— А что вообще в мире делается? — Стабильности нет. Террористы опять захватили самолет. (Валентин Черных «Москва слезам не верит», «Мосфильм», 1979)
Той ночью Снорти явился, когда до оборота оставались считанные минуты, а зелья под подушкой все не было. Испуг вышел нешуточный: прежде таких сбоев не случалось, и я расслабилась, не предполагая конфуза оказаться перед девчонками в истинном обличье. – Фуф, Снорти, ну и напугал ты меня! Давай же. Но вместо флакона домовик с невозмутимым видом вышколенной камерфрау положил на постель стопку взрослой одежды, а у кровати – пару домашних балеток пятого размера. На немой вопрос спокойно пояснил: – Хозяин Северус будет ждать вас в известном месте на восьмом этаже. – Тссс! Девчонок разбудишь. На это домовик только хитро усмехнулся, посмотрел на меня с плохо скрываемой иронией и продолжил так же спокойно в полный голос: – Одевайтесь, мисс, я подожду за дверью. Трансгрессионный скачок перенес нас непосредственно в ту часть магического мира Выручай-комнаты, где в моем доме обосновалась парочка магов, и я еще раз подивилась способностям домовиков. Снейп был уже тут, и, молча кивнув в ответ на приветствие, предоставил мне возможность поинтересоваться у квартирантов, что, собственно, случилось. Вместо ответа я оказалась под изумленными взглядами двух мужчин, с которыми виделась не так давно, чтобы настольно ошарашенно разглядывать. И тут до меня дошло: они впервые видят собственно Алину Глебову. – Что случилось, господа? – очень хотелось прервать немую сцену разглядывания. Не ради этого же меня вытащили из постели. Северус молча кивнул в сторону, туда, где прежде была глухая стена на месте родительской спальни. Знакомая дверь с орнаментом на вставке из матового стекла, в сторону которой я и не глянула поначалу – лишний раз расстраиваться, – заставила сердце замереть, а потом заколотиться так, что голоса старшего из магов я почти не слышала. Подошла, еще не веря своим глазам. Нажав на ручку, открыла и почувствовала едва уловимый, знакомый с детства запах яблок: мама предпочитала саше с этим ароматом. Спальня родителей была точно такая, какой я оставила ее июльским утром четырнадцатого года. Платяной шкаф-купе, мамин трельяж, компьютерный стол отца, в углу притулилась зачехленная гитара, и два бра на стене над спинкой дивана-кровати напоминают о том, что хозяева любят… любили почитать перед сном. Переходя от предмета к предмету, я трогала руками знакомые с детства вещи. Хотелось плакать, но не так горько и безысходно, как раньше. За полураздвинутым тюлем знакомо сияла огнями ночная, точнее раннеутренняя, Москва, правда это всего лишь мираж, декорация. Сон. Острой боли от потери уже не было, только грусть, как о хорошем сне, в котором успела прожить целую жизнь. И было в той жизни, конечно, всякое, но хорошего много больше, чем плохого. И папа с мамой навсегда останутся со мной. Но близится утро, пора просыпаться и жить дальше. Здесь мой мир, и в этом мире идет война, опять война. А в эпицентре ее снова мальчишка, которому я не могу позволить сгинуть в пекле. Мужчине, который ангелом-хранителем замер за правым плечом, – тоже. И это ничего, что ангел черный и больше похож на летучую мышь. Так даже интереснее. Я поспешно вытерла мокрую щеку, обернулась на магов. Отец и сын так и остались на пороге, с любопытством обозревая интерьер, из чего следовало, что без меня деликатные квартиранты сюда не заглядывали. Одетые, мягко говоря, своеобразно, они представляли собой довольно примечательное зрелище, и мне в голову пришла мысль, которая и прежде посещала, но воплотимой в реальность стала лишь сейчас. Стопка чистых, почти новых, пахнущих яблочной отдушкой отцовских ковбоек и маек (в экспедициях папа носил только