— Месяц — серебряный шар со свечою внутри, и карнавальные маски — по кругу, по кругу! — Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку, и — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!.. (Юрий Левитанский «Диалог у ёлки»)
Рождество, которого так ждали, все одно пришло неожиданно. Еще в понедельник двадцать третьего у всей школы только что дым из ушей не валил: в преддверии каникул учителя, не успевшие сделать этого раньше, закатили по контрольной сродни полноценному экзамену по пройденному материалу. И кто сказал, что в Хогвартсе нет зимней сессии? Ну да, как же! А в Сочельник мы проснулись совершенно в иной школе. Никто не будил нас к завтраку, и столы в Большом зале были накрыты с восьми – приходи в любое время. Мерцающие светляки рождественских огоньков, словно разноцветный серпантин, сопровождали обитателей замка буквально везде. И чуть мерцавшее освещение стало мягче, теплее и как будто сказочнее, обливая гирлянды остролиста по стенам, перевитые лентами четырех факультетских цветов в различных сочетаниях, от классического рождественского красного с зеленым до барочного золота на голубом. На картинах, прежде почти неподвижных, кипела жизнь: их персонажи бегали друг к другу в гости поболтать и угоститься, так что у трех забулдыг с восьмого, небось, яблоку негде упасть вокруг заветного бочонка. Сэр Уилфрид Гэмп еще вчера смылся со своего портрета рядом с Дуэльным залом, позабросив перо с чернильницей и кучу фолиантов, и теперь нетрезвым взглядом ревниво косился на осиротевшее родное полотно, что-то жарко обсуждая с сеньором Энкантадо, не забывавшим подливать английскому коллеге из огромного кувшина андалузского, хитро усмехаясь в усы. Пахло свежей хвоей и цитрусами. Это было так знакомо! Только для меня все же ассоциировалось с Новым годом, а не с Рождеством, которое в моей стране встречали на излете каникул лениво, пресытившись праздником и с тоской считая часы до выхода на работу. Святки и вовсе меркли в хандре послеотпускного синдрома. Нам отчаянно не повезло жить в эпоху раздрая церковного и светского календарей, не объединявшего, а разделявшего людей на тех, кто с ревниво-неприязненым благочестием встречал Новый год «на посту», и всех остальных «грешников», коих было большинство. Редко у кого в семье или среди соседей не нашлось бы бабушки или тетушки, которые, осуждающе поджав губы, поглядывали на веселую молодежь, азартно шинкующую колбасу в оливье, и всем своим видом демонстрировали: «Это не наш праздник». Здесь же мир не был вывернут наизнанку в угоду «благочестию» и сомнительным принципам. Здесь все было правильно не по букве, а по духу – как у наших предков. Мир радовался приходу Спасителя долго, со вкусом, как и бывает, когда в семье рождается Долгожданный Первенец. И Новолетье сверкало звездой в шлейфе Рождества, а никак не наоборот. Неспешно бредя на поздний завтрак, мы с Лорой трижды наткнулись на страстно целующиеся парочки, которым до нас не было дела. Над каждой венцом висела, мерцая, невесть откуда взявшаяся омела. Она рассыпалась стайкой довольно щебечущих птиц, едва влюбленные прерывали столь приятное занятие, как я наивно полагала, не предназначенное для чужих глаз. У шкодной омелы и ее «жертв» было иное мнение. Во всяком случае, Ханну и Теодора наше мимопрохождение нимало не смутило. Им до нас дела не было, так что щебет разлетающихся пичуг донесся уже снизу, когда мы миновали поглощенных друг другом шестикурсников и почти поднялись по лестнице. Посреди украшенного зала высилась огромная ель, сиявшая огнями. По ее гирляндам скользили волшебные огоньки и игрушки, как если бы кто-то оживил мультик про Щелкунчика. А на самой верхушке, будто сошедшая с неба, которым нынче были своды зала, мягко мерцала Звезда Рождества. Столы факультетов стояли в каре, освободив огромное пространство в центре. – Вот это да! – Лора даже присвистнула, оглядывая преображенный зал. – Круто! – Ага. Судя по реакции двух старшекурсников с Рейвенкло, их тоже впечатлило, хотя два года назад что-то подобное в школе уже было. Тогда из-за Турнира дети не разъехались на каникулы. Мало того, Хогвартс принимал гостей, так что полюбоваться, я думаю, было на что. Завтракали в полупустом зале, не переставая восхищенно крутить головами, а на выходе меня поймал Николенька, утянув на восьмой этаж, – последняя репетиция. Честно, говоря, я думала, Святочный бал