Успокоить ум и войти в красоту. (Григорий Померанц «Выход из транса»)
Вечер прошел в тоскливой тишине. Снедала досада на мою же собственную глупость, сподвигнувшую Гарри устроить этот аттракцион (Боже, как же это было здорово!), и на стечение обстоятельств – ту самую «нелегкую», которая принесла Северуса этим вечером на поле для квиддича. А еще не отпускало удивительное чувство близости, гармонии и покоя, которое я испытала, сидя на метле с совершенно незнакомым мальчишкой. Прежде что-то подобное было только с мамой и папой. С Северусом. Но с ним слишком сильное эротическое влечение было как терпкий аромат полыни, который не заглушает, но заставляет иначе звучать все иные нотки в букете. А там, на метле, несмотря на весь адреналин, я чувствовала себя удивительно спокойно, надежно и – правильно. Именно правильно, это-то и пугало. Я ведь не книжку читаю, и мне не одиннадцать лет, чтобы харизма главного героя захватывала целиком пропорционально всему, что о нем надумала глупая маленькая девочка. Но чувство было, а объяснений – нет. Лора и девочки на мрачно-сосредоточенную меня поглядывали косо, но не трогали, поняв по-своему, что я в расстроенных чувствах и считаю себя виновной в срыве урока, в том, что факультет наших инструкторов потерял аж тридцать пять баллов, мы же так ничему, по сути, и не научились. А ведь как здорово все начиналось! И они, конечно, были отчасти правы. На ужин я тащилась безо всякого желания, больше из упрямства – mea culpa, и нечего отсиживаться по углам, надо иметь смелость глядеть в глаза тем, кого подвела. В конце концов, я старше их всех, хоть они о том и не догадываются. Получалось плохо. Правда смотреть в глаза никому не пришлось: когда я переступила порог Большого зала, ужин почти подошел к концу. Стол преподавателей тоже оказался уже пуст. Влив в себя кое-как чашку чая – терпеть не могу тыквенный сок – и зажевав выпитое сэндвичем с огурцом, поплелась обратно. В центральном холле глянула на горстку рубинов в нижней колбе часов, моими стараньями пополненную, некоторое время раздумывала, потом направилась вниз, в подземелья. Разумного плана на поговорить у меня не было, да и не бывала я здесь с самого первого сентября, когда переступила порог школы в качестве ученицы. Но дойти до профессорских покоев мне не позволили. – Что тебе здесь надо? – мисс Паркинсон говорила не резко и не громко, но по-хозяйски, четко чеканя слова, как человек, с детства привыкший разговаривать с прислугой. Неожиданно выведенная из задумчивости, я не сразу нашлась, что ответить: – Я… У меня… э-э… поручение. Передать надо кое-что от профессора Спраут профессору Снейпу. – Хм, а ты, значит, вместо совы - почтовый барсук, – девушка, снисходительно скользнув взглядом по гербу факультета на моей мантии, усмехнулась не то чтобы добродушно, но беззлобно. Ей просто было скучно. – Угу. – Ну, давай, что там у тебя? – Простите, я могу передать это только лично профессору Снейпу. – Не доверяешь, значит? – староста факультета нехорошо прищурилась, и у меня от такого взгляда, признаюсь, холодок пробежал по спине. Но неожиданно уголки тонких губ дрогнули в подобии улыбки: – Правильно делаешь. Для хаффловки небывалый прогресс! – Ну, я пойду? – Точно! Кругом, шагом марш! – и в ответ на мой недоуменный вид пояснила: – Профессора Снейпа нет. Он сегодня дежурит по школе вместо мадам МакФилайн. Так что ищи, и обрящешь. Уже на последних ступеньках, ведущих из подземелья, до меня дошло очевидное: я просто не знаю, что сказать Северусу. По факту он был прав, конфликт исчерпан, «виновные понесли наказание». По сути же все не то и не так, но, начни я описывать, что не дает покоя, весь свой душевный раздрай, выйдет глупость, и станет только хуже. Самой бы разобраться, а уж надеяться на откровенный разговор при его-то аллергии на любого представителя Potterus vulgaris... Оставалось