Эффект Бэтмена

Мы могли бы служить в разведке, Мы могли бы играть в кино… (И. Калинников «Метро»)

Нехотя отданный флакон темного стекла аккуратно опустился на дно сумки. – Полночь, – мог бы и не напоминать. Там, за дверью класса, меня ждала любопытная девочка Лора, а я, запрокинув голову, молча смотрела на человека в черном и до покалывания в ладонях чувствовала, как хочу дотронуться, обнять, уткнуться лбом в ровный ряд пуговок сюртука и вдохнуть этот неповторимый запах, в котором полынная горечь смешивалась с чем-то совершенно непонятным, трудноуловимым, свойственным только ему одному. А еще я откуда-то точно знала, что он хочет разбить вдребезги флакон с Обороткой, сгрести меня в охапку и… Но профессорский голос звучал сухо и монотонно: – … в библиотеке. Вам надлежит дополнительно сдать мне эссе по Патронус-чарам. Это сверх заданного. – Да, сэр. – К следующему занятию. – Да, сэр. – Вопросы? – Я могу рассчитывать на помощь мисс Пинс, или у вас принято искать литературу самостоятельно? – Можете. Скажите, что у вас индивидуальное задание от меня. Это должно сработать. – Спасибо, сэр. Лора метнулась от едва заметной щелки в двери за долю мгновения до того, как я открыла эту самую дверь и вышла в коридор: – Ну?! Неопределенное пожатие плечом маленькую мисс Фоули не удовлетворило: – Что он тебе там выговаривал? Что ему от тебя было нужно? – Дал дополнительное задание. Эссе про Патронус-чары к следующему занятию. – Вот зверюга! – со странной смесью ужаса и восторга постановила подруга, легко ввинчиваясь между двумя старшекурсниками-рейвенкловцами и таща меня за собой. – И что теперь? Будешь делать? – А есть выбор? – Но почему ты? Вот это, между прочим, хороший вопрос, правильный, ожидаемый. Не то чтобы я так уж уверена была в том, что подобрала самое удачное объяснение, но за неимением другого: – Может, я пожелала изучать то, что пока за рамками наших возможностей, и профессор Снейп просто хочет дать понять, насколько за рамками? – Ага, типа, напиши-ка мне для начала эссе на пять футов, а если останешься жива, тогда и поговорим, коли охоту не отобьет? – Лора по-кошачьи фыркнула. – Вообще-то, это на него похоже. Не знаю, какая муха его сегодня укусила, что он был с нами таким няшей, но мне-то кузен рассказывал, каков их декан на деле. Нам еще повезло, что мы не гриффиндорцы. У него по части гриффов вообще пунктик… Чему ты так хитро улыбаешься? – Да так… Повезло, наверное. Едва проглотив обед, я прихватила сумку, в которой обычные магловские тетрадки соседствовали со свитками чистого папируса, по виду и качеству мало отличимого от плотной бумаги для рисования. Его по старой традиции именовали "пергаментом", но это была, конечно, бумага, а не кожа телят, слава Богу, не только из-за ощутимой разницы в массе. Боюсь даже представить, как малыш вроде меня теперешней мог бы управляться с трехфутовым свитком телячьей кожи, ведь, чтобы его сложить и хранить, нужно особое приспособление типа футляра-катушки. А представить, сколько может стоить приобретение такого раритета просто ради школьных каракуль... Гринпис в коме, и я рядом. Перед походом в библиотеку выслушала подробный инструктаж, как ее найти и как себя вести с мисс Пинс. Ханна умела объяснять, из нее вышла бы неплохая учительница. Библиотекарь при ближайшем знакомстве оказалась вполне адекватной тетенькой, хотя и не отличалась располагающими манерами. Упоминание ли имени декана Слизерина так подействовало или на нее зря наговаривали, но мисс Пинс сама отвела меня к одному из огромных стеллажей и показала, как найти нужные книги. Точнее, сама нашла, справедливо полагая, что поисковым заклинанием первоклашка пользоваться пока не умеет. Вообще-то, я умела – Северус еще летом научил, – но зачем ей это знать? Восемь нехилых фолиантов, один антикварнее другого, лежали передо мной на столе, и я принялась листать, продираясь сквозь дебри староанглийского и делая необходимые