Не верьте сказкам. Они были правдой. (Станислав Ежи Лец)
Оставшись одна, я с гулко бьющимся сердцем сняла с полки зеленый том, отметив, что рисунок на обложке претерпел изменения. Фигура старика теперь оказалась на втором плане, будто зависнув в пространстве, из которого проступали неясные силуэты. Юноша же напряженно вглядывался в читателя сквозь стекла очков, и тот факт, что фигура старика по законам обратной перспективы казалась крупнее фигуры подростка, только усиливало впечатление, будто не я рассматривала Книгу, а Книга – меня. Как и следовало ожидать, с того времени, как я в последний раз открывала его, фолиант пополнился текстом.✧ ✧ ✧
Поначалу я ничего не поняла: речь шла о небольшом, но весьма недешевом, респектабельном пансионате близ Пюлли, на берегу Женевского озера, в котором недавно появилась новая пара постояльцев – временно отошедший от дел по болезни финансист из Нормандии Бернар Леблан и его сестра – мадам Изабель Бенуа-Леблан. О последней стало известно, что, схоронив мужа, она посвятила себя заботам о больном брате и делала это с той подлинно счастливой самоотверженностью, которая говорила о глубокой привязанности еще весьма молодой и чрезвычайно привлекательной дамы к больному родственнику. Факт, что мсье Леблан действительно тяжело болен, не вызывал сомнений, хотя уже спустя пять дней после приезда он начал выглядеть гораздо лучше. Последнее обстоятельство нисколько не удивило мадам Дюшапель, хозяйку пансионата. Разве не сказала она милейшей мадам Бенуа-Леблан, что воздух Женевского озера способен исцелить даже смертельно больного? И вот результат. От услуг местных докторов брат с сестрой вежливо отказались, сообщив, что намереваются посещать своего врача в Лозанне. Однако живший по-соседству с пансионатом доктор Зиммель взял на себя заботу ввести новичков в здешнее общество. Благодаря его заботам спустя всего два дня после приезда очаровательная мадам Бенуа-Леблан была знакома почти со всеми местными, знала, где самое уютное кафе, лучшая кондитерская и пекарня, лучшие места для прогулок… Зиммель был образцом предупредительности и тактичности, однако хозяйка Дюшапель, знавшая его добрых дюжину лет, не сомневалась: приезжая вдовушка зацепила убежденного холостяка всерьез. Самой же мадам, казалось, не было дела до того, какое впечатление ее северная красота и сдержанность манер оказывали на доктора, который за двадцать лет врачебной практики повидал немало состоятельных красоток. Он подумывал о том, чтобы найти тактичный способ сойтись с братом и сестрой поближе, надеясь, что таким образом удастся растопить лед отчуждения и холодности, с которым мсье Леблан относился к почтенному эскулапу и его робким попыткам очаровать сестру финансиста. «Конечно, – думал Зиммель, – он привык, что сестра всецело принадлежит ему, буквально служит, отдает всю свою любовь и заботу». Готлиб Зиммель знавал таких пациентов. Эгоистичные, они даже в мыслях не допускали, чтобы близкие делили свою привязанность с кем-то кроме них. Но что-то подсказывало врачу: Леблан не из их числа. Тут что-то другое… Неожиданно все едва не осложнилось, когда, вызвавшись проводить мадам Бенуа-Леблан домой после поздней мессы – как ни странно, что-то мешало доктору даже в самых смелых фантазиях назвать ее просто Изабель, – Зиммель позволил себе избитый, в общем-то, комплимент, сказав что-то в том смысле, что мадам, видимо, истинная чародейка, ибо рядом с ней… И осекся, видя, как побледнела женщина. В тот же момент глаза ее сверкнули решимостью. – О простите… – Зиммель попятился, понимая, что все испортил. Конечно, разве понравится благочестивой, традиционно воспитанной христианке, каковой, судя по строгой элегантности