их), две пары его любимых «левайсов», несколько пар нераспечатанных носков и белья, пара спортивных костюмов одни за другими ложились на диван. Довольно высокий, папа был примерно того же сложения, разве что чуть пошире в кости, чем оба Олливандера, так что подгонять придется совсем чуть-чуть. В этом я убедилась спустя четверть часа, которые мне потребовались на объяснения и убеждение, а им – на переодевание и подгонку с помощью моей же палочки. Ну вот, совсем же другое дело! Мужчины напротив все так же разглядывали меня с нескрываемым интересом, а я – их. Приходилось признать, за минувшие недели, что мы не виделись, оба изменились к лучшему. Тонкокостные и жилистые, теперь они не казались такими изможденными, а в магловских джинсах и ковбойках выглядели как парочка ученых в непринужденной обстановке. Пожалуй, действительно как отец и сын. Соседство странным образом не просто сблизило бывших сокамерников, а будто сроднило их, и любой, кто не знал предыстории их тесного знакомства, не усомнился бы, что перед ним близкие родственники. Они даже усмехались одинаково, одинаково откидывали непослушно рассыпавшиеся волосы, совершенно седые и вьющиеся у одного и цвета высушенного сена с заметной проседью у другого, одинаково по-птичьи чуть склоняли голову к левому плечу и прищуривали правый глаз, когда что-то казалось особенно любопытным. А в данный момент им обоим крайне любопытна была я. Впрочем, не только. За всеми событиями, Северус лишь сейчас отдал Барти оформленную по всем правилам дарственную на имя Артура Гаррика Олливандера, которую оба несколько минут разглядывали. Отчасти понятно, где профессор пропадал в последнее время, – хлопотал о вступлении в наследство и оформлял бумаги. О том, какие усилия потребовались или потребуются, дабы легализовать вышеозначенного Артура Гаррика, могу только догадываться, понимая, что без Верховного чародея Визенгамота дело не обошлось. Мда… Затянувшееся молчание прервал Барти… нет, отныне уже, конечно, Арти: – Снимаю шляпу, Снейп. К чему бы ни относилась эта фраза, ответом ему был быстрый, нечитаемый взгляд из-под упрямых бровей. Я смотрела на стол, заваленный акварелями. Бросив прикидываться безумцем, бывший слизеринец на досуге действительно занялся живописью. Что-то мне подсказывало, что вынужденное заточение оба мага проводят с пользой. Книги на столике в гостиной сменились, и по-прежнему изданий на русском среди них не видно. Зато появились те, которых не было в папиной библиотеке. Выходит, Северус либо сам, либо через Снорти передавал им книги? Палочек у обоих я не заметила, но так ли они им нужны, если вспомнить все, что я узнала о даре «повелителя палочек»? Чем бы ни были заняты эти двое, непохоже, чтобы они скучали. Хотя… – Вы играете в шахматы? – неожиданный вопрос немного удивил обоих Олливандеров, младший усмехнулся: – Хочешь сыграть? – Нет, – я тоже улыбнулась, вспомнив тщетные попытки папы приобщить к меня к древнейшей стратегии, раз уж с мамой не вышло. Кое-что я помнила, но не более. Да и вкуса к тому не имела и не комплексовала, совершенно точно зная, что эта игра не единственный способ развития интеллекта и далеко не бесспорный. – Я… Мне не удалось распробовать эту игру. Не мое. А для вас у меня кое-что есть. – Ха, «не мое»! Не скромничай. Я не припомню, когда гамбит Эванс* был так результати... Эей, Снейп, за что?!! Это же шутка! Двинутый... Больно же... Конец краткой перепалки я слышала уже из спальни. Шахматы действительно оказались в выдвижном ящике комода под трельяжем, и спустя минуту ящик-доска легла на мой письменный стол рядом с морским пейзажем – безлюдный скалистый берег, свинцово-серое море в барашках и небо – сквозь толщу туч спешит пробиться тонкая кисея света за