Пусть весь вагон сидит в одном купе И радуется собственной судьбе – Оно совсем не тесное, Купе четырехместное, Мы это испытали на себе. (М. Григорьев «Студенческая», из к/ф «Это мы не проходили…»)
Он просто сделал два шага назад, за порог купе, крутнулся и исчез, а я, какое-то время поглазев на место, где только что был живой и осязаемый мужчина, обернулась в сторону окна… и застыла, разинув рот. Северус Снейп не отправился в школу – собственной персоной стоял рядом с красивой, породистой блондинкой: Нарцисса Малфой, несколько осунувшаяся с нашей встречи, внешне бесстрастно, с легкой светской полуулыбкой внимала декану Слизерина. Все это вполне сошло бы за «малый педсовет» – ты, я и Марьиванна, – если бы не напряженный, отнюдь не покаянный и не смиренный взгляд юноши, буквально сверливший взрослых, и не его досадливо кривившиеся губы. Так вот ты какой, Драко Малфой… Хорош, зараза, куда там Фелтону! Тонкие, аристократичные черты, странный, почти призрачный оттенок волос, который добавлял сказочности облику юного волшебника. Впечатления не портил несколько длинноватый подбородок английского аристократа, который в сочетании с высоким лбом смотрелся вполне гармонично, и черты лица не выглядели мелкими на таком пространстве, поскольку мелкими и не были. Длинный, тонкий нос, довольно большие глаза, цвет которых на таком расстоянии мне было не рассмотреть, и крупный рот с четко прорисованным изгибом губ, не полных и не тонких, – всё в облике юноши было соразмерно и гармонично. Но темные круги под глазами, болезненная бледность в сочетании с лихорадочным блеском глаз, выражением брезгливости и досады понуждали держаться от него подальше. Смотреть в лицо «прекрасного принца» дольше нескольких секунд не хотелось. В какой-то момент мне даже показалось, его взгляд остановился на мне, и холодок пробежал по спине. Нет, он не мог меня видеть за стеклом неосвещенного окна, но как же неприятно-то! В отличие от матери, Драко был еще слишком пацан, чтобы держать лицо. Его можно было при желании читать, как книгу: раздражение, усталость, страх, обреченность, страстное желание скрыть все это за маской презрения – безрезультатно. Он слушает и будто не слышит, что говорит Снейп. Последний отходит слишком поспешно, едва ли перекинувшись парой фраз со старостой своего факультета. Нормальный рабочий момент. А что рука миссис Малфой дернулась к запястью мага в жесте явной признательности, почти интимном, хоть никем, кроме меня, и не замеченном, так это во мне поднялось забытое чувство, из прошлой жизни: не люблю, когда так трогают моего мужчину. Еще спустя мгновение Драко что-то сказал матери, та потянулась коснуться плеча сына, но юноша ловко выкрутился, церемонно склонился к ее руке и тут же отошел к вагонам, где собралась группка подростков, видимо слизеринцев. Женщина глянула вслед, потом развернулась и твердой походкой, высоко подняв голову, двинулась прочь. Оглянется или нет? Она не оглянулась. Между тем на платформе уже стало людно. Оставив багаж в купе, я вышла из вагона и окинула взглядом пространство. Наблюдая картинку из-за стекла, звуков я не слышала и теперь ожидала, что гвалт меня оглушит. Еще бы, столько разновозрастной детворы на небольшом пространстве, да еще взрослые норовят дать последние наставления чадам, которых не увидят до Рождества. Но было почему-то тихо. Не то чтобы совсем тихо. Люди переговаривались полушепотом, редко вполголоса. Кто-то из малышей хлюпал носом, тоже тихонько. И было в этом что-то глубоко противоестественное, жутковатое. Присутствие Снейпа я определила каким-то внутренним чутьем, как магнитная стрелка – Северный полюс. Он не трансгрессировал после разговора с Малфоями и сейчас возвышался поодаль над группкой разновозрастных детей, сопровождаемых двумя мужчинами в строгих мантиях и старомодных котелках. Дети держались кучно и в то же время отстраненно друг от друга, каждый