туалетов, была эта удивительная женщина, сравнение с ведьмами и чародеями, даже чисто поэтическое, избитое и тем более неуместное! – Простите, я не то хотел… То есть, конечно… – Полноте, мсье. Уверяю, вы не оскорбили меня, – вдова неожиданно улыбнулась, каким-то чудом угадав его мысли. И, окрыленный, доктор зачем-то принялся болтать обо всем, что слышал и читал о здешних местах, совершая смелые экскурсы в историю. И мадам суждено было узнать, что ее христианское благочестие очень созвучно местным нравам, ибо именно в этом кантоне во времена Контрреформации шла наиболее непримиримая борьба с нечистью – ведьмами, колдунами и прочими «приспешниками дьявола». Да что там времена Контрреформации – меньше ста лет назад местный кюре, неистовый отец Жильбер, призвал паству быть бдительными к проискам лукавого. В те времена любую местную жительницу, которая выращивала в огороде любисток и вербену или росными летними ночами собирала травы в лугах, могли счесть ведьмой, а там и до самосуда недалеко. – Так что, если и были здесь «ведьмы» да «колдуны», все уж давно сбежали от греха подальше, – Зиммель не сдержал горькой усмешки. – Никогда не понимал, что за идиотизм в крови у некоторых попов – демонизировать сказку! – Вы не верите в сказки? – мадам смотрела чуть искоса, и лукавая улыбка тронула прелестные губы. При иных условиях доктор решил бы, что с ним заигрывают, но сейчас был настолько очарован, что ответил честно: – В детстве, конечно, верил. Мне казалось, в нашем саду обитают гномы, в горах – кобольды, а в пруду – зеленоокие ундины. И, конечно, где-то по-соседству должны жить чародеи. Они прячутся от простых обывателей, носят островерхие шляпы и длиннополые мантии, и у каждого, конечно же, есть волшебная палочка, – он усмехнулся. – Я мечтал подружиться с чародеем… Не смейтесь, мадам, все это было очень серьезно. Знаете, у нас, у немцев, про чудаковатого человека говорят: «У него гномики в саду», – и это примерно то же, что «крыша едет» или «не все дома». Вот я и был таким, у кого «гномики в саду». А потом… Потом это прошло, как проходит детство. И я понял, что нет на земле волшебников ни злых, ни добрых, а уж тем более таких, которым было бы дело до меня. Обычная история: мы взрослеем – сказка умирает в нас. Грустно, но неизбежно. И чем раньше человек смирится и поймет, что сказка – ложь, тем только лучше для него с практической точки зрения. Однако порой я испытываю зависть к безумцам, в ком сказка неистребима. Изабель Бенуа-Леблан шла молча, опустив голову, но по временам Готлиб Зиммель ловил на себе ее задумчивый взгляд. Они дошли до ворот пансионата, пора была проститься. Доктор склонил голову в знак прощания, как делал всегда: шляпу он не носил. Мадам протянула руку, затянутую в тончайшую лайку: – До свидания, мсье, – ее рукопожатие было несильным, но энергичным. – До свидания, мадам, – эхом откликнулся доктор. Но ни тот ни другая не спешили расстаться. Женщина с тоской поглядела в сторону, где север смыкался с западом, и с видимым усилием перевела взгляд на собеседника: – Спасибо. – За что? – изумился Зиммель. – Благодаря вам я поняла одну важную для меня вещь, – она вновь бросила задумчивый взгляд в сторону северо-запада. – Но вот что я думаю, мсье Зиммель: если бы колдуны и впрямь существовали, в их жизни едва ли было бы много сказочного. Магия, я думаю, так же мало связана со сказкой, как и с подлинным Чудом, которого в жизни волшебника не больше, чем в жизни простеца. – Простеца? – Ну… – она слегка смутилась, – обычного человека, немага, как мы с вами. Ведь никакой магией не обманешь смерть, не наколдуешь любовь или счастье, не прибавишь ума и таланта, так что в достижении главного волшебники