назначат на Новогоднюю ночь. Но решили все же в Рождество. В эту ночь даже малышню не разгоняли по кроватям, официально разрешая резвиться со всеми до полуночи. Потом правда первым-вторым курсам следовало бы отправиться восвояси, но и четыре часа бала – это тоже много, да и в спальнях по пяткам никто никого считать не собирался. У нас вся программа была рассчитана с натяжкой и перерывами на три, и те дай Бог отыграть, не свалиться. Чем тешить народ до утра, оставалось лишь гадать. Оказалось, гадала только я, а у Ивана давно созрела идея. В репетиционной кроме обычной компании был еще один человек, увидеть которого я совершенно не ожидала, но и спутать ни с кем не могла: такую огненно-рыжую гриву во всей школе имел лишь он. Рядом с колонками в углу возился Рональд Уизли собственной персоной. Предмет, который он увлеченно курочил, был во всех отношениях темной лошадкой, то есть собственно черный, в форме параллелепипеда, чье назначение было неясным. Нашего появления Рон не заметил, что-то бормоча себе под нос. Саня застыл над ним вопросительным знаком, но гриффа это не трогало. – Привет, – мы с Ником поздоровались и уставились на «седьмого лишнего». В этот момент колонка зафонила – Рон нажал какую-то кнопку на «черном ящике» – все стихло. – Ну что, готовы испытывать? – рыжеволосый монтер оглянулся на нас. – А что это? – осторожно спросил Ник, бережно кладя на стул футляр со скрипкой. – То, что даст нам возможность не подохнуть до утра, – туманно ответил Вахрушев. – Если, конечно, сработает. – Ха, тут все от нас зависит, – не менее туманно заметил Саня. – А что это такое? – я подошла ближе к странному предмету. – Нууу… как бы это объяснить, – Рон поскреб маковку. – Приборчик один хитрый. Вы ж сами просили, – он глянул на Саню. – Отец собрал, но испытать не успели. Хорошо, уцелел, – тень пробежала по лицу юноши, он склонился над прибором, смахивая несуществующие пылинки. И, поскольку мы продолжали смотреть вопросительно, пояснил конкретнее: – Аккумулятор и трансформатор, два в одном, – накапливает энергию магического поля, трансформирует и выдает как переменный электрический ток определенной частоты. Его усмешка была красноречивее слов: «Ну что, так понятнее?» – И как это работает? – Никита присел, разглядывая прибор. – Пока никак, но сейчас проверим, – Иван тоже с интересом глядел на чудо магической техники. – У нас последний прогон. Эмоций, а с ним и энергии выплеснется достаточно, так что через два часа можно попробовать подключить эту «батарею» к магловскому оборудованию – стереосистеме. Если все получится, после концерта у нас будет полноценная дискотека. А то ведь сдохнем. Останешься? – это Рону. Тот помотал головой: – Филч на дерьмо изойдет. Я часа через два – два с половиной вырвусь, подскочу – к испытаниям. – С Поттером? – Не, – Рон поморщился, – их с Хорьком только после обеда из лазарета выпишут, – и заторопился к выходу, как если бы не хотел слушать комментарии. Их и не последовало. Прогон закончился около двух, а спустя четверть часа, когда мы уже успели отдышаться, появился всклокоченный Уизли. Тут же направился к прибору, повозился с ним, потом с магловской стереосистемой – детищем Комнаты, и спустя минуту из колонок ударило так, что я, стоявшая ближе всех к левой, заткнула уши. Система сикасява работала на ура. Прослушав одну за другой три композиции, походу отлаживая звук, Рон с видом триумфатора отсоединил аппаратуру. – Ну вот, – заключил довольно. – С учетом того, что там сила эмоционального выплеска будет на два порядка выше, хватит до утра. – Если не оглохнем, – почти одними губами заметил Николенька, и на него, понятно, никто не обратил внимания. Рона трясли, хлопали по плечу. Он неловко отшучивался. Во время репетиции Саня сказал между прочим, что Уизли получил сообщение из дома: старший брат выкарабкался из переделки без последствий, если не считать таковыми шрамы от волчьих когтей – вечное напоминание о той ночи, да некоторое изменение вкусовых пристрастий. В общем, Рону было что праздновать в Рождество. А дом… Ну что дом? Было бы кому его построить заново. Подбор записей для дискотеки поручили Николеньке, на том и разошлись. К шести школа практически вымерла. В коридорах не было ни души. Зато спальни превратились в салон красоты и примерочную. Мне выбирать было особенно нечего. Жемчужно-голубое платье, чулочки и туфли в тон, «дядюшкин