словно в своем коконе. Как овцы, против воли согнанные овчарками в стадо. Снейп подал знак рукой кому-то. Ах, вот что! Между группками провожающих с чадами всех возрастов ловко проскользнула изящная девушка-старшекурсница с копной непослушных вьющихся волос тоном темнее моих настоящих. В отличие от большинства школьников, пышногривая шатенка была в форменной мантии с красными отворотами и каким-то значком на груди. Их с профессором диалог длился с четверть минуты, причем говорил только Северус, а девушка лишь кивнула и тут же махнула рукой кому-то, кого я видеть не могла. Почти тут же из толпы вынырнул парень ростом почти со Снейпа, с гривой золотисто-рыжих волос. Лица я разглядеть не могла. Профессору и двоим в котелках он крайне сдержанно кивнул, видимо присовокупив к этому какое-то дежурное «здрасьти». Девушку выслушал внимательно, после чего они разбили детей попарно и увели в сторону вагонов. В этот момент Северус вдруг оглянулся и непременно увидел бы меня, но нас разделяла группа подростков, часть которых была уже в мантиях с голубыми и желтыми отворотами, а часть – в легких пуловерах, джинсах и толстовках. Двигаясь параллельно с ними, я оказалась вне поля зрения декана, а в следующую минуту его окликнули. Почти одновременно с этим раздался свисток паровоза, и платформу вновь окутал туман. – Внимание! – магически усиленный девичий голос разнесся над толпой. – Через пять минут экспресс отправляется. Просьба школьникам занять свои места в вагонах, а провожающим – покинуть поезд.◄♦►
Неясную тревогу я почувствовала еще на подходе к купе, хотя из него не доносилось ни звука. А поравнявшись со стеклянной дверью, застыла, разинув рот: купе оказалось занято, и не просто занято, а под завязку: четверо молодцов в возрасте примерно от 14 до 17 лет что-то живо обсуждали, размахивая руками, и выглядело это как в немом кино. Должно быть, чары звукоизоляции. Надежда, что я каким-то образом перепутала купе, пошли прахом, едва взгляд, скользнув, зацепился за мой чемодан, краешек которого выглядывал из ниши в стене, куда его задвинул Северус, пояснив, что отсюда его будет легко достать. Я уже собралась постучаться и войти, как вдруг один из парней меня заметил и, резко подавшись вперед, распахнул дверь: – О! Вот и хозяйка чемодана! Это же ты заняла купе? – Я. Доброе утро. – Доброе. Слушай, ты прости, что заняли твое место, – парень помялся, взъерошил копну светло-соломенных кудрей. – Припоздали, и все купе оказались заняты. Только тут три места свободны, а к нам еще один должен подгрести. Ты… это… не против переместиться в другое купе? Ты же одна, да? – Одна. В общем, я чувствовала, что ему неловко, да и остальные глядели напряженно – ждали. Вставать в позу смысла не было. Мне и вправду было все равно, с кем из попутчиков ехать. Но перспектива тащиться с чемоданом по вагону, выискивая и выспрашивая, к кому можно подсесть, не радовала. Вздохнув, я потянулась взять свои пожитки, но парень опередил: – Я помогу. Пойдем, найдем тебе попутчиков. Довольный возглас оставшихся четверых потонул в оглушительном реве паровоза. Содрогнувшись всем телом, как огромный алый змей, и звучно звякнув металлом, поезд мягко тронулся, едва мы вышли в опустевший проход. – Без обид? – парень легко левитировал чемодан, с интересом на меня поглядывая. – Неудобно вышло. Ты прости? – Да ладно. Мне и вправду все равно, где ехать. Я еще ни с кем не знакома. – На первый курс? – Угу. – В третьем вагоне, кажется, есть места, и там много первокурсников, – он цепким взглядом сканировал одно за другим заполненные купе. – В этом году просто полный аншлаг… Хм, чей-то мне твое лицо кажется смутно знакомым… «Ага, не тебе одному! Все же надо при случае спросить директора, чьей внешностью он меня наградил от щедрот своих?» – просто пожала плечами в ответ. Мы уже подошли к двери, ведущей в тамбур, когда та распахнулась и в вагон