не имеют преимуществ перед обычными людьми. – Пожалуй, – доктор пожал плечами, не сводя взгляда с собеседницы. Эта женщина удивляла его все больше. Вместо того чтобы вежливо улыбнуться его детским откровениям, она на полном серьезе рассуждала о том, что могли бы и чего не могли бы волшебники, если бы впрямь существовали. Разумеется, чисто гипотетически, но со странной убежденностью в своей правоте, которой не могли скрыть все «если» да «бы». Они расстались, и Зиммелю, глядевшему вслед мадам Бенуа-Леблан, неожиданно пришло на ум, что островерхая шляпа, длиннополая мантия и, разумеется, волшебная палочка доброй феи пошли бы ей не меньше, чем элегантное пальто и шляпка с вуалью, из-под которой взор ундины казался еще более таинственным, волнующим и сказочным в вечерних сумерках. А еще – что в жизни этой дамы много больше тайн, чем следует, чтобы Готлибу можно было на что-то надеяться. Ее душа принадлежала иному миру, возможно, иному мужчине, и ничего уже не исправить. Вздохнув, доктор Зиммель развернулся и побрел к своему коттеджу. Он не видел, как как от ветки дерева, под которым они с мадам только что стояли, бесшумно отделилась тень ночной птицы. Огромный филин со своей ношей неспешно планировал в сторону освещенного окна. Густой тюль скрывал фигуру высокого бледного мужчины с породистым аристократичным лицом и ранней сединой, едва ли заметной в странных лунно-белых волосах. Тот, кого здесь знали под именем Бернара Леблана, задумчиво наблюдал разговор, время от времени болезненно потирая левое предплечье, как если бы застарелый ревматизм не давал ему покоя на пороге зимы…✧ ✧ ✧
Некоторое время я сидела, уставясь в Книгу, которая вновь стала всего лишь белым листом с ровными, вполне типографскими строчками на нем. Вряд ли стоило ожидать, что, перевернув страницу, я увижу там что-то, кроме чистого листа. Но я все же перевернула. Текст был, но проступал он прямо на глазах, как если бы это был экранный глюк электронной книги из моей прошлой, московской жизни. С полминуты я изумленно смотрела, как чистая страница покрывается строчками, будто кто-то невидимый стучал по клавиатуре. Зажмурилась, помотав головой, – текст не исчез, заполняя уже не страницу, а разворот целиком. Судя по тому, что обрывался он переносом слова, процесс захватил уже следующий разворот. Чувствуя биение сердца где-то в горле, я принялась за чтение.✧ ✧ ✧
– ... Рада, что не задаешь ненужных вопросов. Собственно, я пришла не только отдать Чашу. Ты искал встречи со мной с самого лета, не так ли? Значит, у тебя есть, что мне сказать, – женщина говорила спокойным, глубоким голосом, тихо, но твердо. – Есть, – старик гостеприимно указал даме на кресло и опустился сам в кресло напротив. – Выпьешь сливочного пива? Женщина повела рукой в отрицающем жесте. Некоторое время оба молчали. Гостья с легким сожалением рассматривала старика, он почти с детским любопытством – ее. – Сколько же лет мы не виделись, Мелли? – Девяносто семь лет, два месяца и девять дней. – Ты совсем не изменилась с тех пор. – Ты тоже, Альбус. Старик горько усмехнулся. – Не смейся. Я действительно вижу тебя таким, каким оставила тогда, в девяносто девятом. Мы не меняемся в главном, несмотря на заблуждения, ошибки и соблазны. И ты не изменился, сам знаешь. – Это твоя [или «ваша»? ох уж этот английский!] игра, не так ли? Серая Дама загадочно улыбнулась и промолчала, признавая очевидное. – Ты знаешь меня лучше меня самого и все верно рассчитала, кроме, пожалуй, одного. Переоценила ты меня, – Дамблдор с горькой усмешкой выпростал из складок мантии почерневшую, словно обугленную, руку. – Но почему? Ведьмы Круга никогда не вмешиваются в дела волшебников. – Почти никогда, Альбус, почти