выписки. У меня уже была возможность убедиться, что «дядюшка» сделал царский подарок, купив именно такое перо. Раз обмакнув в чернила, им можно было написать целую страницу, причем без клякс. Внешне обычно обрезанное, гусиное, оно, тем не менее, подходило и правше, и левше, писало ровно и гладко, как если бы на конце было высококачественное металлическое перышко. Такого пера хватало на несколько лет, правда и стоило оно целое состояние, особым образом зачарованное так, чтобы не теряться и служить лишь определенному хозяину. Пожалуй, с обычной шариковой ручкой проблем было бы больше. Часть сведений мне так или иначе были известны. Но многое стало открытием. Оказывается, Патронус – одно из порождений древнейшей магии, обнаруживающий глубинную связь мага с мирозданием в целом. Неизвестно, кто и когда впервые воззвал к этой связи, но преданья старины глубокой хранили сведения еще о Патронусах друидов и тех, кого древние почитали богами. «Любовь, что движет солнце и светила» – вот что лежало в основе этой связи, как и в основе мироздания в целом, – его Создатель, о Котором у магов и в дохристианскую эпоху были вполне адекватные представления, в корне отличные от представлений язычников-маглов. Ну, это-то как раз неудивительно. Разве не волхвы, иными словами маги, первыми пришли поклониться новорожденному Иисусу, вочеловеченному Создателю вселенной, точно зная, Кто перед ними? Причинам конфликта маглов и магов в христианскую эпоху ни один из текстов, конечно, не уделял пристального внимания. Гораздо больше их авторов интересовала зависимость способности воззвать к Патронусу от степени духовности мага, его личностной зрелости и глубинной связи с Творцом и мирозданием, выражавшейся в способности к совершенной любви и творчеству – к тому, что есть образ Творца в каждом из нас, маг ли он или магл. Парадокс заключался в том, что сама сила мага при этом не была критерием, определяющим такую способность, потому что могла иметь не только изначальную светлую (ибо Творец темного не создавал), но и своехотением приобретенную темную природу, основанную на практиках паразитирования, вампиризма и разрушения. Темный маг, сколь силен бы он ни был, воззвать к Патронусу не мог и вообще был изначально, по природе своей, обречен на саморазрушение. Именно в этом смысле следовало понимать магловский постулат о добре, которое в глобальном смысле «всегда сильнее зла», ибо есть выражение основного закона мироздания, дающего силы тому, кто в гармонии с ним, и отторгающего, как отмерший орган, того, кто сам себя отсек от источника вечной жизни. В какой-то момент я поняла, что давно ничего не выписываю, просто читаю, перелистывая страницы, которые по сравнению с другими, описывающими практические рекомендации по вызову Патронуса, выглядели так, будто их до меня и не листали почти. Разве только между страницами 270 и 271 заложена давным-давно иссохшая былинка, будто ученик, который читал трактат до меня, делал это на лужайке, ну, и воспользовался в качестве закладки первым, что попалось под руку. А то, что за годы никто не тронул хрупкий колосок, понятно: мало кого из школяров понесет читать этакую заумь. Им бы конкретно: вспомнить счастливый момент, взмахнуть палочкой вот так, произнести заклинание… Вуаля! Меня отвлекла мисс Пинс: – Время ужина, мисс. Вам пора. Ну вот! Эссе-то было почти готово. Пару абзацев в заключение только и осталось дописать. – Допишите завтра. Книги бумаги можете оставить в хранилище, – и библитекарь повела меня к отдельному стеллажу, где вместо фолиантов были ячейки. Во многих находились книги и свитки. Видимо, тоже недоделанные работы. Мисс Пинс поместила стопку моих книг и бумаг в свободную ячейку. – Произнесите кодовое слово, запомните его хорошенько и не говорите никому. Опечатанную вашим личным паролем ячейку ни один из учеников не вскроет. – Бэтмен, – ляпнула первое, что пришло в голову, с изумлением наблюдая, как по