ввалился парень самого магловского вида в потертых джинсах и майке, с объемным туристским рюкзаком на одном плече. На другое был накинут ремень зачехленной гитары. Сдув с глаз прядь русых волос, он отер со лба капельки пота и расплылся в улыбке до ушей, услышав от моего спутника: – Баааа! Ванька! Мы уж думали, ты на экспресс опоздал или бабка тебя не отпустила! – Саня, не надо про бабку!.. – простонал турист-гитарист. – Вы где? – Здесь, во втором. Ща вернусь, только вот эту пичугу пристрою, а то мы ее, считай, выжили, что лисичка зайчика. Я глядела, неприлично разинув рот, в спину удалявшемуся парню, пытаясь справиться с потрясением. Весь диалог происходил на чистейшем русском языке! – Ну что, пойдем, птаха, – тот, кого, оказалось, зовут Саней – как говаривала мама персонажа старой новогодней комедии, красивое имя, а главное, редкоееее… – по-своему расценил мое удивление. – Вы что, русские?! – фраза на родном вырвалась сама собой. – Опаньки! – парень аж присел, радостно саданув ладонями по коленкам. – Еще одна! А ты-то каким ветром? – А вы? Я думала, русских в Хогвартсе нет. – Русские, – он наставительно поднял палец, – есть даже в Антарктиде и на околоземной орбите. А если серьезно, из России только мы с Ванькой, но и тот из возвращенцев. Остальные из местных русских иммигрантов. Особенно не светимся, в том смысле, что официального землячества, как бывает в магловских университетах, в Хоге нет. Просто держимся вместе. У всех нас есть толика английской или шотландской крови, как, видимо, и у тебя. Тебя ведь тоже приняли по ходатайству британского родственника? Здешнему Попечительскому совету смысла нет содержать совсем уж инородцев. – Да, – подумав, кивнула и шагнула в распахнутую Саней дверь тамбура, – дядя. Троюродный. Он англичанин. – Ясно. А предки? – Умерли. – Прости. – Ничего. Я привыкла. – Врешь. – Вру. Но я почти смирилась с тем, что их нет. Насколько такое возможно. Это правда. И тут парень указал пальцем туда, где за стеклом купе сидели мальчик и девочка примерно десяти-одиннадцати лет, судя по всему, близнецы: – Вот, кажется, есть свободные места, – Саня потянулся распахнуть дверь. – Здорово, ребята! Дети молча, без выражения глядели на юного мага. – Попутчицу примете? Мальчик окинул меня быстрым, цепким взглядом, молча кивнул. – Ну, вот и здорово! – при этом по Саниному лицу скользнула виноватая усмешка, и он, пристроив мой чемодан в свободную нишу, поспешно смылся, буркнув на прощанье что-то вроде «увидимся». Надо было знакомиться, но брат с сестрой выглядели как в воду опущенные, и не было уверенности, что, начни я разговор, они мне ответят. Повисло тягостное молчание. Я и вправду чувствовала себя как малолетка, не решаясь подать голос. Двое напротив напоминали прочно сцепленные звенья оборванной цепи, замкнутые друг на друге, как круги восьмерки. Они даже друг с другом не разговаривали, и это тоже было неестественно. Мне вдруг вспомнилась группа детей в сопровождении двух магов в котелках: те дети тоже были молчаливы и сосредоточены, и во всем их облике чувствовались потерянность и обреченность. Сироты, поняла вдруг со всей ясностью. Это сироты войны, которая уже шла в мире, от которой все лето меня укрывал Северус Снейп. И только по отрывочным сведениям из «Пророка» я могла догадываться о том, что происходит за стенами дома в тупике Прядильщика и границами замка Хогвартс. Поезд споро бежал по зеленой равнине, постукивал на стыках рельс, и этот веселый перестук был подобен зажигательной чечетке на похоронах. В десятый раз проговорив про себя: «Меня зовут Эйлин. А вас?» – поняла, что не решусь произнести это вслух, потому что в сложившихся обстоятельствах это было бы верхом бестактности и бесцеремонности. А мои попутчики будто вовсе забыли обо мне, погруженные не то в свои думы, не то в мысленный диалог, который вели. Постепенно я начала задремывать, и вновь мне чудился голос