подарок», пришли еще со вчерашней почтой. Поначалу я подумала, надо ж было так заморачиваться, можно ведь Снорти попросить. Но благодаря обходному маневру, достойному «нормального героя», теперь не только Лора, а все девчонки знали, что где-то там, за стенами школы, у меня и впрямь есть заботливый родственник. Так что не такая уж я сирота казанская. Снорти, подозреваю, тоже в деле, потому что платье и туфли были выбраны с учетом подросшей Эйлин. Домовик об этом знал, поскольку уже дважды за время учебы подгонял мне одежду и обувь, а Северусу я сказать все забывала. Алиенор и Глэдис после неудачной попытки завить низзла на магические эксперименты не отважились и заняли очередь на самонагревающиеся щипцы запасливой Лоры, которая самозабвенно крутила локоны сперва себе, затем мне. – Тебя пригласили на бал? – подруга сформировала очередной локон, аккуратно спуская его с плойки. – Угу. Аж пятеро. – А, ну да. Я забыла. – А тебя? – Вивьен, – она произнесла это так нарочито безразлично, что сразу стало понятно: Палмер сделал именно то, чего от него ждали. Да уж, Эйнсли не откажешь в проницательности. С тех пор как Лора стала работать третьей с Ллойдом и Палмером, ее как будто подменили. Теперь, пожалуй, Гевин был третьим лишним в их компании. Но его это не волновало. Скорее забавляло. На самом деле Ллойда по-настоящему интересовали только полеты и квиддич. Увы, полетов у нас так и не было. Мадам Хуч не вернулась в школу. В ответ на мои расспросы Северус нехотя рассказал, что ее единственная племянница с мужем погибли во время налета банды пожирателей еще в конце августа, и это стало сокрушительным ударом для бедной женщины. Но привычно утопить тоску и до кучи непутевую свою головушку в бутылке мадам было не с руки: в этих самых руках оказалась судьба внучатого племянника – единственного, кто выжил, спрятанный матерью в чулане с метлами. Вернуться в Хогвартс с младенцем на руках мадам Хуч, понятно, не могла. Директор выхлопотал у Попечительского совета достойную пенсию заслуженному преподавателю школы, и место ее пребывания ныне было известно лишь ему да гоблинам банка, ответственным за перечисление пособия. А вакансия так и осталась незанятой. В этом году, во всяком случае. Полеты были предметом второстепенным, вроде физкультуры, к тому же потомственные волшебники превосходно осваивали эту премудрость под руководством родителей. После того памятного урока педсовет школы под давлением профессора ЗоТИ отказался от идеи подключить к преподаванию старшекурсников, решив: ничто не помешает нынешним первоклашкам наверстать все в будущем учебном году, когда удастся найти штатного преподавателя.◄♦►
Монтировать оборудование и проверять настройку гитар закончили к половине восьмого. Идеальная акустика кафедральной части зала, позволявшая профессорам говорить, не повышая голоса и не прибегая к Сонорусу, обрекла их на «переезд». Отдав нам под сцену кафедру, где обычно стоял стол преподавателей, а в первый день учебного года и знаменитый дубовый табурет со Шляпой, профессора расположились в «синей» линии каре, у противоположной «сцене» стены, где по-хозяйски распоряжался крошечный, но басовитый профессор Флитвик. Ума не приложу, каким волшебством притащили рояль, но он стоял и звучал отменно – я тут же проверила. – Миленький прикидик, – раздалось сверху из-за спины. Я аж подскочила. – Самое оно петь Five Drunken Witches Flew Early in the Morning, – Никита Брюс детски-дурашливо просюсюкал первую строчку считалочки. Скажи мне кто такое полгода назад, я бы не знала, что подумать. Где я и где в зюзю пьяные любительницы «пошабашить», спозаранку петляющие над лесом, пугая сов? На самом деле это такая младенческая потешка-считалочка с обратным отсчетом вроде печально известной магловской Ten Little Nigger Boys, из репертуара 10-. Между прочим, в ней ни одна дама подшофе до дому не долетела, ибо не сильно хотелось, и приключений на пятую точку хватило всем, причем весьма пикантных. Но детки, вызубривая текст в шепелявом возрасте, не грузились содержательной стороной. Намеки на то, чем занимались Вторая ведьма с отвязным эльфом (подозреваю, ни разу не домовым), чем расплачивалась Третья с водяным, обыгравшим ее в карты, и сколько оттенков чего открылось сластолюбивому епископу в последний час его жизни благодаря Пятой, маленьких магов не волновали. Тут требовался определенный жизненный опыт, малышне