляпался, что дело его, возможно, пропащее, и мальчик просто не хочет втягивать в это тебя? Твой сын — взрослый мужчина и поступает как всякий взрослый мужчина: не прячется за мать, а оберегает как может. Сейчас для него это означает как можно меньше посвящать тебя в то, что слишком опасно. Себя он, возможно, считает не то что обреченным, но, скажем так, допускает трагический для себя вариант развития событий. Насмотрелся. Отрезвел. А вот тебе, по его мнению, следует держаться подальше от всего этого. Кстати, как получилось, что ты не имеешь Метки? Нарцисса покраснела. Некоторое время молчала, кусая губы, потом вскинула голову и ответила честно: — В том не моя заслуга. Это случилось весной, в конце шестого курса. Ты тогда уже ушла из семьи, а я… сама не знаю, почему меня так увлекли идеи Темного Лорда. Тогда весь Слизерин лихорадило. Это казалось так романтично, так… благородно, правильно. Борьба за чистоту крови и магии… все такое… Мы были буквально опьянены этим, а еще сознанием своей избранности. Белла тогда всячески наседала на меня… В общем, я была готова, — она чуть скривила уголок рта в брезгливой усмешке, будто видела сейчас себя, тогдашнюю девчонку, гордую собой, одержимую и глупуюююю… — Что же тебя остановило? — Не что, а кто. Люциус. Не позволил. С Рождества я уже считалась его официальной невестой. — Да, помню, в «Пророке» сообщалось о вашей помолвке. — И знаешь, я благодарна ему! Андромеда задумчиво покивала: — Мдааа… Я всегда подозревала, что твой муж весьма непрост… Так вот, ни ты ни я не сможем держать в поле зрения твоего сына, а если то, что ты подозреваешь… — Подозревала. Но Северус, сам того не зная, подтвердил мои догадки. Теперь я знаю наверняка, в чем состоит «миссия», возложенная Лордом на моего сына и… — Нарцисса осеклась, зябко передернув плечами. Но тут же вскинула подбородок, посмотрев прямо в глаза старшей сестре: — Белла считала, что это великая честь для Драко, но это его гибель, причем независимо от того, удастся ли ему выполнить поручение или нет. — Да, ты права… Думаю, единственный человек, который сможет нам помочь, — Дора… — Нет! — Нарцисса вскочила, будто сжатая пружина развернулась. — Ты не должна посвящать ее в это дело! Если Лорд узнает… — Сядь, Цисси, мы ведь только обсуждаем. Дора — моя дочь, Драко ей не чужой… Ты зря кривишься. Конечно, они выросли по разные стороны баррикад. Но разве ты не понимаешь: только смерть Вол… Того-Кого-Нельзя-Называть освободит твоего сына и мужа от принадлежности этому упырю? Посмотри на вещи трезво: ты желаешь того же, чего и я. Мы в одном лагере. Нарцисса с ужасом уставилась на сестру. О чем бы она ни думала, решив обратиться за помощью к Энди, такого поворота не ожидала. Однако все в ней кричало о том, что Андромеда права, и от этого становилось еще страшнее. — Что ты предлагаешь? — от волнения в горле пересохло. — Чем Дора сможет помочь Драко? — Для начала хотя бы присмотреть за ним. В течение учебного года моей дочери предстоит в составе отряда мракоборцев патрулировать школу и ближайшие окрестности. Благодаря ей мы будем знать, что происходит… — Энди внезапно осеклась. — Вот только… — Что? — Она может не согласиться держать все в тайне. Она ведь на службе Министерства и связана уставом, должностными инструкциями… — не объяснять же Цисси, что Дора связана еще и с Орденом, который Драко призван попросту обезглавить да к тому ж открыть школу для отряда пожирателей. Станет ли ее дочь молчать, если узнает? Да ни за что. — Нет, Дору посвящать нельзя. Женщины задумались каждая о своем. Наконец, Андромеда сказала: — Боюсь, у тебя только один выход — положиться на Снейпа. Он ведь обещал помочь, пусть Обета и не дал. Хм… просто не верится, что это Белла тебя отговорила… Ну, да чего только не бывает на свете! Мы же сделаем вот что. Ты не связана Меткой с Тем-Кого-Нельзя-Называть, значит, непосредственной власти над тобой он не имеет. О том, что мы не общаемся вот уже больше четверти века, знают все, поэтому, если ты тихонько