никогда, – ведьма с сожалением коснулась искалеченной кисти старика и покачала головой. – Почему сейчас? – Потому что чуть более двадцати лет назад судьба одного из вас совершила трагический поворот, способный привести к гибели многих, в чем, конечно, в значительной степени его вина, ибо кому многое дано, с того многое и спросится. Несмотря на великие соблазны, коими чревата гениальность. Кому-кому, а тебе это хорошо известно. Нам несложно было просчитать вероятностное развитие событий, и мы не ошиблись, выбрав на роль своеобразного медиума никому не известную молодую маглу из Глостершира, переживавшую не самый легкий период жизни. Нас привлекли кое-какие совпадения, чрезвычайная восприимчивость ее сознания и наличие небольшой литературной одаренности. Пара ассоциаций с людьми, которых та некогда знала, небольшой удар по голове в качестве толчка... Впрочем, не стоит утомлять тебя подробностями. Ты ведь знаешь о Книге? – Слышал. Но видеть ее мне не довелось. – В этом нет смысла. Книга описывала лишь один из многих вариантов развития событий, далеко не самый худший, заметь. Однако и он лишал нас и вас гениального ученого, мага, пришедшего в мир вовсе не ради того, чтобы стать бездарным учителем, двойным шпионом, растоптать свое предназначение и сгинуть в небытие. – Ты о Северусе? Увы, он сам выбрал свою судьбу, – старик вздохнул. – Я лишь мог предложить ему достойный вариант если не искупления, то… – Знаю. Соблазн был слишком велик для неокрепшей души. Ты сделал то, что должен был сделать. Но сути происшедшего это не меняет. – И вы решили все переиграть? – Да, – просто ответила ведьма. – Я слышал легенды о ведьмах Круга, способных повернуть время вспять и обмануть смерть. – Смерть нельзя обмануть. Ведьма гибнет, как и любой другой человек, но почти всегда гибнет ради жизни. Ты ведь знаешь. Моргана когда-то презрела долг, посчитав, что могущество верховной дает ей особые преимущества, и только потому ведьмы согласились помочь Мерлину. Но с тех пор зареклись вмешиваться в дела волшебников. – Однако жизнь сильнее зарока? – старик не скрывал иронии. – Именно. Ведьмы оказались связаны с волшебниками теснее, чем представлялось прежде. Верховным Круга это не нравилось, но факт остается фактом. Со временем мы смогли извлечь пользу из этой связи. Для несведущих ведьмы абсолютно не отличимы от магов, настолько, что часто волшебники называют «ведьмами» обычных волшебниц, полагая, что понятия witch и mage, wizard – абсолютные синонимы. Разницу знают немногие, чаще всего сами ведьмы. Ну, или те, кому кажется подозрительной способность «волшебницы» работать с магическими силами без палочки или общепринятых заклинаний. Любое слово, песня, даже лозунг в устах ведьмы может стать заклинанием – вот почему нашим сестрам следует быть очень осторожными со словами. Слово – суть их магии, ее поэзия, ее сила. Или слабость, если ведьма не может совладать со страстями и языком. Это не значит, что мы не можем колдовать, как вы. Можем, и десятки ведьм, прошедших обучение в Хогвартсе, одной из основательниц которого была ведьма, тому свидетельство. Но можем и иначе. Второй источник силы у нас с вами един. Это Любовь – универсальная созидательная сила мироздания. Ну, ты о том знаешь и без меня. Ведь именно так ты объяснил мальчику, почему убивающее проклятье оставило лишь шрам у него на лбу. – Рад, что хоть в этом я не ошибся. – Не ошибся. Но и правды не договорил, да? Старик нарочито удивленно вскинул седые, кустистые брови. – Брось, Альбус. Мальчик, конечно, верит тебе безраздельно, поскольку по-детски склонен считать любовь своей матери чем-то совершенно уникальным. Но и до него когда-нибудь дойдет очевидное: не одна Лили