же главное, чтобы все успели спрятаться. А кто не спрятался, мы не виноваты. Ровно в восемь, когда двери зала распахнулись для учеников, все сияло сказочным великолепием, по сравнению с которым дневные впечатления померкли. А перечислить, чем ломились столы, мне бы не хватило кулинарной эрудиции, как не хватило бы слов описать разнаряженную толпу юных магов, которым весь семестр не хватало праздника, ведь даже традиционных выходов в Хогсмид они были лишены. Зато в эту ночь решили оторваться по полной. Особенно старшекурсники, чьих познаний в трансфигурации хватало доработать имидж, как кому на душу легло. К тому времени, когда я оказалась среди своих, девчонки вовсю обменивались впечатлениями, и не они одни, почему гвалт стоял приличный. Но, едва раздался перезвон невидимых колоколов, все стихло, и головы, привычно обратившиеся к кафедре, тут же повернулись в противоположном направлении. Профессор Дамблдор в облачении цвета вечернего неба, на котором посверкивали звезды, был краток. Поздравление со светлым праздником Рождества Христова закончил традиционным: «Да начнется пир!» – и началось… Не успела оглянуться, как Лориными стараниями у меня на тарелке оказался кусок рождественского гуся, румяные дольки запеченного картофеля и еще что-то, похожее на бобы с грибами в пряно-чесночном соусе. От остального я старательно открестилась, сославшись на то, что петь с полным животом трудно (это, кстати, чистая правда, так что волнение, отбивающее аппетит, работало на меня). Запивать кулинарный разврат малышне предлагалось тыквенным соком, тогда как перед старшими стояли глиняные кружки с ароматным сливочным пивом. Впрочем, кувшины с пивом стояли тут же на столах, и никто не взял на себя труд надзирать, чтобы из них наливали лицам не моложе тринадцати лет. В результате про сок вскоре все забыли. А, отхлебнув из кружки божественного напитка, я поняла почему: содержание алкоголя в нем было таким мизерным, значительно меньшим, чем в пиве, которым нас с Северусом потчевал когда-то директор, что споить детей старше одиннадцати им было едва ли возможно. Скорее это напоминало невероятно вкусный молочный коктейль с пряными добавками, и только. Тепло от напитка разливалось по телу, привнося нотки радостного возбуждения, эйфории, никак не связанной с употреблением алкоголя. – Классно! – Мерри Чандлер, завладев кувшином, разлил пиво всем нам, и сосуд вновь оказался полон. Лора в который раз исподтишка бросила быстрый взгляд в сторону преподавательского стола. Вернее в ту сторону поглядывала я, а подруга – чуть левее, на стол рейвов, которые сегодня «принимали» наших профессоров. На самом деле ее интересовал Вив, поднявший свою кружку на «чин-чин», едва поймал взгляд подружки, как будто только этого и ждал. Эйнсли и Гевин присоединились к нему, и мы с Мэри отсалютовали в ответ. А спустя полчаса зал напоминал мензурку для демонстрации броуновского движения. Все куда-то двигались, переходили, перетекали разноцветными пятнами – поодиночке, парами и группками. Трое рейвов давно сидели за нашим столом. Валери куда-то смылась, не было видно и Ханны. Эрни подался к гриффам. Лора весело махнула рукой в сторону слизеринского стола, и оттуда ей махнули в ответ – кузен Магнус Фоули с четвертого курса, младший брат того самого красавчика «Чаминга», который сидел рядом с Тео Ноттом, когда того так удачно опоили приворотным. Вообще, слизеринцы более всех остались верны своему столу, и к ним мало кто подсаживался. К рейвам поначалу тоже: кому охота соваться под нос преподам? Зато сами они так ловко рассредоточились по залу, что у дальней от кафедры стены остались только преподаватели, о чем-то оживленно беседовавшие, разбившись на пары и группы. Мисс Синистра что-то увлеченно обсуждала с мадам Помфри, обе дамы то и дело смеялись. Профессор Флитвик галантно обхаживал мисс Трелони, которую без очков я бы и не узнала, если бы не яркая шаль, в которую прорицательница куталась, смущенно пунцовея щечками и несмело улыбаясь. Северус с напряженным видом слушал директора, никак не заражаясь благодушием старика. О чем это они, интересно? Но в тот момент я вынуждена была опустить взгляд и быстро уткнуться в тарелку, делая вид, что остывший гусь меня страсть как волнует, потому что наша декан и декан Гриффиндора, что-то тихонько обсуждая, глядели в мою сторону, а точнее, поклясться могу, в упор на меня. И