Северуса, его взгляд, а еще светловолосый мальчишка, мрачно глядевший не то на меня, не то сквозь меня, наблюдавшую за ним через стекло вагона, которое, как зеркало, отражало толпу на перроне, и красивую женщину, его мать, и джентльменов в черных мантиях и котелках над толпой притихших подростков. Проснулась я так же внезапно, как и уснула, и оказалось, что задремала всего на каких-нибудь четверть часа. Соседи по купе так и сидели плечом к плечу, вперившись в пространство невидящими взглядами, и мне вдруг нестерпимо захотелось покинуть это купе. Идея пойти поискать туалет пришла сама собой вместе с потребностью. А интересно, уборные у волшебников чем-то отличаются от магловских? И где их искать? По магловской логике, в концах вагонов. Оказавшись в коридоре, я пошла направо, откуда пришла, – в сторону второго вагона, отчасти потому, что налево метрах в пяти-шести упоенно целовалась парочка старшекурсников. Ну, не мешать же людям. Туалетов в конце вагона не оказалось, спросить тоже не нашлось у кого, и я, не меняя курса, оказалась в тамбуре. Проходя здесь впервые с Саней, и не заметила, насколько он отличается от магловского тамбура. Довольно просторное, видимо в силу чар расширения наподобие тех, что использовались в магазине «Флориш и Блоттс», это место скорее напоминало пространство внутри «гармошки» в сдвоенном автобусе. Справа обнаружились две ничем не примечательные двери, не различимые меж собой никакими обозначениями. Повинуясь интуитивной привычке выбирать то, что справа, я толкнула дверь и действительно оказалась в пустом туалете. Не особенно глядя по сторонам, шмыгнула в одну из двух кабинок... Я еще соображала, как открыть дверцу кабинки, которая хитро защелкнулась за мной, едва впустив, когда услышала шорох отворяемой двери и поспешные, едва слышные шаги. Все еще не решаясь позвать на помощь незнакомку – этак вовсе дурой прослыть недолго, – я упорно изучала дверь без признаков ручки или шпингалета и с тоской представляла себе, сколько таких вот бытовых мелочей в мире магии мне неизвестны. В доме Снейпа двери в ванную и туалет тоже запирались и отворялись сами собой, но я не помню, чтобы мне стоило каких-либо усилий войти или выйти. Надо было просто толкнуть от себя или потянуть на себя. Ладонь сама ложилась на латунный круг у края двери, чуть повыше того места, где должна располагаться ручка. А здесь дверь была целиком из массива дерева. Разве только одно место заметно блестело, отполированное сотнями ладоней. В этот момент незнакомка у умывальника издала странный звук – не то всхлип, не то вздох, какой получается, когда судорожно втягивают воздух. Я замерла. Вот еще не хватало быть свидетелем чужой слабости. Подожду. Но время шло, а незнакомка не уходила. До меня донеслись отчаянно сдерживаемые рыдания. Похоже, девчонка с трудом боролась с собой, закусывая кулак, потому что подавляемые всхлипы перемежались с невнятным бормотанием, словно через кляп. И чем дальше, тем невозможнее мне становилось обнаружить свое присутствие, а равно и скрыть его. Воду незнакомка наконец выключила, и теперь любой скрип, шорох мог меня выдать. Вот ведь засада! Хоть бы кто спугнул ее, заставил покинуть туалет что ли, а там уж и я выберусь. Но все окончилось совсем не так. В какой-то момент, я, видимо, неудачно пошевелилась в довольно тесной кабинке. Шорох был совсем тихим, но в следующий момент дверь с грохотом распахнулась, явив моему ошарашенному взору… парня. И, блин горелый, добро бы кого другого – нет же, именно Драко Малфоя, мечту девочек-анимешниц! Немая сцена длилась несколько мгновений, в течение которых я физически не могла отвести взгляд от серо-стальных глаз. В них полыхнуло безумие, когда он почти прошипел, поднимая палочку: – Очень мило… Значит, опять Оборотка, и какая… Грейнджер превзошла себя! – О чем вы?! «О черт, откуда он догадался про Оборотку?» – эта мысль выбила из головы