– Дитё не помял? – Та шо ему сделается! (Эдуард Назаров «Жил-был пёс», Союзмультфильм, 1982)
Кап… кап… кап… В полной темноте, когда обостряются иные чувства, легкий шорох в глубине помещения заставил вздрогнуть. Справа взохнули. Кисловато-тяжелый запах нечистот и долго не мытого тела вынудил пустой желудок болезненно сжаться. Подавив рвотный позыв, я проблеяла, все еще не оборачиваясь: – К-кто здесь?..*** •♣ Некоторое время тому назад ♣• ***
– Тссс… Ночка послушно затаилась, слившись с мраком ниши, в которой мы застыли, тесно прижавшись к доспехам. Только бы не заметили! Только бы не заметили! Нам «повезло» нарваться на дозор мракоборцев, да и мало шансов было не нарваться в такое-то время. Я закрыла глаза, больше всего на свете мечтая стать невидимкой. Мне ли не знать, как легко с помощью соответствующего заклинания обнаружить человека! Но для этого надо предполагать его наличие. Я мысленно слилась со стеной, всеми силами моля, чтоб не заметили, и, не веря удаче, пришла в себя, лишь когда пара дозорных растворилась в сумраке коридора, унося шорох шагов, ровное дыхание и молчаливую уверенность в правильности и надежности своих действий… Тот день прошел сумбурно. После происшествия на завтраке учителям стоило труда заставить нас собраться. Профессор Флитвик, такой непривычный на кафедре кабинета ЗоТИ, без труда смог увлечь класс, поскольку отрабатывал с нами не больше не меньше Бомбарду. А, как известно, ломать не строить. Детвора увлеченно обращала в прах мебель и витражи, которые крошечный профессор с чрезвычайно довольным видом восстанавливал из руин к вящей радости первоклашек чем-то похитрее бытового Репаро. А вот прозвучавший в самом конце занятия вопрос: «Когда вернется профессор Снейп?» – его радость поубавил. Неистребимый оптимист Флитвик помрачнел, буркнул что-то маловразумительное и поспешил откланяться, забыв о домашнем задании. После обеда, отправившись в библиотеку с Лорой, я пыталась честно готовить эссе по Травологии, но получалось из рук вон плохо. Вместо волшебных свойств веретенницы пальцелистной в голову лезли мысли, которые должны были бы посетить меня раньше, и удивительно, что посетили только сейчас: я стала если не жертвой, то объектом весьма безответственного эксперимента двух вроде бы неглупых магов, причем инициатором авантюры, видимо, выступил старший из них, это и странно. Кто бы мог подумать, что старик такой авантюрист! Разве была у него гарантия, что душа, призванная в результате ритуала, сможет… да что там – просто пожелает, оказавшись в теле побитой жизнью бабенки средних лет с криминальным анамнезом, выполнить возложенную на нее «миссию»? А если бы это была душа мужчины? Ребенка? К тому же миссия была изначально невыполнима, и, обдумай Дамблдор все хорошенько, он не пошел бы этим путем. Что стоит за его решением? Только ли похоть исследователя, стремление во что бы то ни стало воспользоваться тем, что само идет в руки, раз уж он так давно мечтал применить некогда полученное знание, а тут по случаю разжился ключевым артефактом? И как ему удалось подписать Снейпа на эту авантюру? Продавил авторитетом? Сыграли роль нехватка времени обдумать, необходимость действовать быстро, не задумываясь, или соблазн положиться на волю и знание старшего и мудрого? Минутная слабость, за которую приходится нести ответственность? А если бы на моем месте оказался нормальный, разумный человек, не желавший играть в эти игры? Просто не представлявший, о чем речь? И какова вероятность, что в эту историю загремела именно я, а не кто-то другой? Если бы я погибла в июле девяносто шестого, минуту в минуту с моментом проведения ритуала, я бы сказала, что