поступить как одна шибко не любимая мной героиня – лечь спать в надежде подумать об этом завтра. Завтра тоже дела не прояснило. Но началось неплохо – с уютного урчания Ночки под боком, шершавого язычка на щеке, девчоночьих сладких потягушек и вечного спора Алиенор Легранж и Глэдис Келли о том, что такое настоящий завтрак. Сегодня после третьего меткого попадания подушкой победу одержали кофе с круассанами. Но завтра утром чай со сливочным ликером под яишенку с черным пудингом* и бобами возьмут реванш, ибо грозные девы Эрина так просто не сдаются. Меня ждала библиотека. Эссе по Зельварению и Травологии почти готовы, а вот с Астрономией еще предстояло разбираться. Мои школьные познания по этому предмету практически равнялись нулю, но радовало, что, несмотря на явную магическую направленность образования, именно этот предмет изучался на нормальном научном уровне, без примесей астрологии и магии. Хотя нет, вру, магия все же была. Пока Шотландия добросовестно оправдывала репутацию страны, где триста дней в году либо снег, либо дождь, либо все вместе, изрядно сдобренное туманом, занятия Астрономией проходили в Большом зале, волшебный купол которого имитировал ясное звездное небо. Конечно, свод планетария не так романтичен и захватывающ, как небо в ясную ночь на Астрономической башне, но вполне правдоподобен, а для меня по понятной причине еще и удобен. Все-таки хорошо, что местные колдуны не научились разгонять тучи, как принято в моем родном городе перед парадом. А может, намеренно не делали этого. В библиотеке уже были ученики, но мне удалось занять свободный стол у окна, и я погрузилась в пособия, карту и астрономические таблицы, на время выпав из реальности... Закончив с чертежом, с трудом свернула карту в рулон, положила ее на край стола и принялась скрипеть пером, когда меня отвлек отдаленно знакомый голос: – Привет. У тебя свободно? Рядом со столом, с трудом удерживая неподъемную стопу фолиантов, стоял светловолосый, чуть нескладный парень. Тот самый юноша из Мунго, сопровождавший старую леди. За несколько недель он, казалось, еще вытянулся. А может, все дело в том, что я, уже привычно маленькая, смотрела на него снизу вверх, болтая ногами: мебель здесь была рассчитана на более рослых. – Конечно. Присаживайтесь, – потянулась пододвинуть том «Начального курса астрономии» поближе к себе, освобождая для старшекурсника его часть стола, рассчитанного на двоих. Прежде карта и таблицы этого не позволили бы. Юноша с видимым облегчением водрузил на стол гору книг, которую придерживал подбородком, и отправился было к своей ячейке за письменными принадлежностями, но, неловко повернувшись, задел верхний фолиант. Тот грохнулся на пол, увлекая за собой тяжелый рулон пергамента, на который благополучно и приземлился. Аккуратная стопка рассыпалась, превратилась в неопрятную свалку книг на столе. Парень охнул, покраснел и, поспешно извинившись, нырнул под стол, где мы едва не стукнулись лбами, поднимая каждый свое, причем юный волшебник, смущенно буркнув еще одно sorry, тревожно покосился в проход меж стеллажами. И не зря. Не пострадавший, к счастью, том чего-то там уже покоился на столе, на куче таких же полурастрепанных талмудов, а мы еще сматывали распустившийся рулон с картой, когда в проходе возникла мисс Пинс с охотничьим азартом в глазах: – А-а-а, мистер Лонг… – тут она осеклась, узрев красноречивую картину «Виновница разгрома прячет концы в воду». Не поврежденный фолиантом громоздкий рулон пергамента, тем не менее, скручиваться не хотел, несмотря на то, что мы в четыре руки его к тому настойчиво принуждали. – Миссссс… – Глебофф, – пискнула я, понимая, что вот тут и смерть моя пришла, если все, что рассказывали о библиотекарше правда хоть на четверть, включая ее горячее сотрудничество с мистером Филчем, главным местным экзекутором. Но все оказалось не так