мгновение до того, как разрыв сомкнется. И там, куда успели пролиться благодатные лучи, море совсем иное – живое, сверкающее. – Это Уэльс, – Арти, все еще потирая затылок, смотрел поверх моего плеча на собственное художество. Я потрясенно молчала. Не знаю, насколько талантлив он как маг, но как художник – невероятно. Последнее слово вылетело по-русски, его понял только Снейп, а на младшего Олливандера оно подействовало странно, будто ушат воды за шиворот. Он осекся, так и не произнеся больше ни слова, и отвернулся, встретив взгляд бывшего однокашника: «Я тебя предупреждал». Неловкую паузу прервал старик, пригласив нас к столу. Кофе пили в полном молчании. Его прервал Арти: – Как там нынче… в мире? Снейп неопределенно дернул плечом, ответил не сразу и уклончиво: – По-разному. По тому, как напряженно это прозвучало, было ясно, что радостного мало и говорить об этом профессору не хочется. Он и не собирался, старательно игнорируя три пары глаз, глядевших на него с немым ожиданием. – Прекрасный кофе, – профессорская чашка чуть слышно тенькнула о блюдце. Вот уверена, что, не сиди я с ними за одним столом, Северус был бы куда откровеннее. По неким своим соображениям мне он ничего не объяснял, разве только припертый к стенке, как той газетной статьей, да и то лишь очевидное. Отстаивать права, и прежде всего право на информацию, было глупо еще и потому, что, исходя из его посылок и опасений, я бы на месте профессора темнила точно так же. И все же не оставляла попыток дознаться – такова уж натура. Из источников информации у меня был только Снорти (исчезнувший, кстати, под шумок, едва доставил, куда велено). И вот здесь начиналось самое интересное. Официально он отговаривался хозяйскими запретами. Но, старательно и демонстративно блюдя интересы хозяина, умудрялся поставить в известность, когда и насколько тот отлучался, в добром ли здравии вернулся и в каком настроении. И все это – незначительными оговорками, которые можно было бы принять за проявления простодушия или, проще говоря, глупости (девять магов из десяти, наверное, так бы и решили). Мне же чем дальше, тем навязчивее вспоминалась крылатая фраза детства: «Это ж надо быть какой умной, чтоб казаться такой дурой!» Ну нет, дураком домовик Снейпа отнюдь не был – скорее неплохим актером, поднаторевшим в своем ремесле. С некоторых пор, имея возможность сравнить Снорти с представителями его племени, домовиками школы, с которыми пусть редко, но приходилось сталкиваться, я стала подозревать и вовсе невероятное: он был тот еще Труффальдино из Бергамо и вел собственную игру. Это не пугало, но интриговало. Я решила присмотреться к домовику повнимательнее. На первый взгляд, подозрения казались беспочвенными. Хотя, и это уже при более внимательном сравнительном анализе, он частенько сбивался с заученно-подобострастного тона, порой лукавил, был склонен, якобы с хозяйского благословения, к принятию самостоятельных решений, так что закрадывались подозрения, не восточные ли джинны у него в сородичах. Но самое главное, ему была свойственна хорошо скрываемая, а порой явно сквозящая ирония! Впервые уловив нечто подобное еще в тупике Прядильщика, я не удивилась, поскольку знала домовиков лишь по Книге и не очень-то прониклась их психологией. Но, узнав этот народец чуть ближе, не могла не отметить столь разительное отличие. Ирония – свойство внутренне свободного критического разума. Даже Добби, о котором прочие, помнится, говорили с осуждением, как об отщепенце, бездельнике и опасном бунтаре, ничего подобного не обнаруживал. При всем своем бунтарстве он был в целом наивен и прямолинеен, а Снорти тот еще слоеный пирог… – … как долго продлится ваше заточение, – между тем говорил Снейп, и я слишком поздно