оттого, что эти witches были ни разу не drunken, между лопатками заструился холодок. В этот момент, перекрывая шумовой фон, у самого уха раздался голос Никиты: – Ну что, пойдем? Пора. – Угу, – поспешно распрощавшись с друзьями, я перемахнула через лавку и пошла вслед за Брюсом к кафедре, на которой Саня с Ваней уже настраивали гитары. Первые две композиции отыграла почти на автомате, погружаясь в то особое состояние, известное каждому, кто сидел за инструментом, – когда входишь во взаимодействие с ним, с музыкой, залом, и уже не важно, сколько народу там, смотрят ли на тебя или, подобно тебе, отдаются тому, что происходит с тобой и с ними. Музыка – ее волшебство способно растворить неуверенность, страх, застенчивость — все, что не дает сделать первый шаг, взять первую ноту, первый аккорд. И тогда рождается особое чувство родства с каждым, кто тебя слышит. Оно сродни эйфории, когда точно знаешь, что тебя поймут и примут, что бы ты ни сделал, не потому, что ты имеешь власть над ними, а потому, что здесь и сейчас нет для тебя никого роднее их. Чертовски опьяняющее чувство! Все было давно отрепетировано – последовательность быстрых и медленных композиций на английском и русском. По поводу последних сомнений не было: непонятность чужой речи давала сосредоточиться на музыке и ритме. А что еще нужно для танца? Помимо обязательной программы у каждого из нас были свои козыри в рукаве – сольные номера на случай, если что-то заставит часть группы буквально сойти со сцены. И спустя полчаса Саня, кивнув Нику – мол, ваш выход, маэстро, – прыгнул с возвышения в зал, направляясь к группке старшекурсниц. А в следующую минуту под звуки скрипки и рояля он уже вел в танце хрупкую шатенку в платье цвета бирюзы, чье лицо скрывала полумаска. Полумаски были на лицах многих – маскарад так маскарад. Оттого ли, что юные маги стосковались по празднику, не были избалованы обилием разнообразной музыки, десятками профессиональных групп и исполнителей, как маглы, они отдавались ему целиком, радостно и благодарно, всем сердцем, как можно, наверное, только в Рождество, когда и магу хочется чуда. У меня даже возникла нахальная мысль, что мы нисколько не хуже «Weird Sisters», а по факту Brothers, которые предпочли в неспокойное время гастролировать где-то по Средиземноморью, развлекая тамошних волшебников. И едва ли пользовались бóльшим успехом, чем мы сейчас. Иван тоже куда-то исчез, пользуясь передышкой, за ним и Никита сошел в зал глотнуть воды. Между тем медленная композиция походила к концу. Я бросила взгляд в мерцавший огнями зал, нашла Ларичева и тут же поняла, что именно сейчас одного танца им мало. Они были так поглощены друг другом, что назойливой омеле над ними не светило быть замеченной. А Николеньке требовался перерыв. Еще не стих последний звук скрипки и рука, державшая смычок, не опустилась, а в голове возникла музыка – та самая, которую я помнила наизусть еще со школьного экзамена, та, что звучала во мне туманным утром в Озерном краю, спасая от ужаса пережитого. Она не была «козырем в рукаве», она просто всегда жила во мне. Мужчина, без сил привалившийся к дереву, несмелые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь дымку и кроны деревьев. Вкус прохладной ежевики, как глоток живой воды, как обещание спасения. – Отдохни, я сама, – Николенька услышал эти слова и благодарно кивнул, когда без перерыва зазвучали первые аккорды «Темы барона Мюнхаузена». Пары, еще не успевшие распасться, продолжили танец, будто и не заметили смены композиции. Я отыграла по кругу дважды, когда под рукоплескания и крики один за другим вернулись ребята. И вновь быстрые композиции сменяли медленные. Бэк-вокал – штука несложная. Руки уставали гораздо больше связок, и пару раз я досадно сорвалась мимо ноты. Это не репетиция, когда между одной и другой композицией перерыв на разбор полетов, а чаще и между фрагментами тоже. В режиме нон-стоп усталость брала свое. После очередной композиции Саня подошел ко мне, шепнув на ухо: – Отдохни. Пару композиций мы сыграем без тебя. Я кивнула, поднимаясь из-за рояля и мечтая только добрести до стола и попить. Идти до лестницы и в обход не хотелось, так что я просто спрыгнула с кафедры и тут же попала в кучу однокурсников. «Still Got the Blues» Гэри Мура был «запасным тузом» наших солистов-гитаристов. Точнее играли в две гитары, но солировал Иван, а Саня бэк-вокалом