такая вероятность мизерна и случайна: мало ли нас таких? Но я погибла в четырнадцатом, а значит… А что это значит? Что старик все же знал, что творит, только молодого коллегу поставить в известность не удосужился? И что именно знал, чего не знаю я? А если знали оба? Тогда чего они добивались? И почему выглядели удивленными при нашем знакомстве? Ага, Звездочет и Бэтмен, как же… Или их самих попросту использовали, а заодно и меня? Но кто? Вопросы, проклятые вопросы, которые за суетой последних месяцев я не удосужилась задать себе, приняв все как данность. И что-то все время просачивается сквозь ткань рассуждений, как вода сквозь пальцы… – Ты что? – Лора, сидевшая напротив и споро скрипевшая пером, удивленно подняла голову. – Что случилось? – Нет, ничего. Просто устала. Я пойду, ладно? – Конечно… – не по годам разумное дитя растерянно поглядело на меня. – Чокнешься ты с этой учебой. Лучше пойди поспи. – Угу. Но, покинув библиотеку, я направилась не к лестнице, ведущей вниз, а налево, к совятне. Там всегда можно было найти укромный уголок, чтобы подумать и поговорить. За насестами и пустыми клетками, составленными в несколько рядов, было небольшое пространство с эркерным окном, откуда открывался вид на мерцавшую огоньками Западную башню и Запретный лес. Расчистив засиженный птицами широкий подоконник, я уселась, подтянув ноги к груди и упеленавшись в мантию: было довольно прохладно. Никакие путные мысли в голову не шли, а тонуть в вопросах и сомнениях – занятие малоприятное и непродуктивное. Мысль порасспросить того, кто мог ответить хоть на часть из них, пришла сама собой, и я позвала: – Снорти! Ничего не произошло. «Наш общий друг» помочь не спешил. А может, время не пришло? Я уже собиралась позвать повторно, когда прямо передо мной с каким-то уж очень демонстративным хлопком – держу пари, они могут делать это и беззвучно – появился опрятного вида домовичок в наволочке, слегка присыпанной мукой. Мельком глянув на меня, незнакомый домовик спешно потупился и сообщил, что Снорти срочно понадобился своему хозяину, так что в замке его нет. Но вскоре он вернется, а пока Пинки к моим услугам. Вот услуг-то мне как раз и не надо. Мне бы поговорить. – Спасибо, Пинки, – «Интересно, какого пола это существо? Мелковат даже по сравнению с домовиком Снейпа, и голосок писклявее. Женщина? Или подросток?» – Мне нужен был именно Снорти. Возвращайся к себе поскорее, а то простудишься. Поклонившись и плеснув ушами, эльф исчез, оставив мне еще больше вопросов, чем было, и не оставив выбора. Какое дело затеял Снейп вне стен школы, что даже Снорти ему припонадобился так срочно? Что, черт возьми, вообще происходит, и почему у меня такое чувство, будто меня подушкой накрыли? Оставалась единственная возможность хоть что-то понять – во что бы то ни стало добраться до Книги. Остаток дня я провела, уже не мучаясь сомнениями и готовя почву для вечерней вылазки. Благоразумное послушание никогда не было моей сильной стороной, но, видит Бог, я старалась. Нет, если бы дело не касалось Северуса, я бы еще какое-то время поиграла в послушную девочку. Может быть. Хотя вряд ли. А так… Ночка согласно сверкнула глазами в темноте. Мы неслышно выбрались из ниши и двинулись в сторону гобелена с Варнавой, розовевшего балетными пачками в свете факелов, скудновато освещавших коридор замка. Мне только и оставалось, что пройти мимо воображаемой двери, представив ее в подробностях, когда случилось то, что заставило эту историю сделать очередной вираж в сторону. Я и не поняла сразу, что возникшая в стене дверь вовсе не та, которая мне нужна. А поняв, застыла на месте, наблюдая, как в замедленной съемке: вот