контуру ячейки пробежало синее пламя. В лице мисс Пинс ничто не дрогнуло, она лишь неопределенно хмыкнула. Ну да, небось, надо было помянуть что-то вроде аконита или безоара, а никак не героя магловских комиксов, человека – летучую мышь. Время до полуночи, стараясь не уснуть, я убивала в общей гостиной за чтением учебников к завтрашнему дню. Наверное, одиннадцатилетним детям такой объем должен был бы показаться значительным, но для взрослого филолога с университетом за плечами, с навыками скорочтения и профессиональной работы с текстом казался действительно детским. Девчонки давно сто второй сон видели, и никого не удивило, что я легла спать в чем мать родила, сжимая в руке неизвестный флакон темного стекла. С практикой было хуже. Не задания по теории, а именно отработка практических навыков занимала все свободное время и отнимала уйму сил. Зельеварение давалось вполне легко. Зажигать, поддерживать и тушить огонь мы все научились довольно быстро. Правда с самим процессом у большинства был затык. Одиннадцатилетки попросту не имели опыта в приготовлении пищи традиционным способом, когда надобно самому отмерить, почистить, нашинковать, спассеровать, припустить или притушить. Да и навык пользования поваренной книгой – именно это и представлял собой «Практический курс зельеварения для начинающих» – оказался весьма полезен для меня и напрочь отсутствовал у большинства моих однокурсников. В тот раз готовили Бодроперцовое зелье – универсальное противопростудное, без которого не обходится ни одна аптечка в доме волшебника. Оно варилось легко, без основы, но четверо из класса успели испортить ингредиенты, смешав с собственной кровью, потому что обрезались, кое-как действуя ножом. Профессор Слагхорн был к этому готов и тут же смазал ранки неудачников заживляющей мазью, заметив, что, хоть дальнейшее приготовление зелья потеряло смысл, его все же следует продолжать готовить, чтобы «в голове отложилось». Еще у нескольких человек зелье превратилось едва не в угли – так мы узнали, что сильный огонь не гарантирует быстрого результата, скорее наоборот. А уж если имеешь дело с корнем мандрагоры… Но у нескольких учеников оно получилось. Помешивая на слабом огне темно-янтарную жидкость, чуть менее густую, чем свежий мед, но здорово его напоминающую, я не заметила, как старый учитель подошел и какое-то время наблюдал за моими действиями. Лишь потушив огонь, я подняла взгляд и тут же услышала полувопрос-полуутверждение: – Так-так, мисс э-э… Горбофф, вижу, вы приверженка методы Лициниуса фон Корфа. Его дискуссия с достославным Гловером Хипфортом в свое время поделила зельеваров на два непримиримых лагеря. Это утверждение было таким неожиданным, что я даже забыла поправить старика, перевравшего мою фамилию. – Я не знакома с этим, профессор. – Как? Ну вы же явно уваривали состав на очень слабом огне, не переставая помешивать, как советует Корф, – изумился Слагхорн. – Почему? Учебник предписывает по методе Хипворта уваривать на среднем, до сильного, огне, следя, чтобы количество пузырьков было не больше двух десятков, а затем резко потушить пламя. Я почувствовала, что краснею. Пребывай в своем истинном облике, была б уже как рак. – Простите, профессор. Это моя ошибка. – Хотите сказать, что просто невнимательно прочитали рецепт? – Нет… То есть… – я замялась, но потом все же решила сказать правду. – Моя мама всегда говорила, что сильный огонь – враг кулинарии. Очень мало блюд готовятся на сильном огне, разве только мясо, разные поджарки, и почти никогда на всем протяжении процесса. А уж уваривать соус или такое вот снадобье… Тут за моей спиной раздался смех, затем голос рейвенкловца Эдди Дорна: – Твоя мать кухарка?! – и хихиканье уже половины класса. Я не успела ничего ответить: профессор, вмиг утратив благодушие, весьма язвительно заметил: – Чем бы ни руководствовалась мисс э-э-э… – Глебофф. – Да-да, мисс Глебофф. Так вот, у нее получилось весьма