Эванс любила свое дитя настолько, что готова была заслонить его собой. Десятки других матерей, оказавшись в такой ситуации, действовали так же. Однако результат был всегда один: первый удар сражал мать, второй – ребенка, а иногда и не одного. То, что сделала Лили, могла сделать только ведьма. Видит Бог, мы пытались ее отговорить, но было уже слишком поздно: она все решила и провела ритуал, едва ребенок родился. В тот момент еще были живы-здоровы ее родители и родители мужа, так что бедняжке и в голову не приходило, что ребенок в конце концов окажется на попечении этой мерзкой бабы и ее муженька, – Серая Дама брезгливо скривила губы. – Увы, от попыток инспирировать проверку магловскими органами опеки пришлось отказаться: мальчика могли отобрать у единственных кровных родственников, что стало бы катастрофой. – Инспирировать проверку? – старик хмыкнул. – Мелиор, дорогая, это плохо вяжется с принципом невмешательства, не находишь? – Как посмотреть, – улыбнулась ведьма. – Если ты знаком с историей магии не поверхностно, для тебя должно быть очевидно: в судьбе каждого выдающегося мага присутствовала ведьма. Мать, сестра или возлюбленная, наставница, а порой и ученица – та, что призвана была вдохновлять и вести, стать крыльями, попутным ветром, путеводной звездой, другом и соратником, ангелом-хранителем, любовью всей жизни… Да-да, ты верно подумал: и Перренелль Фламель – одна из нас. Но зачем же искать так далеко? Много ты знаешь волшебниц, способных развить в себе дар анимага уже в зрелом возрасте за считанные недели просто как следствие «экспериментов в области трансфигурации»? И не надо так смотреть на меня. Ты давно об этом догадывался, не правда ли? Некоторое время оба молчали. Наконец Дамблдор поднял голову и взглянул в глаза ведьме: – Вы ведь все это начали не полгода назад? – Нет, разумеется. Много раньше. Это было трудно, но цель оправдывала усилия. Видишь ли, легенды не лгут: ведьма способна приходить в мир не единожды, при этом сохраняя свою сущность, и в том наша особенность. Посему не важно, в теле младенца или старухи окажется сущность ведьмы первоначально – спустя недолгое время все встанет на свои места. Как не важно и то, волшебники или маглы ее родители. Маглы, пожалуй, даже предпочтительнее. – Допустим, – Дамблдор задумчиво потер лоб, не сводя с собеседницы испытующего взгляда. Но вы ведь не сразу решились вернуть ведьму в мир? Почему? Серая Дама вздохнула. Помолчала. Потом ответила: – Мы сделали это даже раньше, чем следовало бы в интересах Гарри. Младенец оказался на попечении злых людей, повлиять на которых так, чтобы при этом они сохранили рассудок, было сложно. Ведьму ждал непростой выбор: ее миссия осталась невыполненной, и последствия усугублялись с каждым годом. Но связь с мужчиной не состоялась, а право матери, пусть и незримо, присутствовать рядом с сыном, оплаченное великой жертвой, нельзя не уважать. Ты ведь задумывался о том, как Гарри удалось сохранить свет любви, озаривший начало его жизни, как удалось не сойти с ума, не озлобиться и не отупеть в тех условия, в каких он жил? Ты объяснил это любовью. Правильное объяснение. Но всякая любовь, как и вера, есть деяние, а не только чувство. Ей надо дать свершиться, не разрушить связь матери и ребенка, ибо и смерть не с силах разрушить ее. Между тем шли годы. Мальчик рос, а мужчина, маг, ради которого ведьма некогда пришла в мир, задыхался в подземелье этого замка. Его тоже хранила любовь – к ней. Но этого было мало, чтобы состояться. Он сошел с пути, и судьба влекла его к трагедии, которая неизменно произошла бы рано или поздно. Он мог бы стать героем или злодеем, но его миссия в любом случае осталась бы невыполненной. – Понимаю… Но