прислушалась. – Большего, увы, не скажу. Ну вот! Подняв глаза, встретила чуть насмешливый взгляд младшего Олливандера, невесело усмехнулась в ответ: «Добро пожаловать в наш клуб. Вот так и живем: «Полный контроль с моей стороны и беспрекословное подчинение – с твоей». Генрих Айзенштайн обрыдался бы от умиления с такого вот «летучего мыша». Хотя… положим, наломать дров я по-любому успею, и то, что вы с мастером сидите здесь, – прямое тому доказательство». – Да брось ты темнить, Снейп! Изолированная в стенах школы, наша осведомленность не может никому навредить. Что там слышно о… сам знаешь? Северус ответил не сразу, как будто взвешивал все за и против своей откровенности: – Не знаю. И почти никто не знает. Он давно не выходил на связь, с того времени, когда пытались вскрыть Азкабан. – Почти никто? – Арти ухватил суть, и я была ему благодарна, потому что сама этот вопрос озвучить не решалась. – Хвост – он исчез вместе с Хозяином и его змеей. – Дааа… – задумчиво протянул младший Олливандер. – Хвост уже несколько лет не покидает его. И что, ты думаешь, Хозяин затаился? Снейп пожал плечами: – Возможно, действует. Но иначе и более скрытно. Думаю, сейчас он по ту сторону пролива. – По моим ощущениям тоже. Но, – Арти бросил быстрый взгляд на левую руку, непроизвольно сжавшуюся в кулак, – какие-то хаотичные всплески… Что-то происходит здесь, в королевстве. – Да. Это бесчинствуют разрозненные банды – маги и оборотни. Спускают пар. Злость выпускают. Мракоборцы стараются действовать оперативно, но чаще бьют по хвостам. Вопрос в том, кто из министерских снабжает их информацией. – Из министерских? Снейп кивнул: – Пароли, явки, адреса. Ты же помнишь, как это было перед той войной? Огастес Руквуд не один такой. Скримджер взял народ в оборот, насколько мог, и делает хорошую мину при плохой игре. Но его влияние распространяется на мракоборцев, где стараниями параноика Муди давно все свои, да на невыразимцев, у которых после июньских событий только в сентябре завершилось внутреннее расследование. В остальных отделах… – Снейп поморщился. – А Визенгамот? – Формально на стороне Дамблдора. Но прошлогодние дисциплинарные слушания по делу Поттера заставили усомниться в этом. Некоторая часть Визенгамота на полном серьезе готова была вышвырнуть мальчишку из школы в мир, где Темный лорд к тому времени обрел плоть и кровь, и это при том, что родственники-маглы сразу после инцидента с дементорами сделали фактически то же самое. Заметь, до возрождения Лорда Верховный суд в том же составе спокойно проигнорировал инцидент с надутой теткой Поттера. А если вспомнить, что исключение из школы в ряде случаев влечет за собой изъятие палочки… Младенцу понятно, кому это выгодно. Да и старательное «неверие» части членов Визенгамота в то, что дементоры разгуливают по улицам, – можно подумать, свидетельство Поттера было первым и единственным! – Положим, ты тоже требовал исключения, когда они с Роном заявились в школу на фордике, впоровшись в «бесценную» Иву, – между прочим, мне это долго не давало покоя, как и мелочная выходка с обнародованием «по секрету всему свету» факта, что Ремус Люпин – оборотень. Как-то не вязалось оно с Северусом, которого я знала. Нет, я понимаю, что у каждого из нас есть теневые стороны, свои пунктики, и я не исключение. Но все же. Снейп пожал плечами: – И правильно. Заметь, дело было до возрождения Лорда. И у меня были свои резоны. Тогда, на исходе лета девяносто второго, я не совсем понимал, что задумал Люциус, иначе сделал бы все, чтобы этого не случилось, ради его же блага. Мне лишь удалось понять, что его мысли занимает какой-то очень темный артефакт, напрямую связанный с Темным Лордом, который Малфою удалось переправить в Хогвартс. Узнать больше не