достойное зелье, чего не скажешь о вас, мистер Горн. Собственную кровь к ингредиентам добавляют лишь малограмотные селянки, готовя якобы приворотные зелья на корне любистока. Последние слова профессора сопровождал уже хохот вконец развеселившейся малышни. Но Слагхорн на это никак не отреагировал. Сейчас старик смотрел на мою руку, в которой все так же была зажата палочка. – А кто ваша мать? – задал вопрос как бы между прочим. – Они с папой были учеными, – и, опасаясь глянуть прямо в глаза учителю (Оборотка такого не любит), добавила: – Магловскими. Я маглорожденная. Он кивнул, будто это ему о чем-то говорило, взмахнул палочкой, переливая зелье из моего котла во флакон и левитируя его на учительский стол: – Что ж, пять баллов Хаффлпаффу за превосходно сваренное зелье. Затем двинулся было следом, по-стариковски шаркая ногами. Но, сделав пару шагов, остановился и неожиданно резко обернулся: – А ваша палочка? Она ведь сделана мастером Олливандером, не так ли? – Да, сэр. Она досталась мне по наследству, – удивительно, как легко далась эта ложь! Покойная хозяйка палочки никак не могла считать меня своей наследницей. – Да-да… – Слагхорн задумчиво покивал. – Должно быть, мне показалось. Она хорошо слушается вас. Из класса я вылетела одной из первых, буквально лопатками чувствуя задумчивый взгляд выцветших зеленовато-желтых глаз. Впрочем, долго предаваться рефлексии, как и отвечать на неуклюжие шпильки малолетки Дорна, было недосуг. Впереди ждал урок Трансфигурации, и ни один из нас не чувствовал себя уверенным в своих силах и знаниях. Одно дело проштудировать учебник, другое – быть способным управлять своей силой настолько, чтобы преобразовать материю в носителя органической жизни. У меня в голове не укладывалось, как такое под силу первокурсникам. Но у профессора Макгонагалл на этот счет было свое, надо полагать, поколениями до нас подтвержденное мнение. – Итак, заклинание Конвервивэ способно трансфигурировать неживой предмет в живой организм. Однако, чтобы овладеть этим умением, требуется концентрация на предмете. Вы должны четко и в полной мере представлять, что именно хотите получить. Пальцы свободно держат палочку. На раз, два, три – движение плавное, легкое, скользящее по кругу в направлении по часовой стрелке, как бы замыкая в круг преобразуемый предмет. Завершается легким – я повторяю, легким! – выпадом в сторону объекта с произнесением заклинания. Смотрим все на меня. Раз, два, три. Конвервивэ! На месте игольницы, потешно двигая острым носиком, сидел обычный лесной ежик. – Финитэ, – палочка волшебницы сделала зеркально обратное движение, и на демонстрационной кафедре вновь оказалась игольница, вся утыканная булавками. – Кому что непонятно? Класс молчал. – Что ж, пробуем! Дальше началось самое интересное. Впрочем, я по сторонам не смотрела – самой бы справиться. Как ни странно, уже на половине движения, формально вроде правильного, возникло ощущение пустоты, и выпад оказался вхолостую. Так же случилось и во второй раз. Будто не было нужного сцепления, будто искра зажигания не пробегала по разомкнутым проводам. С минуту я просто вглядывалась в игольницу напротив, когда внезапно почувствовала привычное уже покалывание в подушечках пальцев, и тепло потоком побежало от ладони и пальцев к плечу и в обратную сторону, до самого кончика палочки, чуть вибрировавшей в руке. В тот момент, когда сквозь очертания игольницы, будто бусинки, блеснули глазки зверька, я, уже не заботясь о правильности движения, выдохнула: – Конвервивэ! Ежик был забавный, шустро пересек парту, отчаянным прыжком повис, зацепившись коготками за юбку взвизгнувшей Лоры, шлепнулся на пол и припустил прочь, ловко петляя и уклоняясь от преподавательского Финитэ. Впрочем, судя по улыбке, декан Гриффиндора не особенно желала превратить зверька обратно в игольницу. В противном случае вряд ли у того были шансы унести ноги. Я в полном офигении глядела, как дело