добавлял композиции объемность звучания за счет идеального сочетания голосов давно спевшейся парочки. Я привычно ловила ухом первые фразы, объясняя нашим на пальцах, что мне надо «туда». Попить, пописать – какая разница? Проскользнув сквозь толпу, нашла свое место. Столы не убрали, так что из обычных они немагическим образом превратились в «шведские», только посуду и приборы сменили на чистые. За нашим столом обнаружился скучавший Дуглас, поодаль еще несколько ребят без пары пережидали медляк. Ллойд с Сандерсом перекочевали к гриффиндорцам, где тоже далеко не все были любителями «обжималок». Задавать глупый вопрос, почему не танцуешь, я не стала. Просто села рядом, полставив кружку: – Пива? – Воды. – Устала? – Есть немного, – я с наслаждением опустошила полупинту воды и почувствовала себя так, как если бы она была живая. – Фуф, классно! – Да, классно. Где тебя учили музыке? – В музыкальной школе. Я же маглорожденная, как и ты. Дуглас кивнул. Сейчас в водолазке и джинсах он выглядел как самый обычный мальчишка, живущий по-соседству. – Ты ведь тоже ходил в магловскую школу? Он кивнул: – И на кружок авиамоделирования. Совсем недолго, около года. Потом пришло письмо из Хога. Между тем баллада подошла к концу, Брюс сел за ударники, и послышались первые аккорды, с пеленок знакомые. У Вали с Вовкой это была «семейная песня». – Пойдем танцевать! – Я… – Дуглас опешил от такого наез… ангажемента. – Но ты же… – Пойдем! Классная песня! Он вяло отбивался, пытался что-то втолковать про корову и ролики, но кто б его слушал, когда вот оно, родное, в ритме сердца: Снова дом, все тот же дом. Как я ему, он мне знаком, Он меня считает чужаком… А спустя пару минут я поняла, что если имелась в виду корова, то самая что ни на есть цирковая, которая родилась фигуристкой. Двигался Эйнсли нисколько не хуже остальных, а когда забил стесняться, то и получше большинства топтавших пол по-соседству. И, не будь он таким перфекционистом, сознавал бы это. В приливе чувств я показала большой палец ребятам на сцене – Саня подмигнул в ответ, и они сделали то же самое, что ранее я, – без паузы выдали «Путь в сторону солнца», давая мне возможность от души попрыгать еще. Вообще, добрую половину репертуара, если не больше, составляли песни на русском, то есть ситуация была примерно та же, что на дискотеках времен молодости наших родителей, когда лишь единицы понимали, что там поют по-английски или по-итальянски, но это никому не мешало топтать пол под хорошую музыку. Здесь понимающих русскую речь было тоже не густо. Я лично знала двоих, не считая самих музыкантов, хотя представить танцующими ни того ни другого не могла, хоть убей. И зря, как выяснилось. Впрочем, преподаватели были где-то там, со старшекурсниками, которые пестрой мерцающей массой двигались поодаль, отделенные от «лягушатника» пустующим гриффиндорским столом. Оттуда доносились крики, смех, кто-то пытался подпевать – мимо нот, но с азартом. Вскоре стало ясно, что, таймируя, мы обмишурились конкретно: в реальности перерывов между номерами, как на репетициях, не делали, и за счет сжатых до минимума пауз обязательную программу откатали значительно быстрее, чем предполагалось, даже используя резервы на полную катушку. К половине одиннадцатого мы спели и сыграли почти все свои «козыри», давая друг другу короткие передышки на попить-потанцевать-пописать, причем я уже перешла на откровенно школьный репертуар – «Маленький принц» a capella с соответствующим реверансом к светлой памяти Экзюпери. Спасибо Ивану – усилил мне голос Сонорусом, присовокупив особое согревающее заклинание на связки. Это давало возможность петь без усилия, не форсируя звук в отсутствие микрофона. Да и сам голос звучал на максимуме вокальных возможностей и при этом совершенно естественно, как не получалось бы ни в один микрофон: что ни говори, даже самая дорогая и качественная аппаратура искажает звук. Отсюда, с края сцены, я могла видеть зал. Правда старшекурсники поодаль были так разнаряжены и в большинстве скрыты под полумасками, полями шляп, париками и плюмажами, что, не будь я уверена, что знаю их всех – кого мельком, кого в подробностях, засомневалась бы в этом. Зато учителя были узнаваемы. Мелодия Таривердиева вполне позволяла вальсировать, чем, собственно они и занимались. Напрасно я полагала, что это фантастика. Альбус Дамблдор галантно вел в танце профессора