получилось, но и этого было более чем достаточно. После истории с Квирреллом стало понятно, что Темный лорд настойчиво ищет путь к возрождению и ни перед чем не остановится. И кто, как не я, знал, что, согласно Пророчеству, он будет искать способ обрести плоть в непосредственной близости от мальчишки, чтобы разделаться с ним как можно скорее? С моей стороны имела место изначально безнадежная попытка удалить Поттера на время, пока не удастся разобраться, с чем мы имеем дело на этот раз. – На время? – Разумеется. За всю историю школы из нее исключили без права восстановления, кажется, только Хагрида, и причины вполне понятны. Но, заметь, для него школа не перестала быть домом и убежищем. Как известно, Хогвартс закончил даже оборотень. В последнем случае дело не столько в милосердии Дамблдора, сколько в его прагматизме: глупо оставлять неучем и без должного надзора существо с магическими способностями – себе дороже. Нет, конечно, бывали случаи, когда маг не желал воспользоваться правом вернуться в школу. Но это были старшекурсники, вполне способные освоить курс экстерном. А… Гарри… – имя далось ему с некоторой чуть заметной заминкой. – Да восстановили бы твоего ненаглядного Гарри, как только разобрались бы с Тайной комнатой. – Через год? – Может, чуть раньше. В любом случае, вряд ли Петунья страшнее василиска. Хотя змея та еще, конечно, кто бы спорил! Но это все так, – Северус хохотнул, – для вида. Я-то прекрасно знал, что Макгонагалл, подобно наседке, кинется защищать этих желторотых засранцев, и Дамблдор, конечно, моих усилий не оценит. Это была часть плана. – Чьего? – Моего, разумеется. В то время я еще надеялся, что эта парочка, пугани их хорошенько, перестанет мнить себя героями, сбивать с панталыка Грейнджер и проникнется, наконец, что в случае опасности надо не лезть на рожон, а бежать со всех ног в поисках защиты к декану. Ну, или к директору, на худой конец. Вон они какие – добрые и всё понимающие! – То есть история с Философским камнем не лишила тебя иллюзий относительно этой троицы, но ты действовал в стиле Добби только для отвода глаз? На самом же деле играл роль злого полицейского? – Нуууу… Арти, следивший за нашим диалогом, как за партией в пинг-понг, фыркнул, не выдержав: – Да уж, Снейп, ну ты и жук! – На себя посмотри, – вернули ему беззлобно. Вместо этого Олливандеры посмотрели друг на друга, и мастер аккуратно вернул беседу в прежнее русло: – Так вы полагаете, часть Министерства сочувствует Тому-Кого-Нельзя-Называть? – Увы, и немалая. Более того, в Министерстве есть те, кто напрямую связан с ним, хоть и не носит метки. Одного такого мага, точнее волшебницу, не так давно выявили люди Шеклболта в результате операции по дезинформации, которая предшествовала попытке нападения на Азкабан. – И какова же судьба этой несчастной? – Весьма плачевная. Темный лорд не любит подобных проколов, а в последнее время он был... э-эмм... неуравновешен. Воцарилось молчание. Вопрос, о ком речь, так и не был озвучен. Вместо этого Снейп продолжил после паузы: – И вот еще что. Общий настрой на дискредитацию позиции Дамблдора, слухи о том, что старик потерял хватку, впал в паранойю, верит «глупым домыслам» Поттера, пытается удержать власть и усилить влияние, запугивая общественность, – все это исходит из Министерства, и с со времени отставки Фаджа мало что изменилось. Достаточно почитать «Пророк» – рупор нашей власти. Свобода слова – прекрасная вещь, конечно, и старик не святой, мягко говоря. Но бóльшая часть того, что так старательно муссируется, – домыслы. А факт остается фактом: на сегодняшний день Альбус Дамблдор – единственный в Британии маг, способный лично противостоять Темному лорду и консолидировать силы противоположного тому лагеря. Дискредитируя