исчезнешь, этот дом — последнее место, где тебя станут искать. И уж об этом Дора точно будет молчать. Найдем способ дать весточку Драко, что ты в безопасном месте, и это развяжет руки твоему сыну. Тогда, по крайней мере, станет ясно, действует ли он по идейным соображениям или из боязни навлечь беду на тебя в случае невыполнения поручения Вол… Короче, Того-Самого. На первых порах и это неплохо, а там поглядим. Ну как? Нарцисса некоторое время молча глядела на сестру, потом подалась вперед и порывисто обняла ее. Замерла, прислушиваясь к давно забытому ощущению, затем медленно, словно нехотя, отстранилась и покачала головой. — Почему? Если ты думаешь, что стеснишь нас… — Нет-нет, Энди, дело не в том. Спасибо тебе! Я и надеяться не смела, что после стольких лет… Все, что нас разделяет… Но я не могу. — Почему? — Люциус. Сбеги я, они отыграются на нем. — Но он же в Азкабане! — Вот то-то и оно... Дементоры уже сейчас фактически на стороне Темного Лорда. Рыщут по стране, а те, что остались охранять преступников, в любой момент готовы распахнуть ворота по требованию Хозяина. Министерство давно не контролирует ситуацию, хотя Скримджер и утверждает обратное. При желании Лорду не составит труда отыграться на Люциусе. Я не могу этого допустить. Мне надо вернуться, теперь я это ясно понимаю. — Но, Цисси, чем же я тебе смогу помочь? — Ты мне уже помогла, Энди. Нарцисса ушла спустя несколько минут, отказавшись и от ланча, и от того, чтобы трансгрессировать прямо из дома Тонксов, чего ради супруги были готовы снять на время защитные чары. На пороге еще раз порывисто обняла старшую сестру, попрощалась с Тедом и ушла, на этот раз в сторону ближайшего перелеска, откуда можно было трансгрессировать, не привлекая внимания досужих маглов. По слизеринской привычке анализировать объективный результат любого события своей жизни с точки зрения практической пользы для себя и достижения поставленных целей, миссис Малфой должна была бы признать, что таковой равен нулю, если не ниже. Конкретно осязаемой помощи, которую можно было бы принять, от сестры она так и не получила, зато вынуждена была поделиться информацией, которую предпочла бы хранить в тайне и разглашение которой может дорого стоить ее семье, прежде всего Драко. И все-таки именно сегодня Нарцисса впервые за долгое время по-настоящему улыбнулась, глядя в небо, голубеющее в просветах серых облаков. Впервые разрешила себе поверить, что, может быть, все еще будет хорошо.◄♦►
Только увидев перед глазами чистую страницу, я поняла, что читала вслух. Покосилась на Северуса — тот пребывал в глубокой задумчивости, из которой я его и вывела, коснувшись ладонью плеча. Он медленно повернул голову: — Ты права, я должен был это знать. Нарцисса… Я всегда чувствовал, что она не так проста, — сам того не замечая, он почти повторил слова Андромеды, сказанные о Люциусе. — Хотя, если по совести, кто из нас прост? — Значит, ты доверяешь Книге? — Да. Она лишь подтверждает то, что я подозревал. Нарцисса готова вступить в игру… Знать бы, в какой момент это произойдет, — он вопросительно глянул на меня. — Ничем не могу помочь. В прежнем варианте развития событий ничего вышеописанного не было. В той истории Беллатриса была жива, они с Нарциссой вынудили тебя дать Непреложный Обет, и с миссис Тонкс ни одна из них не встречалась. По крайней мере... я такого не помню. О том, что с некоторых пор я с трудом могу припомнить лишь отдельные эпизоды начала шестого тома, а события и образы седьмого постепенно и неотвратимо стерлись из памяти, оставив по себе лишь непреходящую тревогу и страх потерь, вот уже несколько недель боялась признаться даже себе. — Ясно. — Это хорошо, что тебе ясно. Но кроме того, что надо было узнать тебе, есть еще то, что хочу узнать я. Снейп едва заметно напрягся, однако голос прозвучал спокойно, даже несколько беспечно. Переигрываете, профессор: — Что именно? — Позавчерашний вызов к Вол… Лорду был для тебя неожиданным… — Как и всегда. — Допустим. Но это как-то касалось тебя