почему Россия? – По многим причинам. Прежде всего потому, что именно в этой стране ведьмам жилось проще. – В каком смысле? – В прямом. На протяжении десятилетий тамошним маглам внушали, что ничего сверхъестественного не бывает, все рано или поздно можно объяснить с точки зрения науки. Эпоха вульгарного сциентизма рухнула как раз к началу девяностых, похоронив изрядную долю здравого смысла. Маглы, еще вчера не верившие ни в Бога, ни в черта, ни в ведьму, ни в порчу, вдруг поверили во все и разом. Люди авантюрного склада, нечистые на руку и не обладавшие ни каплей совести, открыто объявляли себя ведьмами и колдунами, предсказателями и экстрасенсами, увешивая свои дома иконами вперемешку с астрологическими картами и языческими амулетами. В этакой мутной водице истинные ведьмы и маги чувствовали себя совершенно спокойно. Больше не было смысла соблюдать Статут о секретности. Даже школьные учителя на досуге читали Блаватскую, Рерихов и прочий бред сумасшедших теософов, доморощенных оккультистов, заносчивых хамов и недоучек. Нация массово верила во все и чохом. Воистину, появись магически одаренный ребенок в такой стране, обезумевшие маглы просто не обратили бы внимания на него, ибо даже пенсионерки там знали, чем отличается астральное тело от эфирного, увлекались диагностикой кармы, уринотерапией, астрологией и, уверенно тыча в Тибет, уверяли, что там и есть Шамбола – пуп Земли, – Серая Дама тихонько рассмеялась. – Бред какой-то! – А то! Как заметил когда-то их доктор Чехов, вся Россия – палата номер шесть. Разумеется, мы долго выбирали подходящую семью. Дитя должно было появиться на свет в благополучной среде. Не стану объяснять тебе всех резонов. Скажу лишь, что одна из нас наблюдала за девочкой под видом крестной матери, друга семьи и коллеги ее родителей. Она же в свой час и познакомила Алину с Книгой, а точнее с вероятностным развитием событий, которое имело бы отсроченные роковые последствия для мира магов и ведьм ввиду того, что гениальнейший маг современности ушел в небытие, не свершив главного дела своей жизни. – Но время? – директор в волнении подался вперед. – Повернуть его вспять на столько лет невозможно. Вы создаете слишком долгосрочную альтернативную реальность. Это чревато. – Разумеется. Время – субстанция самая опасная, и благо, что маги не ушли дальше изобретения примитивного хроноворота. В момент отката в прошлое первоначальному, уже свершившемуся на тот момент, варианту развития событий суждена участь тупикового коридора в лабиринте, населенного лишь призраками. Но не сразу. Существует так называемая петля времени – период параллельного существования двух реальностей, который завершится в нашем случае одиннадцатым июля 2014 года. Далее история будет развиваться поступательно в единственном варианте. И чем протяженнее эта петля, тем опаснее. Но, увы, иного выхода не было. – Она сможет вспомнить прежнюю жизнь? – Жизнь Лили? Нет, никогда. Это ради ее же блага. Такая память способна раздавить. К тому же прошлое с его ошибками, обидами и грехами искуплено сполна и не должно влиять на настоящее. Хватит и того, что все детство Алину мучили страшные сны, природу которых не мог объяснить ни один врач. Согласись, для психики пятилетнего ребенка крайне сложно пережить кошмар, в котором ты видишь себя на кладбище в окружении злодеев и более всего хочешь помочь незнакомому, но почему-то очень важному и дорогому тебе мальчишке избежать смерти. Одной из нас стоило немалых усилий избавить девочку от последствий подобных кошмаров, а также в значительной степени сдерживать проявления дара ведьминской природы на протяжении двадцати с лишним лет, дабы до поры не усложнять девочке жизнь. – А