его, определенные силы в Министерстве сознательно, я уверен, льют воду на мельницу Темного лорда. – То есть, случись старику сойти со сцены по той или иной причине, и Министерство падет? – уточнил Арти. – Несомненно. – Хм... Я не сказал бы, что он выглядит бодрячком, – после недолгого молчания заметил младший из магов задумчиво, ни к кому особенно не обращаясь. Снейп лишь выразительно приподнял брови. – Но надо же что-то делать, – подал голос старый мастер. – Что именно? Темный лорд ушел в подполье. Что у него на уме, никто не знает, даже его сторонники. Из магов ближнего круга при нем остался только Хвост. Последняя вылазка в Азкабан кое-кому из них стоила жизни. Но, увы, сейчас время работает на Темного лорда и против нас. После гибели ученика во время игры в квиддич Дамблдору пришлось давать объяснения. А спустя некоторое время по Министерству поползли слухи, что директор школы чародейства и волшебства серьезно болен. Я вполне допускаю, что Темный лорд уже в курсе и намеренно тянет время, давая старику ослабеть. Слишком хорошо он помнит стычку в Министерстве, и своего позорного бегства не забыл. Но это лишь одна из версий происходящего. Темный лорд всегда был трудно предсказуем. Просчитать его шаги крайне сложно даже сейчас. Особенно сейчас. Я бы не взялся однозначно оценить, в сильной или слабой позиции он находится, а равно и то, насколько способен руководствоваться холодным расчетом. Северус помолчал, опустив голову. Посидел, уперев лоб в большие пальцы сцепленных в замок рук, и закончил: – А, учитывая общую слабость Министерства, в случае открытого противостояния школа может оказаться его главным рубежом.◄♦►
– Что, все так плохо? – поцелуй в щеку не вывел его из задумчивости, но улыбнуться Снейп честно попытался. Лучше б не пытался. Ответом стал долгий вздох и спустя некоторое время: – Черт, все слишком непредсказуемо! – Глубокомысленное заключение. Я оглядела уже привычную гостиную деканских покоев. Странное чувство, что между посещениями подземелья и восьмого этажа все мое время, огромный пласт, между прочим, сжимается до размеров отдельных эпизодов, в чреде которых особняком стоял памятный урок с Гарри. И кажется, будто я была здесь только вчера, будто не было этих недель. – Вся наша жизнь непредсказуема, милый. Любая неожиданная встреча или невстреча, любое внешнее обстоятельство может сыграть роль deus ex machina, похоронив все твои прогнозы и ожидания или разом выведя из тупика. Я не сторонник бездумного существования и сама частенько задумываюсь о будущем. Но смысл застревать на прогнозах, когда не знаешь, что ждет тебя в следующий момент? – Ну нет, это я точно знаю! И в этот самый «следующий момент» меня потянули к себе, а потом легкий рывок – в животе екнуло, как при трансгрессии, но твердь, уйдя из-под ног, тут же материализовалась под попой парой мужских коленей. Шею обдало горячим дыханием, и мне конкретно сурдопереводом объяснили, что такое «мужик (пред)сказал – мужик сделал», походу избавляя от излишков одежды. Не то чтобы я что-то имела против, как раз наоборот. Такого рода сурдопереводом я и сама, как выяснилось, владею превосходно. И на некоторое время нам обоим стало безразлично все, что отравляло жизнь еще мгновение назад… <…> – Уходить не хочется. – И не надо, – меня подгребли поближе, как будто предполагалось, что с четвертым ударом часов, едва слышным из в гостиной, я ударюсь в бега, теряя обувь по дороге. – Сегодня выходной, раньше половины восьмого никто не проснется. – Проспим, – конец слова потонул в зевоте. Сейчас, в тепле и истоме, в сон клонило неодолимо. – Снооооорти разбудит, – сладко зевнули в ответ. – Спи… – Угу... Разбудит, оденет, за ручки возьмет... и ты нас отправишь... в недолгий…