Макгонагалл, тогда как профессор Снейп медленно кружил мадам Помфри. Мадам Спраут, по случаю сменив видавшую виды шляпу на жантильную шляпку в тон дивной шелковой мантии цвета сирени, сидела поодаль, приятно проводя время в обществе франтоватого Филиуса Флитвика. Тот подливал ей в рюмку из пузатенькой бутыли, походу развлекая чем-то очень забавным, потому что почтенная дама то и дело заливалась, кокетливо пряча лицо в ладонях. И только плечи под мантией сотрясались от смеха. Смотрелось это настолько умильно, что я чуть не фыркнула со смеха в самый неподходящий момент, вопрошая: «Где же вы, где же вы, счастья острова?» Так вот же они! Аппетитная мисс Синистра танцевала с незнакомым мужчиной, чьи моржовые усы напоминали портреты сэра Артура Конана Дойла. Должно быть, кто-то из мракоборцев, патрулирующих школу. А у самой двери притулился Филч. Вот у кого не было проблем найти пару на Святочный бал: миссис Норрис с хозяйских рук неодобрительно оглядывала зал. На финальном «кто тебя выдумал, звездная страна» мое внимание привлек Никита, выразительно кивавший куда-то в гущу танцующих старшекурсников. Саню я узнала как раз в тот момент, когда омела над ним и девушкой радостно рассыпалась стайкой птиц. Вот ведь засада! Ну и как его теперь тащить на сцену? А у меня две последние строчки. А и… гори оно все огнем! Эту вещь я пела на выпускном в музыкалке. Экзамен по вокалу не провалила, но с тех пор много воды утекло... Я еще взвешивала все за и против, когда поняла, что успела пропеть первые такты протяжного вступления, начиная выводить давно ставшее второй кожей, пронесенное памятью через смерть: I don't know where to find you, I don't know how to reach you, I hear your voice in the wind, I feel you under my skin… Within my heart and my soul I wait for you. Adagio… Ванькина ли магия или собственный кураж тому виной, голос не сорвался даже в сложных местах. Только когда смолкло последнее «Adagio» и пары на некоторое время замерли, не размыкая объятий, до меня дошло неуместное: «А не анахронизм ли эта вещь для конца девяносто шестого?» Хотя что уж теперь… В последний раз качнувшись, толпа танцующих в полумраке, озаряемом магическими огоньками, застыла, однако не загомонила, как бывало каждый раз после окончания песни. На какое-то мгновение мне показалось, что я оглохла. Но нет, Ивана, что-то сказавшего вполголоса, я услышала, правда не поняла. Саня тем временем вспрыгнул на кафедру и объявил перерыв, сделав знак кому-то в толпе старшекурсников. Рон, спустя несколько секунд взбежавший по ступенькам, прошел в глубь «сцены». Почти тут же до меня, уже сидевшей у рояля, ближе всех к аппаратуре, донесся удовлетворенный возглас. – Ну что? – ребята подтянулись к нам, и Саня озвучил общий вопрос. – Лучше, чем я предполагал, – Уизли хохотнул. – Можно было и раньше. Зато теперь до утра точно хватит. Общий вздох облегчения стал ему ответом. Все мы уже были всмятку. Подумать только, еще два с половиной часа назад меня волновало, как это – что-то играть и петь для нескольких сотен подростков. В конце марафона, попроси кто станцевать стриптиз, я бы, наверное, спросила только: «И это всё? И на свободу с чистой совестью? Да легко!» В этот момент из динамиков ударила старая добрая «Hafanana» – привет из семидесятых, и Ник, отложив скрипку, занял место диджея на остаток ночи. Ради этого нашего скрипача и берегли весь концерт, позволяя играть по минимуму, так что большая часть его «козырей» так и осталась в рукаве.◄♦►
За столом оказалось гораздо больше наших, чем в прошлый раз: сказывалась усталость. Но первоклашки были полны энтузиазма веселиться всю ночь, и пока никто, даже Филч, не проявлял решимости гнать их по спальням. Лоры, впрочем, не было видно. Валери откровенно клевала носом, что-то лениво отвечая такой же вялой Глэдис. Я подсела к Мэри Мюррей, и та совсем по-детски обрадовалась, принялась хвалить, потом призналась, что сама умерла бы со страху там, у всех на виду, и стало совестно и тошно. Я ведь всех их обманываю, а она, да все они считают меня такой же одиннадцатилетней девочкой. И мои несуществующие «заслуги» примеряют на себя, самый обычный опыт, знания и умения самой обычной женщины полагая чем-то экстраординарным. А ведь та же «пугливая» тихоня Мэри, когда на их дом напали, не растерялась, помогая матери увести маленьких, пока отец отбивался, не чая подмоги. – А где Лора? – спросила