она отворилась, и в рукаве платья, плотно схваченном манжетом, потеплело: палочка напоминала о себе, только пустить ее в ход я не успела. За дверью кто-то застыл на мгновение, прислушиваясь. Тишину не нарушал ни звук. Затем сквозь приотворенную дверь одним плавным движением просочилась фигура в черном с головы до ног. Бледное лицо Драко Малфоя оказалось прямо передо мной. А дальше все пришло в движение. Палочка, уже направленная мне в основание шеи, дрогнула. Я успела отскочить, вместо заклинания услышав шипение и сдержанное ругательство. Парень извернулся, пытаясь ухватить кошку, что вцепилась ему в загривок, и надо было бы бежать. Но тут Малфой все же изловчился и схватил Ночку, отчаянно работавшую когтями. Оба издали утробный вой боли, но человек был сильнее, и, обратись я в бегство, быть бы кошке размазанной по каменной стене. Вместо этого я с отчаянья боднула парня в грудь, и мы оба влетели в зияющий чернотой проем, оставляя истошно орущую кошку в коридоре, по ту сторону захлопнувшейся двери… Малфой чуть не выпустил палочку, но действовать ею не мог, потому что, едва вцепившись мне в волосы, получил чувствительный укус в запястье. Фу, гадость! Но на войне как на войне. Оууууйёёёёоооо! Больно-то как! Ах ты ж… – Ах ты ж, сука! – и подавился, получив еще один удар головой в грудь – куда достала. – Убью! «И ведь убьет, – от этой мысли стало как-то скучно-тоскливо. – Сволочь…» Будь тут хоть немного света, он бы прикончил меня быстрее. Но мы слишком плотно сцепились, кружа, толкаясь, кусаясь и пыхтя в полной темноте, в душном пространстве, наводившем на мысль о небольшом чулане. Драться нормально, как обычные парни, кулаками, этот рафинированный аристократ не умел. А взмахнуть палочкой ему не позволяла слишком плотная сцепка, а может, и кромешная тьма. Губу он мне все же рассадил, и я не понимала, от чьей крови, его или моей, так солоно во рту. Кусаться я, как оказалось, горазда. По моим расчетам, мы находились где-то недалеко от двери, и, уже хрипя и задыхаясь в захвате – он, конечно, оказался сильнее и ловчее, – я, наконец, нащупала ее, рванула на себя что есть силы и последним отчаянным усилием ринулась в спасительный коридор, увлекая Малфоя за собой. Пусть попадемся мракоборцам, только бы выжить! Но вместо света факелов тьма сомкнулась еще туже, перехватив грудь, и я, которая еще секунду назад так страстно желала вырваться из душащего захвата слизеринца, вцепилась мертвой хваткой в своего душителя, ввинчиваясь на пару с ним в какую-то жуткую воронку, как в черную дыру, которая, кажется, готова была расплющить меня. На какое-то время мы будто зависли, не имея возможности ни хрипеть, ни чертыхаться, а потом, словно прорвав невидимую мембрану, я полетела во тьму небытия… … Сознание возвращалось вместе с дурнотой и болью в груди. Саднила разбитая губа, и от привкуса крови буквально выворачивало наизнанку. Приоткрыв левый глаз (правый открывался с трудом, пережив встречу с малфоевским кулаком), я тут же его закрыла: Малфой с перекошенной и порядком исцарапанной рожей навис надо мной с палочкой. Ну вот, теперь точно убьет. – Выбираешь, куда ткнуть? – как же я устала от всего этого балагана. Ответом мне стала вспышка, и ощущение, которое последовало за ней, больше всего напоминало краткий момент, предшествовавший моему «вселению» в тело Беллы, когда я еще чувствовала его мертвенную тяжесть, чуждость не только мне, но самой жизни. Даже глазные яблоки больше не подчинялись мне. Душа, неожиданно будто сжалась, глядя сквозь них на мир, как сквозь бойницы огромного замка, каменно-неподвижного, каковым внезапно стало тело. Ни сказать, ни пошевелиться. Поле зрения