страшно. Конечно, пришлось выслушать гневную, обличительную проповедь о том, как важно беречь «библиотечное имущество», которым до нас пользовались поколения и поколения тех, кем гордится магический мир, а после нас, видимо, уже ничего не останется. Вставлять походу покаянные реплики, между прочим, от души, поскольку кому, как не редактору, знать, что книга – наше всё. А уж старинный манускрипт на пергаменте... Уверять на два голоса, что больше ни-ни, ни в жизнь… И, наконец, вернуть злополучный рулон, который нужен всем, а не мне одной, испытывая при этом несказанное облегчение оттого, что за нашими спинами мисс Пинс не видит кучу-малу «ценнейших источников мудрости». Засим, посчитав свою миссию выполненной, библиотекарша удалилась, преисполненная достоинства, унося под мышкой рулон, как трофей с поля боя. А мы выдохнули, переглянулись и… покатились со смеху, причем мой сосед, наконец-то вспомнив о палочке, одним взмахом создал односторонний звуконепроницаемый барьер: мы слышали, нас – нет. – Прости, сам не знаю, как смахнул эти «Лианы Южной Америки», – палочка снова нырнула в рукав джемпера. – Ты как без карт-то? – Да я с ними уже закончила, только описание осталось. Надо было сразу сдать, но не хотелось прерываться. А тут, оказывается, отработанный сервис. – Да уж… – мальчишка покосился в сторону стеллажей, откуда нудный, как бормашина, зудел голос мисс Пинс, распекавшей очередного нарушителя режима. Судя по всему, местным «сервисом» мой сосед принудительно пользовался не раз и не два и сыт по горло. – Я Невилл, кстати. – Я Эйлин. Сочтя церемонию знакомства завершенной, каждый погрузился в свои дела. Невилл отвлекся только однажды, наблюдая мои потуги найти нужный термин, и научил весьма полезному заклинанию поиска, чем-то напоминающему вордовский поисковик, только вместо окошка с фрагментами, в которых встречается данное слово, зачарованная книга открывалась на нужных страницах, выделяя нужные слова контрастным цветом. Причем очередность открытия страниц напрямую зависела от полноты представленной на них информации: самое важное в первую очередь. Раза с седьмого получилось очень даже сносно. Между прочим, левиосу под руководством Снейпа я отрабатывала дольше и сложнее. – Слушай, да тебе надо в учителя идти! – я восхищенно рассматривала чуть мерцавшее определение параллакса под чертежом. – Упаси Бог! Какой из меня учитель? – Очень приличный, судя по всему. Невилл только хмыкнул и вновь закопался в книги. А минут через сорок, закончив все, я распрощалась, получив в ответ неопределенное «угу» из-за груды распахнутых фолиантов, откуда видна была только взъерошенная макушка и слышался торопливый скрип пера.◄♦►
Найти проход в башню Гриффиндора оказалось не так сложно, и я успела за пять минут до означенного срока. Потом мы шли уже привычным путем на восьмой этаж, причем ребята имели такой таинственный вид и так хитро поглядывали на меня, что пришлось сделать вид, будто я тут впервые и все для меня в новинку. Зато перешагнув порога Выручай-комнаты, ахнула уже вполне искренне: просторное помещение оказалось залито умеренно ярким, теплым светом, не бившим по глазам, и обставлено, как небольшой концертный зал и студия звукозаписи одновременно. На некотором возвышении, будто, на сцене, стоял, довольно скалясь клавиатурой, белоснежный Steinway, к которому и подойти-то в простеньком школьном платье казалось святотатством. Справа на стульях с высокими спинками пристроились, тепло поблескивая лаком, три классические гитары. Чуть в глубине, у самой стены, мерцали отраженным светом металлические ободы ударной установки, и я не удивилась, увидев рядом с ней футляры акустических гитар, явно не пустые. Пюпитры пустовали, но поверхность довольно длинного стола, отделявшего возвышение сцены от трех рядов стульев – своеобразного зрительного зала, заполняли сложенные