лично? Левая бровь мага удивленно приподнялась. — Человек под твоей личиной — кто он? — Тебя это не должно волновать. Он больше не опасен. — Это не ответ. — Большего я сказать не могу. Этой стороны моей жизни тебе не следует знать. Ты правильно сделала, когда воспользовалась помощью домовика и поставила в известность профессора Дамблдора. — Рабастан Лестрейндж? Он стоит за всем этим, да? Снейп молчал, но его ответ мне и не был нужен. В этот самый момент мелкие факты, как части мозаики, сложились один к одному. — Поправь меня, если я неправа. Когда-то ты намекнул, что можешь применить ко мне, тогда еще пребывавшей в теле Беллы, методы ментальной магии, а я сказала, что не посмеешь, потому что Темный Лорд сможет отследить твое воздействие на мое сознание. Тогда во мне говорил страх, и я пыталась убедить тебя, что это невыгодно тебе самому. Мне казалось, ты внял моим аргументам. Но обстоятельства гибели настоящей Беллы как раз и связаны с таким воздействием, причем с санкции Дамблдора, как я понимаю. А спустя несколько недель ты на моих глазах применяешь нечто в этом же роде в отношении слуг Реддла — магов и оборотня, вторгшихся среди ночи в твой дом. Допустим, мистер Мальсибер вряд ли опасен для тебя, поскольку не испытывает к тебе враждебных чувств. Что же до Лестрейнджа, даже очнувшись на заднем дворе питейного заведения и напрочь забыв о том, что побывал в твоем доме, он не избавится от подозрений на твой счет. Значит, в какой-то момент они могли стать известны Лорду, и тому не составило бы труда, покопавшись в мозгах Рабастана, понять, что произошло, включая и твои подозрительные манипуляции с его сознанием. При всем своем уме Том Реддл типичный диктатор-параноик, и ты не можешь этого не осознавать. К тому же со слов Рабастана я поняла, что после смерти Беллы психика Темного Лорда… э-э… несколько расшатана. Мягко говоря… А ты не похож на самоубийцу. Я прикусила губу, раздумывая, как бы сформулировать поточнее свою мысль, а Снейп молчал, пронзая пространство перед собой ничего не выражающим взглядом. Ладно, не буду ходить вокруг да около. В конце концов, ничто не мешает мне спросить в лоб: — Ты значительно превосходишь Темного Лорда в ментальной магии, но он об этом даже не догадывается, не так ли? Ты можешь то, чего, возможно, не в силах сделать ни один из живущих ныне магов? И это известно Дамблдору? Он хмыкнул, глянул на меня исподлобья и вдруг… расхохотался. Нет, серьезно — он попросту ржал, как табун кентавров, реши они послушать лекцию Амбридж о расовом превосходстве магов людского племени! И обижаться на него не было сил, до того заразительно у него это выходило. Для порядка я попыталась скроить обиженную физиономию, но ничего не вышло: губы сами расползались в улыбке. А спустя мгновение одно движение, легкий рывок с переворотом — я оказалась лежащей на диване и словно спеленутой руками мужчины, из плена которых выбираться совсем не хотелось. «Боже, какие глаза…» — последняя связная мысль умерла недодуманной. — Превосходно, мисс, — он шепчет у самого уха, касаясь губами мочки и шеи. Зарывается носом мне в волосы, замирая на вдохе, когда мои пальцы погружаются в черный шелк волос. Обжигает дыханием щеку, ловит губами мой поцелуй, позволяет раствориться в его ощущениях, вспыхнуть пламенем его желания, потеряться и обрести себя. — Превосходно… — губы мужчины тягуче-медленно плетут узор на шее, и легкие касания языка как мазки на холсте… Он словно пробует меня на вкус, как изысканный десерт. Творит меня новую, заставляя забыть на время обо всем и хотеть только его — в покорстве и дерзости, нежности и бесстыдстве, отдаваясь и принимая, чтобы на пике вобрать его трепет в себя без остатка, чтобы в рваном дыхании, в бешеном стуке сердец, в жарком шепоте, в плавном ритме извечного соединенья умереть и родиться, как тысячи тысяч до нас… Нет, как никто в нашем мире до нас не родился… — Выше ожидаемого, профессор. Но не могу сказать, что ваша манера убеждать безупречна. Может быть, попробуете еще раз?..