сузилось, и я скорее угадываю, как Малфой тяжело опустился прямо на пол, уронил голову на согнумые в коленях ноги и замер. Не знаю, сколько минут мы провели в полной неподвижности. Глаза, лишенные возможности моргнуть, сушило нещадно, до саднящей боли. Наконец, Драко поднялся и направился было к двери. «Эй, ты куда? А я?» Уже дойдя до двери, слизеринец остановился. Постоял. Потом оглянулся, махнул палочкой в мою сторону, и оживающее тело принялось покалывать, как покалывает онемевшую ногу, когда ее отсидишь, а из глаз хлынули слезы, омывая пересушенные склеры. – Одно лишнее слово, и я тебя убью, – процедил он. Я молча кивнула, мол, поняла. А про себя успела удивиться, какого сразу-то не убил? Ну, или хотя бы Обливиэйт не наложил? Оно б вернее было. Боится? Определенно. Только не меня. С трудом поднявшись на трясущиеся ноги, оглянулась. Так вот как выглядит чуланчик, в котором мы дрались. И правда, довольно маленькое помещение. Из мебели только платяной шкаф с распахнутой дверцей и ободранная низкая табуреточка на гнутых ножках с мягким сиденьем из вытертого темно-зеленого плюша. Такие веке в восемнадцатом использовали как подставку для ног. Надо бы как-нибудь распрощаться с этим хлюстом да топать восвояси. После всего пережитого мне уж было не до Книги. Он не задерживал меня, пока я медленно, не прощаясь, шла к двери, уже готовая к удару в спину. Пуговка манжета тихо расстегнулась, палочка, теплея, на четверть длины скользнула в ладонь. – И далеко собралась? – насмешливый голос Малфоя нагнал меня, когда я уже взялась за ручку двери. – А что, есть предложение продолжить знакомство? Я бы предпочла выспаться в своей постели. – Стой! – Ну? – Зачем ты следила за мной? – Я не следила. Мне просто нужно было в Выручай-комнату. В мою Выручай-комнату. – И откуда же тебе о ней известно? – От добрых людей. –И ты, малолетка, способна открыть ее? Почему я должен тебе верить? – Потому что это правда. Я не следила за тобой. А ты меня едва не придушил. А впрочем, можешь не верить, дело твое. «Я не следила за тобой, но знаю, что ты задумал», – взгляд скользнул по шкафу. С виду обычная мебель, разве только довольно узкий, одностворчатый. Правда ширина позволяет протиснуться туда даже человеку с комплекцией Слагхорна. – Так ты думаешь, это я тебя душил? – Малфой внезапно повеселел, и в глазах его зажегся огонек непонятного азарта. – Ну-ну… Топай! Пожав плечами, я потянула дверь на себя, и она с легким скрипом приоткрылась, выпуская в коридор. Вот засада, когда успели факелы-то потушить? Дверь в Выручайку, тихо скрипнув, захлопнулась, оставив меня в темном коридоре. Прислушалась, нет ли поблизости патрульных, – тихо. Люмос замерцал на конце палочки, и я, не оглядываясь, двинулась почти наугад в сторону лестницы, светя себе под ноги. А надо было бы оглянуться… Коридор показался непривычно длинным, что и понятно: в темноте каждый шаг неприятен, и дорога кажется в три раза дольше. Внезапно слух различил вдалеке голоса. Говорили двое, негромко, чуть с растяжкой, будто не вполне трезвые. Но это уж вряд ли: о Шеклболте, как до него о Скримджере, ходили слухи, что сам он спиртного в рот не берет и со своих при исполнении три шкуры дерет. – Нокс, – в полной темноте ринулась к стене, забившись в какую-то нишу, непривычно пустую, без доспехов и статуи. Вдалеке, в той стороне, откуда я шла, мелькнул свет, стал ярче. Двое мужчин, судя по голосам, не так далеко. И теперь сомнений не оставалось: оба были подшофе, и говорили они о таком… Бррр! У меня помимо воли похолодело в животе: если это мракоборцы, то я чего-то не понимаю о них. Чего именно, решила не додумывать, вовсе слившись со стенкой