если бы у вас ничего не вышло? Она могла быть несвободна, могла любить другого человека. Наконец, он мог просто не узнать ее. Да мало ли! – Альбус, ты сам в это не веришь. Не ты ли велел ему позвать ее? – Этого я не говорил. – Брось, мы оба знаем, что стояло за твоими словами. – Допустим. Но для этого она должна была погибнуть там, в будущем. – Увы. Это было неизбежно, – порывисто встав, ведьма прошлась по кабинету, пытаясь унять волнение. Цепкий взгляд старика следил за ней. – Помоги нам, Альбус! Это в интересах волшебников, поверь. – Разумеется, – директор тяжело вздохнул. – Если успею. Но что, если все будет напрасно и они все же… – он не договорил. – Это было бы скверно. Внезапно ведьма усмехнулась: – Но не фатально. Связь состоялась. На этом витке истории она состоялась. И не смотри на меня, как на старую сводню, ради всего святого! Ты знаешь, что это было необходимо. Теперь ничто не сможет их разлучить. Даже смерть. На некоторое время воцарилось молчание. Его прервал старик, сидевший, устало прикрыв глаза здоровой рукой: – Что ж, может, и к лучшему, что она не вспомнит. Для Лили невыносимо было бы знать, что ее сын должен погибнуть. – Погибнуть? – ведьма выглядела искренне удивленной. – Откуда такие фантазии? Ах да… Это все твоя теория, что мальчик – носитель крестража? – Не теория, Мелли. Это факт, и многое подтверждает его. – Ты о странных видениях и постоянной головной боли? Альбус, советую тебе серьезно поговорить об этом с молодым магом, которому ты втайне ото всех непосвященных даешь прибежище в замке. Он объяснит тебе особенности темного ритуала, к коему с его подачи прибег так называемый «лорд Волдеморт», дабы обрести плоть и кровь. Дамблдор хотел что-то возразить, но ведьма властным жестом остановила его: – Дослушай, Альбус. Я не спорю, мальчик, скорее всего, нес в себе осколок души этого упыря. Но живое вместилище одной части души по неведению уничтожило другую при известных тебе обстоятельствах. Яд василиска – кому как не тебе знать, как он действует, в том числе на крестражи! Пойми, не будь Гарри сыном ведьмы, которая лучше всех нас позаботилась о его защите, он погиб бы спустя несколько секунд после того, как яд проник в его кровь. Взрослому мужчине при таких условиях оставалось бы жизни от четверти до половины минуты, что уж говорить о тщедушном мальце-недокормыше? Однако же он оставался на ногах, на протяжении нескольких минут сохраняя способность двигаться, здраво мыслить и по странному наитию сумел уничтожить противника, то есть крестраж. А слезы феникса лишь довершили дело, даровав полное исцеление. И каким образом после столь длительного воздействия свежевпрыснутого токсина на организм крестраж мог сохраниться, если даже зуб давно умершего животного, да что там – меч со следами крови для него губителен уже в момент удара, соприкосновения? Директор молчал, обдумывая слова Серой Дамы. Потом неожиданно издал совсем не стариковский смешок: – Снимаю шляпу! – он сделал движение, будто и впрямь снял с головы несуществующую шляпу и шутливо-церемонно склонил седую голову. – Для ведьмы, с которой мы видимся раз в столетие, ты удивительно осведомлена в моих делах! – Это не твои личные дела, – в ответ она тоже коротко рассмеялась. – И наша осведомленность оставляет желать лучшего. Не знали же мы, сколь страшная судьба постигла Чашу нашей сестры Хельги. Мы-то надеялись, что Чаша находится в Хогвартсе, хотя со второй половины девятнадцатого века ее никто не видел. Но замок – место своеобразное, здесь далеко не все на виду. А Диппет при всей своей доверчивости был человеком кристальной честности, чего, увы, не скажешь о тогдашнем завхозе Кроносе Смите. Не знаю, известна ли тебе эта история. Она