рук моих успешно делает ноги, и пыталась понять, что же произошло? Судя по всему, пока я старательно следовала инструкциям, ничего не выходило. Все получилось внезапно, когда… Ну да, наверное, это и была концентрация на предмете. Но как именно это произошло, словами объяснить, хотя бы самой себе, не представлялось возможным. Я просто… пожелала? В тот день в классе было шумно и суетно. У нескольких ребят, в том числе у Эйнсли Дугласа, получилось почти сразу. У кого-то вышло, но не сразу, у кого-то и вовсе частично: игольницы забавно фыркали, вовсю тянули воздух острыми носиками и поблескивали перепуганными глазенками. Лора какое-то время тоскливо взирала на совершенно нормального ежа, в чью спину впилась дюжина портновских булавок, отчего зверек беспокоился и попискивал. Но после очередного Финитэ, собравшись с духом, и она продемонстрировала вполне нормального зверька. Он, наверное, все еще чувствовал себя йогом поневоле, потому что прыти не проявлял – наоборот, сидел, затравленно глядя на виновницу всех своих мытарств. Ну, и разговоров потом, конечно, тоже было немало. Юные хаффлы восторженно бурлили до самого вечера, переживая вновь и вновь происшедшее. Рейвы старались соблюдать солидность, но и их распирало. Что ни говори, а Трансфигурация больше любого иного предмета позволяла почувствовать преображающую силу магии, пережить ее как чудо, случившееся с каждым из нас. Особенно нам, маглорожденным. Меня же волновало иное. Вновь и вновь слушая Лору, я понимала, что «колдовала» как-то не так, как она, иначе. И переживала все происшедшее иначе. Вспоминался Владик Морозов, мальчик из нашей музыкалки. Ему отказывали в карьере пианиста по причине абсолютно неверной постановки рук, и совершенно справедливо отказывали. Предполагалось, что Владька, севший за инструмент еще в колыбели, когда его не считали нужным учить, испортил тем самым себе будущее великого музыканта этой самой чертовой «неверной постановкой рук». Но вот что странно: годы шли, а Владька играл, по-своему и виртуозно. Окончив консерваторию, превосходил мастерством «правильно» обученных. Нет, рассчитывать на то, что я когда-нибудь превзойду кого-либо из своих однокурсников в мастерстве, глупо, конечно, но кто сказал, что результата можно достичь одной-единственной хрестоматийно принятой техникой? Постепенно я втянулась в процесс, выработав распорядок дня, хотя практическая магия по-прежнему отнимала много времени и сил. Лора поначалу поглядывала на меня с интересом, а потом стала составлять компанию, сама удивляясь тому, что домашние задания перестали быть такими утомительными при должной организации. Частенько в читалке приходилось пересекаться с другими первоклашками, но, к моему удивлению, библиотекой пользовалось до обидного малое число студентов. Остальные, видимо, довольствовались учебниками. Оно и понятно. Не скажу, что сама до студенчества была завсегдатаем библиотек, да и потом дополнительную литературу почти всегда можно было найти в интернете. Магический мир интернета не знал, зато собрание книг у них было поистине богатейшее. Северуса я видела близко только во время занятий. Хотя какая уж тут близость! Добросовестно сдавая эссе и отрабатывая урок за уроком, все, что я могла, – ненароком коснуться руки, чуть дольше положенного глядеть в глаза, не зная, скорее чувствуя, как в такие моменты сквозь облик одиннадцатилетней девочки для него проступают мои истинные черты. Однако надо было соблюдать предельную осторожность: Лора Фоули ни на шаг не отходила от меня. Впрочем, для одиннадцатилеток в условиях интерната это, наверное, было нормально. Меня же тяготило, особенно в такие моменты, когда отчаянно, до крика хотелось побыть одной или наедине с единственным человеком, ради которого я согласна была бы терпеть эту авантюру, зная, что он и сам мог бы меня научить всему тому же, чему и Хогвартс, и даже больше. Северус больше не предпринимал попыток оставить