и моля, чтоб пронесло. Обычно проносило. Двое тем временем приближались. И тут один из них остановился. Источник света в руке у другого тоже застыл. В полной тишине сквозь бешеный стук сердца я различила звук: смачно потянув носом воздух, мужчина крякнул и, дав знак напарнику, ринулся во тьму, не доставая палочку. Да и не было ее у него, судя по тому, как загорелись в темноте глаза человека-зверя. От ужаса я не могла бы заорать, даже если бы захотела. В этот момент за спиной того, что остался с палочкой, сверкнуло зеленоватое пламя, и в следующий момент свет погас, а в полной темноте словно мягко уронили огромный куль. Я зажмурилась на долю секунды, почувствовав, как палочка почти раскалилась в руке, рванулась в сторону, когда два мерцающих огонька ринулись ко мне. – Люмос максима! Что-то огромное и мохнатое на мгновение потерялось в свете, ударившем из моей палочки прямо в морду, и тут же выгнулось дугой в получив еще один удар, в спину и чуть сбоку. Слов, сопровождавших вспышку зеленого пламени, я не услышала, оглушенная собственным вскриком, и тут же палочка вырвалась из руки под аккомпанемент Экспеллеармуса, произнесенного негромко и чуть быстрее, чем Малфой обычно произносил фразы. Слизеринец в несколько шагов преодолел расстояние, разделявшее нас, сгреб за грудки, припечатав к стене: – Молчи, идиотка! – прошипел в самое лицо. – Молчи и не дергайся, – и поволок куда-то, освещая дорогу своей палочкой, в той же руке сжимая и мою. И я молчала. Следующая ниша оказалась не такой глубокой, и в свете Люмоса стало видно, что это дверь, ведущая неизвестно куда. Мысль, что мы находимся отнюдь не в коридоре восьмого этажа, обрастала леденящими кровь аргументами. Когда Малфой нащупал массивный засов и дернул его, тот не поддался. Тогда мальчишка, наставив палочку, буркнул что-то. Засов лязгнул, отъехав. Малфой дернул дверь на себя и втолкнул меня внутрь. – Сиди тихо, если жить охота, – и в ответ на мой вопросительный возглас лязгнул засовом с той стороны, унося с собой и мою палочку. С минуту я стояла в совершенном ступоре, пытаясь осознать, что произошло. Потом зачем-то подергала обитую металлом дверь – конечно, безрезультатно. И прислушалась…◄♦►
Кап… кап… кап… В полной темноте, когда обостряются иные чувства, легкий шорох в глубине помещения заставил вздрогнуть. Справа взохнули. Кисловато-тяжелый запах нечистот и долго не мытого тела вынудили пустой желудок болезненно сжаться. Подавив рвотный позыв, я проблеяла, все еще не оборачиваясь: – К-кто здесь?.. В темноте за моей спиной закряхтели, и дребезжащий, слабый голос спросил, словно эхо: – Кто здесь? С каждым шагом запах становился все нестерпимее. Пару раз я споткнулась, едва не растянувшись на каменном полу. Но по мере приближения к источнику сиплого кашля и дребезжащего голоса становилось чуть светлее, несмотря на то, что за окном была уже ночь. Вверху стены, под самым потолком, располагалось окошко наподобие бойницы, забранное решеткой. Глаза, привыкшие к кромешной тьме коридора, различили под ним бесформенную фигуру, увенчанную чем-то сероватым наподобие видавшего виды лыкового мочала. Фигура зашевелилась. Мочало качнулось, и голос из его недр прозвучал до крайности потрясенный, хоть и слабый: – Дитя… Что ты делаешь здесь? Видно, я все же тронулся умом… – Нет, не тронулись, – я присела на кучу гнилой соломы рядом с неизвестным существом. – Если кто тут и тронулся умом, то я. Где я? И кто вы? Неизвестный ответил не сразу, будто взвешивая в уме за и против. Потом все же сказал, посчитав, видимо, что это не такая уж тайна: – Давным-давно… а может, и недавно… не знаю… меня звали мастер Олливандер. Я пристыла от