стопками партитуры, чистые нотные листы, карандаши и перья, пара чернильных наборов. А в самом дальнем углу оказалась небольшая, но вполне приемлемо оборудованная студия звукозаписи. Правда вместо привычного моему времени цифрового оснащения здесь писать предполагалось на пленку. Иван Вахрушев, не расстававшийся со своей «старушкой», уважительно присвистнул, глянув сверху вниз на Николеньку Данилевского. Тот тоже все свое носил с собой – невозмутимо сжимал ручку скрипичного футляра и на все здешнее великолепие смотрел со снисходительностью Паганини, которому предложили сыграть на новенькой скрипке из магазина инструментов за углом, поскольку его синьорита Гварнери-де безнадежное старье. Но самыми интересными оказались партитуры с текстами и сетки гитарных аккордов. Чего тут только не было! Hafanana Африка Симона и I Will Survive Глории Гейнор, Nothing's the same Гэри Мура и Living next door to Alice от Smokie (последние лично для меня всегда были одним человеком – Крисом Норманом); композиции Beatles, Фредди Меркьюри, Eagles, Тото Кутуньо, Фрэнка Синатры, Джо Дассена … Это лишь то, что выцепил мой неискушенный глаз. И совсем не удивило, когда, разворошив очередную стопку, мы обнаружили привет из России – «Секрет» и «Браво», «ДДТ» и «Наутилус», Высоцкий... и целая папка инструментальных композиций. Ее-то я и потянула к себе, пользуясь тем, что мальчишки были увлечены дальнейшим просмотром и сортировкой всего доставшегося нам богатства. Николенька было сделал стойку, но по-джентльменски уступил, отвлекся на что-то другое, и я со своей добычей убралась подальше от оживленно споривших мальчишек. Всякий, кому приходилось иметь дело с нотами, знает: у каждой композиции свое «лицо». Произведение, которое играл, и не раз, узнаёшь, как старого друга в толпе, просто глянув на первую страницу. Еще мозг не прочел нотных знаков, еще в голове не зазвучала мелодия, но «в лицо» старого знакомца уже узнали. Я своего «знакомца» узнала по первой странице, но вспомнился не экзамен, не те несколько недель, что я разучивала, заучивала и отрабатывала каждый такт, а туманное утро в Озерном краю, куст ежевики и музыка, неожиданно зазвучавшая тогда во мне. Бледный, изможденный мужчина с трудом расправляет сутулые плечи, и я ссыпаю черные ягоды в его сложенные ковшиком ладони… На белоснежном пюпитре ни пылинки. Я ставлю ноты, но в них не гляжу. Эту композицию помню наизусть. Пальцы легко касаются клавиш, и рояль звучит поистине волшебно. Здесь все волшебно, и к этому не привыкнуть. А дальше – только музыка. Она способна растворить в себе этот мир, смертельно больной предрассудками, невыносимо рациональный, готовый найти разумное основание для любой низости. Растворить и родить заново. И остается лишь она, спасительная Красота, как лик Творца... Выручай-комнату покидали, когда ужин уже начался. Определиться с репертуаром оказалось делом непростым, и, шагая по коридору, мы все еще спорили. Что-то было вовсе не в тему, что-то сложно в исполнении, а когда я по старой памяти попыталась спеть извлеченное из очередной стопки: First I was afraid, I was petrified! Kept thinkin' I could never live without you by my side But then I spent so many nights thinking how you did me wrong, And I grew strong, and I learned how to get along**… – мальчишки, не сговариваясь, грохнули смехом. – Блин, ну цирк! – Саня почти рыдал от хохота, и это было… Обидно, между прочим, это было. Волшебница из меня, может, и аховая, не спорю, но пела я всегда неплохо. – Не обижайся, – Алекс примирительно положил руку мне на плечо. – Голос у тебя что надо, и поставлен хорошо, даже удивительно для твоего возраста. Но ты ж дите дитем! Понятно, что страдания брошенной дамочки в твоем исполнении выглядят уморительно. Пришлось согласиться с очевидным. Бэк-вокал и партия клавишных – меня это вполне устраивало, тем более, Саня, Ваня