произошла незадолго до твоего рождения и в анналах истории магического образования не отражена – уж очень позорна эта страница. Нечистого на руку завхоза выгнали, но не за воровство, а за издевательство над школьниками: мерзавец превратил свои владения в пыточную камеру для провинившихся недорослей, которых подвешивал за большие пальцы рук, а после экзекуции сводил следы насилия и стирал память с помощью магии. – Да, я в курсе. После того случая специальным распоряжением Попечительского совета на должность завхоза можно принимать только сквибов. – Совершенно верно. Смита уволили без шума, но с позором, поместив в Азкабан после закрытого судебного процесса. Там изверг и умер спустя несколько лет. Но благодаря его «предприимчивости» в распоряжении вдовы осталось немало краденых артефактов, составивших основу «семейной коллекции» Смитов. Что-то менее ценное они потом, видимо, продали и тем нажили состояние. Но не Чашу. Надо было бы прислушаться к бредовым россказням дочери Кроноса Хепзибы, которая нагло объявляла себя и свой род потомками Хельги и Годрика. А мы просто махнули рукой на самозванку, хотя она всем и каждому готова была явить «неопровержимое доказательство». Вот бы когда насторожиться. Увы, брезгливость и чистоплюйство сыграли с нами да и с вами дурную шутку. Но на всякого самозванца найдется иной самозванец – более жестокий и беспринципный. И кичливая Хепзиба нашла свой конец, Чашу осквернило черное волхвование, а злая воля сокрыла ее на десятки лет. Я благодарна, Альбус, что ты доверился нам, и ныне возвращаю школе ее реликвию свободной от черного колдовства. – Благодарю тебя. – Взаимно. Твое посредничество в банковских делах неоценимо…✧ ✧ ✧
Текст оборвался. Я все еще смотрела на девственно-белую часть страницы, когда дверь открылась и в комнату вошел довольный Снейп. Вошел и замер, встретив мой взгляд. – Что? – Ничего… Я старалась не смотреть ему в глаза, благо за месяцы жизни под Обороткой уже поднаторела. Он не настаивал. Наоборот, как-то сник. Вздохнул. Сказал бесцветно, не сводя взгляда с Книги, занявшей свое место на полке: – Поздно. Нам пора. Я кивнула: и правда пора. С этими ночными бдениями ноги протянуть недолго. Только теперь я вряд ли усну. Все прочитанное требовало осмысления, но осмыслить такое невероятно. Легче признать, что я нахожусь во власти мистифицирующего артефакта, коих в истории магии известно немало – вот хоть бы знаменитое зеркало Моро. Его создал венецианский маг Адальберто Моро, чтобы выменять на него другой артефакт – молодильное зеркало. Зеркало Моро удивительным образом преобразовывало самую заурядную внешность в необычайно привлекательную, да еще и поболтать любило. Разумеется, все это был лишь мираж, рождавший кураж, но покупались многие. Уже в коридоре школы Северус тронул меня за плечо. В свете магического светильника его глаза, обычно темные, почти лишенные блеска, мерцали. С чего я решила, будто он полезет ко мне в голову? Дура! Вместо того он полез во внутренний карман мантии и извлек знакомый уже пергамент, сложенный, как заготовка для оригами. Коснулся палочкой, губы беззвучно шевельнулись – тот развернулся. Карта мародеров готова была служить всякому, кто знал, как с ней обращаться. В гостиных и спальнях факультетов было черным-черно от нагромождения имен. На третьем передвигались четыре имени, из которых мне было знакомо только Nymphadora Tonks, – патруль мракоборцев. Буквы Albus Dumbledore застыли у окна директорского кабинета. Но палочка профессора указывала не туда. В пустующем коридоре восьмого этажа рядом с готической вязью букв Severus Snape застыла еще одна – два слова, девять букв. Если Книга и врала, то строго в сговоре с Картой.