неожиданности. – Вы мастер Олливандер?! – Я им был, – старик кивнул и сделал попытку улыбнуться. Мало-помалу привыкнув к скудному освещению, поняла: то, что я приняла за мочало, были спутанные волосы старика. Лицо его за месяцы заросло бородой так, что лишь огромные глаза поблескивали в темноте, а слабая, тоскливая улыбка в этих зарослях скорее угадывалась. – Вас так долго искали, – я огляделась. – Но где мы? – Не имею представления. Меня оглушили, а очнулся я уже здесь. Сколько же дней с тех пор прошло?.. Я давно потерял счет времени. На дворе, небось, зима? – Ноябрь начался. – Ноябрь… Самхейн миновал. Тоскливое время. В этот момент от противоположной стены раздался какой-то звук. Будто кто-то завозился, вздохнул, потом всхлипнул. – Кто там? – Не знаю. Какой-то бедолага. Глаза у меня слабые, мне его и при дневном свете не разглядеть. А беседовать с ним дело безнадежное. Он совсем не в себе. Совсем… Да… Я пытался с ним заговорить. Он слушал... Да... Но отвечать не в состоянии. Ночами во сне он иногда плачет и зовет мать… Мать он помнит… Так выходит… Да… Мать помнят все, даже безумцы… Иногда я говорю с ним. То есть сам с собой, конечно... Но вроде как с ним... Ведь когда говоришь сам с собой, недолго и с ума сойти, – старик захихикал, а мне стало жутковато: он и впрямь разговаривал сам с собой. Хотя не похоже, чтобы так уж сильно повредился в уме. Я поднялась. Старик проводил меня движеньем головы, ничего не сказал. Шесть шагов – глаза различили ворох тряпья, от которого шел жуткий запах нечистот. Еще пара шагов – человек сидит на таком же, как и мастер, пуке гнилой соломы и, обхватив руками колени, раскачивается из стороны в сторону. Светлые от природы волосы грязными сосульками свешиваются ниже плеч, скрывают лицо. Понять, что это мужчина, можно только по голосу: чуть осипший тенор выводит довольно складно, но как-то сонно и однообразно: Как в Шутихиной норе Чаепитье детворе. Будет тыквенный пирог, Марципаны и творог, Пудинг, леденцы, печенье, Приходи на угощенье. Скалит зубы старый Пень, Ведьмы пляшут целый день. Весь дом вверх дном, Глупый магл пусть выйдет вон! Ведь в Шутихиной норе Чаепитье детворе… Он пел одно и то же по кругу с каким-то отрешенным видом и в то же время так сосредоточенно, будто от этого зависело что-то очень важное. Видел ли он меня? Наверное. Но смотрел он скорее сквозь меня, полностью поглощенный незатейливой считалочкой. И пробиться к его сознанию не представлялось возможным. Хотя… Я принялась рыться в кармане мантии и, наконец, нащупала пару лакричных палочек: Лора угостила не так давно, а я как-то не решилась распробовать это местное угощенье. Не пудинг и не печенье, но за леденцы сойдет. – На! Хочешь? Безумец перестал петь, и взгляд его вроде бы даже стал осмысленнее. Он опасливо протянул руку, взял палочку, потом вторую. Сначала мне показалось, он отправит в рот сладости прямо в обертке. И незнакомец так и сделал. Но потом достал изо рта, бережно развернул и вновь положил в рот, блаженно причмокнув и не подумав утереть нитку вязкой слюны, что потянулась изо рта. Прикрыл глаза, смакуя угощение, и счастливо шмыгнул носом. При других обстоятельствах это выглядело бы забавно, но смотрелось поистине жутко: детина, по самые глаза заросший недлинной пока бородой, вел себя как совершенный младенец. Послышались шаркающие шаги, и мастер Олливандер присел рядом со мной: – Он ничего тебе не скажет, – старик тяжело вздохнул. – Совершенный идиот. – Вы действительно не знаете, кто он? – Точнее, не вижу. В последнее время зрение стало совсем сдавать. В этот момент засов лязгнул, и старик с неожиданной прытью вскочил, уставившись на дверь, которая