и Алекс были давно и ладно спетым трио. Никита ко всему оказался неплохим степистом. С Николенькой дело обстояло сложнее. В принципе, он одинаково успешно мог играть на клавишных и гитаре, но тяготел именно к скрипке. А сходу вспомнить инструментальную композицию, не присыпанную нафталином классичности, в которой была бы выраженная партия скрипки… Пожалуй, только популярные саундтреки давали простор для выбора. Однако навскидку припомнились лишь «Колыбельная для ангела» Уильямса да увертюра к «Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону» Дашкевича. Ну, что-то из Таривердиева, того же Рыбникова... Надо подумать. Вот так и началась эта авантюра, заполнявшая отныне четыре вечера в неделю. В Хогсмид студентов средних и старших классов по-прежнему не пускали из соображений безопасности, и к мракоборческим патрулям в школе мы привыкли. Весточки из внешнего мира мало кого радовали. А страшнее всего были конверты с министерской печатью. Похожие друг на друга, словно клоны, они сухим языком похоронки вещали о гибели кого-то из членов семьи от рук пожирателей или мракоборцев, в зависимости от того, на чьей стороне был погибший. Только на моем факультете такие конверты получили уже шестеро. Там, за стенами Хогвартса, по сути, шла гражданская война, и школа при всем желании не могла остаться в стороне. Каждый раз, когда в окно Большого зала влетала министерская сова, школа замирала. Шестьсот пар глаз, включая преподавателей, тревожно следили за ней, и губы шептали одно: «Только бы не ко мне». В свете последних событий нерв противостояния между Гриффиндором и Слизерином натянулся до предела. Все чаще возникавшие стычки между «красными» и «зелеными» грозили вылиться в глобальную потасовку, и учителям стоило огромного труда не допустить кровопролития еще и в стенах школы. Два «факультета войны» еще со времени возвышения Волдеморта, с начала пятидесятых, традиционно, десятилетиями находились в конфронтации друг с другом. Теперь же трудно было сдержать гриффов, потерявших близких по вине кого-то из родичей своих соучеников-слизеринцев. Да и мракоборцы, многие из которых учили своих детей на Гриффиндоре, сторонников диктатора по головке не гладили. При случае предпочитали решать вопрос радикально и наверняка, не полагаясь на стражей Азкабана, по слухам, готовых перейти на сторону врага, что уже частично и произошло. Счет потерь полнил сердца местью, и к середине октября на сторону Гриффиндора фактически встали и оба прежде относительно нейтральных факультета. Костяк антислизеринской коалиции составляли бывшие члены ОД, среди которых по странному стечению обстоятельств не было ни одного «зеленого». Зато последним не забыли прошлогодних «подвигов» инспекционной дружины.◄♦►
В воскресенье 20 октября, возвращаясь с репетиции, мы обнаружили в коридоре восьмого этажа Драко Малфоя. Он лежал без сознания шагах в пятнадцати от гобелена с Варнавой и троллями, видимо, оглушенный заклятием. На двух семикурсников-гриффиндорцев, что привели его в чувство, долго смотрел ничего не понимающим взглядом, но я об этом узнала позже, потому что меня, как самую мелкую и бесполезную, тут же отправили за деканом Слизерина. И я бросилась было вниз по ступенькам, однако вовремя поймала за хвост здравую мысль прибегнуть к помощи домовика: уж Снорти точно сумеет найти хозяина быстро и беспрепятственно. Так и вышло. Снейп появился, едва Малфоя окончательно привели в чувство, и начал… ага, как водится, с наезда. Наезжал, правда, вяло, без огонька, не то что на Поттера тем памятным вечером, и скорее по привычке. В ответ гриффы тоже привычно набычились, рейвы – Алекс с Николенькой – презрительно поджали губы, мы с Никитой переглянулись и тоже решили играть оскобленную добродетель. Между прочим, по факту так оно и было. Мы эту немочь белобрысую и пальцем не тронули! И надо, выходит, было