меня после занятия, и очередную порцию зелья я раз в трое суток находила у себя под подушкой, подложенную туда ловким Снорти. Мало того, не желая ничем выделять меня, профессор Снейп в положенный срок задал дополнительные эссе еще нескольким ребятам. Учителем он оказался крайне требовательным, беспощадным даже, вполне оправдывая репутацию «зверюги», но, как ни странно, его требовательность не имела ничего общего с пустыми, оскорбительными придирками и действовала не дестабилизирующе, а организующе. Несмотря на то что Лора теперь не назвала бы профессора Снейпа «няшей» даже в бреду, за три недели мы кое-чему научились. И все же мне остро, болезненно не хватало не профессора Снейпа, а Северуса. И даже хорошо, что учеба занимала почти все мысли и отнимала немало сил. К странностям происходящего со мной на Трансфигурации со временем я тоже привыкла и концентрировала усилия на сути задачи, не очень заботясь о соблюдении внешних формальностей. Иногда ловила на себе взгляд Минервы Макгонагалл, не то чтобы осуждающий, не то чтобы выжидающий, - неопределенный. Но зачеты по темам я сдавала, а это главное. С Заклинаниями и Травологией дело обстояло чуть проще, и даже Уход за магическими животными не показался сложнее, чем в детстве помогать бабушке с кроликами и курами. Ну да, кое-кто из представителей магифауны любил от полноты души плеваться едкой слизью, распускать ядовитые зубки не по делу, а то и вовсе мочиться кислотой, преданно глядя в глаза. Ну, так у всех свои странности. На то деткам и выдавались перчатки из драконьей кожи. А вот с Астрономией вышла накладка, едва не нарушившая мне всю конспирацию. Занятия по предмету имели плавающий график: все зависело от щедрот погоды, которых в Шотландии осенью вовсе не дождешься. Вот и выпала ясная ночь аккурат на время очередного приема Оборотного зелья. О том, что нам и рейвенкловцам предстоит в полночь быть на Астрономической башне, профессор Синистра, дама весьма энергичная, спонтанностью решений не уступавшая капризам погоды, решила уже за ужином, о чем и предупредила старост обоих факультетов. После ужина студентов отправили по постелям с настоятельной рекомендацией поспать до четверти двенадцатого, после чего нам предстояло собраться у себя в гостиных, откуда старосты проведут нас на башню. Но, конечно, какой там поспать! Девчонки складывали-раскладывали новенькие телескопы и замирали в предвкушении ночного приключения. Путь в Астрономическую башню лежал долгий, по лестницам, коридорам и галереям замка, который, конечно, жил своей таинственной ночной жизнью. И только мне было не до веселья. Принять снадобье заранее? Но Северус предупреждал, что это может вызвать симптомы передозировки. Вообще не пойти, сославшись на недомогание? В этом случае девчонки, скорее всего, скажут Ханне, а та потащит к мадам Помфри, и будет только хуже. Представляю, что станет с почтенной дамой, когда на месте одиннадцатилетней девочки она увидит… ну, собственно, меня — от одной этой мысли становилось тошно. Выход оставался только один – просить помощи. Заперевшись в душе, я включила воду для шумового фона и тихонько позвала: – Снорти! – Мисс Эйлин звала Снорти, – малыш по обыкновению возник из ниоткуда. – Да. Мне нужна помощь. Или совет, – и вкратце обрисовала суть проблемы. – Не хотелось бы дергать профессора Снейпа. На самом деле еще как хотелось. Жить в одном замке и не иметь возможности побыть наедине, пусть просто по-дружески – в этом облике иного не представишь, – сложно... Но будет об этом. К тому же домовик уверенно заявил: – В этом нет необходимости, мисс. Снорти доставит вас на Астрономическую башню. Вам лишь следует найти повод задержаться до полуночи в комнате. Не выпали он это так поспешно и с таким энтузиазмом, я бы ничего не заподозрила, а так… – А профессор Снейп? С ним все в порядке? На ужине его не было. Он… в школе? В ответ малыш молча пыхтел и мялся с самым несчастным