все остальные, даже осознание, что стою безоружная перед вооруженным и сильно разозленным юным магом. Причем туалет явно не женский: то, что я краем глаза приняла за умывальники, оказалось… Ага, тем самым, чего в дамской комнате нет и быть не может. – А твоя грязнокровая мамочка не учила тебя, что врать нехорошо? – Моя… – Петри… Алая вспышка откуда-то со стороны почти ослепила меня, и в этом неестественном свете – словно одеревеневшее лицо Малфоя. Он начал заваливаться в сторону как стоял, словно ствол подрубленного дерева, когда от двери шагнула мужская фигура и знакомый голос произнес по-русски с чувством: – Твою ж Морану об косяк! Какого хрена тут происходит?! Пичуга, ты?! И какого… ты шастаешь по мужским туалетам и подставляешься под удар всяким хорькам, – он презрительно глянул на Драко, так и лежавшего на боку, неестественно выпучив глаза. – Я… я не знала, что это мужской, там не обозначено, – проблеяла, с ужасом глядя на «живой труп». – Ага, гляди-гляди! Сама бы вот так же сейчас валялась, и не факт, что голову об унитаз не расшибла бы. Колись давай, что этому х… хлыщу от тебя надо было! И я рассказала, постаралась объяснить без утайки, почему не вышла сразу и как приняла Малфоя за девушку, чем-то сильно расстроенную. Только его слова про Оборотку, понятно, пересказывать не стала. Но Саня идиотом не был, поэтому спросил напрямик: – И чего ради он на тебя напал? Подумаешь, малолетка двери перепутала! – Мне показалось, – я тщательно подбирала слова, – что этот мальчик меня принял за кого-то другого и решил, будто я за ним… шпионю. – Хм… – взгляд парня оценивающе смерил меня с головы до ног. – А ты не шпионила… – Нет. Честное слово, я просто вошла не в ту дверь! – И вот это архитектурное излишество, – юноша выразительно кивнул на писсуары, – конечно, тоже не заметила. – Краем глаза. Я сначала их приняла за раковины. Мне… Я в туалет хотела. А потом не знала, как открыть дверь. А потом он вошел. Вот… – Ладно, будем считать, хоря сгубила паранойя. Кстати, «этого мальчика» зовут Драко Малфой. Все, что сейчас увидишь, забудь – так надо, – с этими словами Саня обернулся к лежавшему неподвижно Драко: – Фините инкантатем! – а, едва тот пришел в себя, добавил: – Обливиэйт! Ты зашел в туалет, тебе стало плохо, ты потерял сознание и упал. Мы вбежали на шум и нашли тебя лежащим на полу, помогли прийти в себя. Сейчас ты пойдешь в вагон старост и будешь сидеть тише мыши до самого Хогсмида. Можешь поспать – это полезно. Я потрясенно глядела, как Драко Малфой, гордо игнорируя руку ровесника, тяжело поднимается с пола, подходит к умывальнику и плещет в лицо холодной водой, потом медленно, будто сомнамбула, покидает злополучный туалет. – А ты, пичуга, как собираешься учиться в Англии, если даже правила «Мерлин и Моргана» не знаешь? Что, дядя не объяснял, что ли? – Нет. А что это за правило? – Универсальное, как правило буравчика. Действует на территории всего кельтско-британского доминиона. Мальчики – справа, девочки – слева. Туалеты ли это, комнаты жениха и невесты при зале торжественных бракосочетаний в Министерстве, мужская и женская половины родовых замков и особняков или факультетские спальни – всегда. Тут тебе никто «мэ» и «жо» писать не будет. – Поняла. Меня, кстати, Алиной зовут. Алина Глебова. – Александр Ларичев-Бакстер, можно просто Саня. Пойдем, что ли? – Куда? – К нам. Проходил я сейчас мимо, видел твоих попутчиков. Непохоже, чтобы тебе было с ними очень весело. – А я вам не помешаю? – Да что ж ты такая трудная-то? Не помешаешь. Я за тобой и шел, а то мне парни уже мозг вынесли, как узнали, что ты тоже русская. И все, хватит задавать дурацкие вопросы! Идешь со мной? – Иду. – Твой чемодан в Хогсмиде прихватим. – У меня там сэндвичи, могут испортиться. – Не успеют. Акцио сэндвичи Алины!◄♦►