пройти мимо: меньше проблем огребли бы? Примерно это Ник и высказал профессору, добавив, что, если господин декан считает нас способными вшестером напасть на одного, оно ему, конечно, вольно так думать. Но чего ради тогда посылать за ним, да еще с «этим вот» возиться? К тому же не так Малфой пострадал, как выяснилось. С этими словами Брюс пихнул меня в бок – мол, подтверди. Я честно кивнула: – Сэр, никто из нас на него не нападал. Мы нашли Малфоя уже оглушенным. Разбирательств в кабинете директора избегнуть не удалось, никто и не надеялся. Еще бы, Малфой не только загремел в школьный лазарет едва ли не накануне матча с Гриффиндором, но и встревожил мадам Помфри фактом частичной потери памяти. Не мог вообще никак объяснить, что он делал на восьмом этаже и кто, по его мнению, на него напал. Самый беглый анализ палочек, на котором настояли деканы наших факультетов, профессор Флитвик провел тут же, получив вполне ожидаемый результат: на Малфоя никто из нас и близко не покушался. Но, как оказалось, радоваться было рано. Мне, во всяком случае, точно. Вызванная в кабинет директора вторая староста Слизерина мисс Паркинсон рассказала, что сегодня в половине шестого пополудни видела Драко в компании… – … вот этой, – девушка облила меня презрительно-недоумевающим взглядом, как будто понять не могла, что общего может быть у мистера Малфоя с этаким насекомым. – Что??! – выдохнутое в едином порыве, оно убедило бы кого угодно, только не мисс Паркинсон. Скрестив руки на груди, она кивнула, еще раз подтверждая, что мы не ослышались: – Я тебя, почтовая барсучиха, еще тогда запомнила и узнáю без труда. Это ты о чем-то шепталась с Малфоем. – Слышь, Альцгеймер, ты с Ивы рухнула? – Мистер Бакстер, соблаговолите не хамить! – при этом Минерва Макгонагалл бросила вопросительно-тревожный взгляд в сторону Снейпа, который изо всех сил игнорировал точно такой же взгляд профессора Спраут. Он мрачно глядел на свою студентку, которую уже было не остановить: – Я говорю то, что видела! Я не слепая и не сумасшедшая. Эта мелюзга, – Пэнси, не чинясь, ткнула в меня пальцем, – о чем-то шушукалась с Драко, а потом они куда-то пошли, и с ним случилось… это. Я говорю правду! А позже я видела ее… Не важно, где я видела. Но никого из вас с ней не было! И… – Спасибо, мисс Паркинсон, – голос Снейпа звучал спокойно, даже как-то тепло. Надо ж, ну просто отец родной! – Вы нам очень помогли. А теперь можете возвращаться. Открыв было рот что-то сказать, слизеринка лишь смерила нашу компанию очень многообещающим взглядом и вышла несколько поспешнее, чем допускали правила приличия. – Вы тоже свободны, – Дамблдор выглядел мрачным. – Надеюсь, я могу рассчитывать на то, что все происшедшее не будет предано огласке в какой бы то ни было форме? – Да, сэр, – Алекс ответил за всех, мы пятеро ограничились кивками. Миновав горгулью, побрели по коридору. – Ничего не понимаю, – озвучил Никита общую мысль. Остальные только пожали плечами. Один Николенька пробормотал, ни к кому особо не обращаясь: – Да, пожалуй, теперь и я ничего не понимаю… Следующий день прошел в нехороших раздумьях. В отличие от ребят, я по зрелому размышлению нашла единственное разумное объяснение происходящему, в связи с чем назрела необходимость срочно поговорить с Северусом. С того самого дня, когда он положил конец полетам, мы так и не поговорили, поскольку оба по разным причинам избегали этого. Но когда я решила прервать вынужденный бойкот, это оказалось не так-то просто сделать. Пытаться побеседовать с человеком, который намеренно избегает разговора тет-а-тет, занятие не из легких, а если этот человек Северус Снейп, – абсолютно безнадежное. К тому же соваться в слизеринские подземелья после случившегося с Малфоем и стычки с Паркинсон было небезопасно и просто неразумно. А к обеду следующего дня поползли слухи, что пропали Крэбб и Гойл…