видом. – Он запретил тебе говорить? – Н-нет, мисс, – нехотя признался, – прямого запрета Снорти не получал. Но мисс Эйлин не должна спрашивать. – В школе или нет? – Нет… – Он… Его… – Нет-нет, это не то, что думает мисс! Хозяину ничто не угрожает! – Где он? – Это… Это очень плохое место, мисс. – Плохое место, где ничто не угрожает?! – от волнения я едва не перешла на речь в полный голос, но вовремя спохватилась, прибавив напор воды. – Снорти должен будет наказать себя, – чертов шантажист прибегнул к самому действенному средству, и я бы, конечно, сдалась, не иди речь о Снейпе. – Не смей меня шантажировать! Это нечестно. Где Северус? Домовик с шумом втянул воздух, собрал в очи вселенскую тоску и выдал: – В Азкабане. – Где?! – я даже рот зажала, боясь, что заору в голос. Но Снорти кивнул с покаянным видом, подтверждая, что я не ослышалась, потом заметил как бы между прочим: – Не бойтесь, маленькие мисс вас не услышат. Я наложил чары звуконепроницаемости и незначительности. Они все просто забыли, что существует душевая, а спустя несколько минут будут спать и… – За что?! – За… Что? Нет, мисс Эйлин, он там по своей воле и скоро вернется назад. В иное время и в отношении иного господина я бы, пожалуй, не удивилась столь неординарному выбору досуга. Кто-то любит гулять по кладбищам, кто-то бретерствует на дуэлях, а кто-то щекочет нервы посещением самой страшной в мире тюрьмы. Но речь шла о мужчине, в разумности которого сомневаться не приходилось, как не приходилось сомневаться и в том, насколько опасна и полна тайн его жизнь. Из Снорти вытащить еще хоть что-то так и не удалось. Да он и не был в курсе дел хозяина. Местонахождение, как всякий домовик, определить мог, и только. Должно быть, хозяин не в первый раз отправляется а Азкабан «по делам», если слуга так уверен, что «он там по своей воле и скоро вернется назад». Остаток вечера я прокрутилась в постели, пытаясь поймать за хвост хоть одну путную догадку. А в четверть двенадцатого спальня ожила. Мне стоило немалого труда балансировать на той грани «недомогания», которая позволила бы задержаться в комнате и не повлекла бы вмешательство мадам Помфри. Все сошлось на приступе «медвежьей болезни», в причины которого дети одиннадцати лет просто не вдаются. Когда за дверью стихли голоса, я некоторое время еще прислушивалась, а затем, сбросив сорочку, нырнула под одеяло, уже чувствуя, как привычно тянет низ живота и с щекочущим покалыванием тяжелеет грудь. Рука 24-летней Алины нащупала флакон под подушкой, и спустя три минуты уже совершенно одетая Эйлин, прихватив сумку и телескоп, позвала домовика. На пустой лестнице, ведущей к смотровой площадке башни, мы появились, когда дети еще расставляли телескопы, и профессор Синистра в яркой, переливающейся мантии цвета бирюзы, стремительно летая от одного к другому, словно тропическая бабочка, помогала тем, кто не мог сам справиться с магловской телескопической треногой. Приметив свободное место между двумя девочками из Рейвенкло, я, махнув на прощанье домовику, скользнула туда. Профессор в ночном полумраке, занятая с одним из учеников, этого и не заметила. Девчонки, удивленно глянув на меня, ничего не сказали, и спустя минуту мы с телескопом были готовы к работе. Версию о чудесном исцелении скорбевшей животом подруги Лора приняла легко, потому что сама дала мне порошок из корня какой-то лечебной травы, названия которой не запомнила. Что-то из запасов бабушки Фоули. Так он и не мог не помочь. Порошок я, кстати, бросила на дно сумки, при случае можно порасспросить Северуса. При воспоминании о Снейпе в груди нехорошо похолодело. Какого соплохвоста он затеял? Сомнений не было, спрашивать бесполезно, и есть лишь один способ попытаться узнать, и не только это. Завтра суббота, по расписанию одно занятие, у Хагрида. А дорогу к гобелену с Варнавой и троллями я за четыре недели школьной карусели еще не забыла. Как бы только отвязаться от девчонок?..