На купе стояли чары звуконепроницаемости, но, едва дверь открылась, нас оглушил дружный хохот. Парни что-то обсуждали, а может, по старой русской традиции травили анекдоты. Их было пятеро, имена двоих мне уже были известны. Гитарист Ванька оказался Иваном Вахрушевым, без второй, британской, фамилии, хотя какие-то местные корни были и у него. Остальные трое из местных – потомки магов, иммигрантов первой, послереволюционной, волны – Никита Брюс-Оболенский, Алекс Гордон-Дубравин и Николай Кроун-Данилевский, самый младший из всех, третьекурсник – невысокий худенький паренек с выдающимся носом, у которого, как позже выяснилось, в предках отметились Пушкин и Гоголь, да и магическая родословная была внушительной. Его четверка старших товарищей именовала на старомодный манер Николенькой, что парня заметно злило, но вида он старался не подавать. Сам же он представился Ником. Удивительно, но разместились мы вшестером с комфортом: рейвенкловец Гордон трансфигурировал свой чемодан в сиденье, замкнувшее каре вокруг стола. Сэндвичи Снорти были дружно сметены под вполне себе традиционный чай (где только заваривали?) Эльф как чувствовал и приготовил их на целый взвод, по поводу чего ребята, понятно, постебались. Мол, не иначе троюродный дядюшка решил меня сжить со свету, обрекая на такое вот обжорство. Но они не дадут старому колдуну исполнить свой черный замысел и уморить меня смертью лютою, безвременною. Ага, то-то на уроках у этого «старого колдуна» вы все сидите, как Петтигрю под метлой! А потом Ванька взял в руки гитару. Кто что вывозит из России, а Саня с Ванькой – песни. Я их тоже знала с детства. Пели мы в экспедициях много: папа больше Высоцкого, Визбора, Кукина, Митяева, аспиранты – «Секрет», «Машину», «Браво», Лозу. «Англичане» тоже оказались в теме – видать, не в первый раз пели про «Плот», «Любовь на пятом этаже» и про то, как «жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф»… – Слушай, а кто тебе ставил голос? – вопрос Ника застал меня врасплох. – Учитель по вокалу в музыкалке, – ответила честно, понимая, как странно это звучит из уст одиннадцатилетнего ребенка. – Но в твоем возрасте это проблематично. Ты еще вовсю должна дискантом петь, а у тебя нормальное, взрослое сопрано. – Раннее созревание. У меня все значительно раньше, чем у сверстников. – Хм, – Ник оценивающе окинул мои более чем скромные формы, – а по тебе не скажешь. – По тебе тоже не скажешь, что ты можешь в этом разбираться, – тут уж меня взяла досада. – Николенька, кончай приставать к девчонке! А ты не обращай внимания. Он у нас дотошный, даром что скрипач. Ты правда, что ли, в музыкалке занималась? А инструмент? – Фоно. – Хм… – Могу немного на гитаре. Папа учил, ну, и сама чуток. – Держи, – Ванька решительно протянул мне инструмент. Пришлось брать, уже понимая, что длины детских пальцев будет не хватать. Но ничего, запястье у меня гибкое. Послушала, как звучит, чуть покрутила колки. Вот так, пожалуй, хорошо. Первый романс, который мы с папой разучивали, когда мне было еще лет двенадцать, – его и сыграю. Пальцы коснулись струн, и почудилось, будто папа присел рядом, слушает. И пела я для него: Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь нагнувшись под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал? Словно за деревню погулять ты вышел… Последний звук стих, мальчишки сидели молча. Наконец, Ванька поднял глаза: – Ну, что… Годится, Глебова. Правда придется все же нам переходить на местный репертуар. Есенина этим басурманам не понять. – Годится для чего? – осторожно уточнила я. – Для нашей группы. Музыкальной. – А разве в Хогвартсе есть музыкальная группа? – Нет. Но будет. В позапрошлом году нам пришла в голову такая идея. Посмотрели, под кого они тут дергались на Святочном балу, – мрак! Думали, в прошлом году организуем, Дамблдор был за, но тут нам эту розовую агу министерскую спустили, и началось такое болото… Да и вообще, не до того было… А в этом году еще поглядим. Правда для репетиций мы нашли