приотворилась, и из-за нее раздался приглушенный голос: – Слышь, малохольная, ты тут жива? – Малфой? – Нет, тролль в панталонах! Давай быстро! Фууу, ну и вонь… Переглянувшись с мастером, мы, не сговариваясь, бросились к сидевшему с блаженным видом безумцу и, подхватив того под мышки, ринулись к двери, чтобы в свете Люмоса на пороге узреть круглые от изумления глаза Драко. Впрочем, смрад, которого я уже почти не замечала, тут же заставил аристократическую физиономию брезгливо сморщиться. Глаза мальчишки презрительно сузились: – Это что еще за… – Помоги! Фуф, тяжелый, хоть и худой. Мастер Олливандер просто привалился к стене и с трудом переводил дух. Малфой разинул было рот сообщить, где именно и в каких лабутенах он всех нас видел. Но, прислушавшись, молча рванул по коридору в сторону той самой комнаты, которую я опрометчиво приняла за Выручайку. А мы, вновь подхватив любителя считалок и леденцов, ринулись за ним. – Слышь, парень, жить хочешь? – взвыла я, наконец, толкая в спину неспешно озиравшегося великовозрастного дитятю, которого тащил на буксире задыхавшийся старик. – Так шевели ногами! Ну же! – и в отчаяньи затараторила, задавая ритм: – Как в Шутихиной норе угощенье детворе… И ведь помогло! Парень встрепенулся, поймал ритм, и в следующее мгновенье уже мы с мастером едва поспевали за ним, наступавшим на пятки Малфою, который, кстати, не собирался сбавлять шаг. И правильно делал, потому что в тот момент, когда он распахнул дверь, коридор осветили вспышки, послышались топот и голоса: – Быстрее, твою мать! – не уверена, что правильно перевожу на русский то, что он гаркнул, прежде чем захлопнуть дверь за мной. Думаю, загнул он еще ядренее. Хм… Нормальный мужик. Хоть и аристократ, мать его! – В связку по двое! – продолжал распоряжаться Малфой. – И держимся друг за друга крепко! Ты, – ткнул в меня, – ко мне! – Ага, щас! Эти двое на ногах еле держатся, а в руках вовсе силы нет. Куда им в связку? – Делай что говорю! В этот момент раздался удар, дверь затрещала. Я бросилась к насмерть перепуганному безумцу и, обхватив поперек ребер, увлекла в шкаф, не оставив Малфою выбора. Благо, дух вышибло одним разом, сдавив грудь, и вдохнуть тошнотную вонь его рубища я уже не могла. Мой напарник издал утробный звук, больше похожий на стон, а когда невидимая мембрана под нами подалась и нас закрутило в воронку, вцепился в меня отчаянным клещом. Жить он хотел. Из шкафа мы вывалились в полную темноту. Я только сейчас вспомнила, что так и не забрала у Малфоя свою палочку. Но тут шкаф задрожал, и спустя несколько мгновений сам Малфой выкатился из него в клинче с Олливандером, так и сжимая в кулаке обе палочки. Свою я выхватила без труда, определив наощупь, и засветила огонек. А когда шкаф опасно завибрировал вновь, не задумываясь, сделала так, как учил профессор Флитвик: – Бомбарда! Шкаф разлетелся, присыпав нас мелкой щепой... – Идиооооотка, – в свете Люмоса было жутковато наблюдать, как Малфой, бледнее полотна, вцепился себе в волосы. Потом спокойно констатировал: – Я тебя убью, – и кинулся на меня, но тут же свалился как подкошенный, потому что наш безымянный юродивый неожиданно быстро стреножил его захватом и оказался под рухнувшим Драко, чьи цветистые комментарии я даже привести не решусь. – Господа, господа, ну зачем же так! – слабо взывал старый мастер, пока я за неимением платка подолом утирала кровавую юшку своему неожиданному заступнику: Малфой с досады тому засветил-таки в нос ботинком. Злой как черт, Драко рванул на себя дверь каморки и замер на пороге. Из мягко освещенного коридора восьмого этажа на него взирали две пары глаз: моей кошки и деканова домовика.