один заброшенный дом в Хогсмиде, а тебе туда нельзя, Николеньке и то лишь с этого года. – Фигня вопрос, – Саня Ларичев переглянулся с Никитой Брюсом, – решим как-нибудь. Ну так что, согласна попробовать? – Согласна. – Публики не боишься? – Не особо. «Уж точно не школоты». – Вот и ладушки! В этот момент в сумеречном купе зажегся мягкий свет. – Ну вот, почти стемнело, скоро Хогсмид, – Ванька, вытянув сцепленные в замок руки, сладко, до хруста потянулся, зевнул и встряхнулся, как пес после купания. – Брррррр! Мы еще болтали и пели, только из головы не шел белобрысый подросток, так отчаянно давившийся рыданиями в туалете, и на душе скребли кошки. А еще через полтора часа Саня, левитировавший мой чемодан, сдал меня и багаж на попечение лесничему. Боже, я и не думала, что полувеликан – это так много! Человечище трех с лишком метров ростом и могуты немереной, словно квочка-наседка, созывал малышню, вел их луговой тропой к озеру, освещая путь огромным факелом. Там, привязанные к деревянным мосткам, покачивались лодки. Как ни странно, я попала в одну лодку со своими первыми молчаливыми попутчиками и еще одной белокурой девчушкой, восторженно крутившей головой. Через пять минут я знала, что ее зовут Эбигейл Гамп, она все-все прочитала о Хогвартсе и мечтает попасть на Рейвенкло. Эби еще что-то щебетала, но я уже не слышала, потрясенная величественной картиной. Под легкий плеск волн по бликующей глади озера мы приближались к осиянному светом величественному замку на холме, круто вздымавшемся над темными водами. Чуть покачивался небосвод, усыпанный звездами – одна из редких для того времени года ясных ночей обнимала нас легкой прохладой, и казалось, вот-вот над водой зазвучит песня сказочных сирен… Оставив багаж в лодках – после распределения наши вещи должны будут оказаться в спальнях, – мы двинулись в замок следом за лесничим, который у самого входа остановился, пропуская неофитов, и зашел за последним. А первые тем временем уже лицезрели профессора Макгонагалл, в который раз объяснявшую очередным первокурсникам, что их ждет. Предупреждение про своенравные лестницы. Приглашение пройти в Большой зал на распределение и торжественный ужин. Большой зал и вправду оказался большим, огромным даже, и по его потолку можно было изучать небо Северного полушария. Но сейчас мне было не до того. Как ни странно, прежде не приходило в голову волноваться, куда меня распределят. И правда, какая разница? Вряд ли мне предстоит учиться здесь семь лет. Но теперь, то ли поддавшись общему настроению, то ли проникшись важностью момента, я с замиранием сердца ждала мгновения, когда декан Гриффиндора со Шляпой своего патрона в руке произнесла: – Эйлин Глебофф! Я иду, ничего вокруг не замечая. Восемнадцать шагов, семь ступеней, еще девять шагов, табурет… Темное, мягкое, пахнущее пылью и травами, надвинулось на глаза, скрыв окружающий мир. И – молчание. Секунду, пять, семь, десять… – Ну, и чего ты теперь от меня хочешь? – голос в голове почти насмешлив. Я знаю, это Шляпа веселого Годрика. – Того же, чего и все. – Ты не «все». – Как и любой из нас. – Хм… В карман за словом лезем. Знакомо… Ну-ну… И что там у нас на этот раз?.. Уууу, как все запущено-то… Есть пожелания? Предпочтения? – Есть уверенность, что ты верой-правдой служишь школе вот уже тысячу лет и знаешь свое дело. Я приму твое решение как свое. «Тем более, что ты вряд ли его изменишь». – М-да, ты – истинная ведьма, и теперь это слишком очевидно, чтобы оставить мне выбор. Что ж… ХАФФЛПАФФ!!! – последнее слово Шляпа выкрикнула во всеуслышание, и рука профессора Макгонагалл сняла ее с моей головы. Свет ударил в глаза, я зажмурилась и пошла к лестнице, ведущей с возвышения в зал. Туда, где под золотыми флагами тянулся стол моего факультета. Ни довольной усмешки, с которой мадам Спраут подмигнула декану Гриффиндора, ни задумчивого взгляда Северуса я так и не увидела.