я, чтобы сменить тему. – С Вивьеном, наверное, – махнула рукой Мэри. – Ллойд и Сэлвин где-то с гриффами, а Дуглас, кажется, вообще ушел. Я давно его не видела. А может, со своими. Или там, у старшаков. – Там? – я вглядывалась в танцующую толпу старшекурсников, но, даже если с кафедры рассмотреть ничего не смогла, где уж теперь! Мэри с интересом покосилась на меня: – Так ты… с ним? В смысле он тебя пригласил? Ну, на бал? – Нет, – я смутилась. Выглядывала-то весь вечер совсем не Эйнсли. Да разве в такой толпе при таком освещении что углядишь? К тому же, подозреваю, тело, в котором я пребывала, принадлежало немного близорукой девочке, чье сумеречное зрение ко всему оставляло желать лучшего. Пару раз мне показалось, как в толпе бликанули стекла очков, но в следующее мгновение отблески рождественских огней рассыпались, как в калейдоскопе, по разноцветной толпе. Однако он был здесь. Это чувство, несмотря на усталость, дарило то особое состояние покоя, какое бывает, когда ты дома и все, кто тебе дорог, здесь, рядом. – Пойдем танцевать? – я поставила на стол опустевшую кружку. – Пойдем, – легко согласилась Мэри, поднимаясь. А стоило присоединиться к скачущей толпе, как от усталости не осталось и следа. В вихре танца, в коктейле эмоций я не сразу уловила момент, когда состояние начало меняться. А когда поняла, похолодела от ужаса: «Время! Скоро полночь!» – Что? Что случилось? – слова Мэри я угадывала по губам, делая ей знаки, мол, все в порядке, мне просто надо выйти – и выразительно скрестила ножки на манер анимешных кокеток. Почему-то мне всегда казалось, что им не столько мальчика хочется, сколько на горшок. Подружка понимающе кивнула – я ринулась вдоль стены к выходу, теперь уже отчетливо чувствуя симптомы скорого оборота. Между делом заметила удивленную Лору, махнула им с Вивом, прибавила шаг. У самого выхода наперерез мне скользнула черная тень. Знакомый голос над ухом скомандовал: – Налево, за угол! Я молча кивнула, отмечая, что Снейп выскальзывает вслед за мной из зала. – Сколько времени? – Без четверти. – Успею. – Разумеется, – насмешливый голос сбил с тона «крутой девчонки». – Снорти! Возникший из неоткуда домовик просто взял за руки, и вслед за несильным рывком я плюхнулась на свою кровать. – Фуф! Спасибо, Снорти. Никак не привыкну к твоим способностям. Домовик едва заметно усмехнулся – уголок лягушачьего рта чуть дернулся. Выразительно глянув на стопку кружевного белья поверх изумрудно-зеленого вечернего платья, которые со мной же и выбирал когда-то, эльф достал из-за спины флакон зелья, словно бы и на этот раз предлагал выбор. Отнюдь не очевидный: несмотря на желание провести остаток ночи в собственном обличье, пользуясь преимуществами маскарада, был соблазн выпить Оборотное и просто выспаться. Но я недооценила Снорти: он предлагал не выбор, а последовательность, и во флаконе оказалось то самое бодрящее зелье, коим нас пользовал когда-то профессор Дамблдор. А спустя четверть часа верный слуга сдал господину с рук на руки рыжеволосую девицу, чье лицо на две трети скрывала маска, сорвать которую было бы весьма проблематично – тут домовик постарался на совесть.◄♦►
Николенька Данилевский знал свое дело, и Большой зал встретил нас вполне по-рождественски – «Вальсом цветов». И если вид признанного мизантропа, ведущего в круг танцующих почтенную целительницу, еще кого-то удивил в начале вечера, то теперь до нас никому не было дела. Учитель, ведущий в вальсе ученицу, – подумаешь невидаль! В Рождественскую ночь и не такое бывает. Закончатся Святки, а с ними и каникулы, и он, дайте срок, назначит ей отработки за нерадивость. А вот интересно, кто она? Но это совсем другая история. Мы оказались среди старшекурсников и преподавателей, так что теперь я могла вблизи видеть танцующих. На вальс отважились немногие, и среди них особым умением никто не блистал. Мимо скользнула Коломбина, чье лицо тоже скрывала полумаска. В свете мерцающих огней блеснули огненно-рыжая прядь девушки и очки ее кавалера, смотревшиеся довольно странно в сочетании с темным бархатным беретом rinascimentale поверх непослушных черных вихров. Слишком короткая шелковая мантия больше напоминала плащ кондотьера, на время снявшего доспехи. – Как видишь, бодр и весел, – в голосе Северуса прозвучала насмешка, за которой чуть заметная грусть казалась надуманной. – Теперь твоя душенька довольна? – Более чем, – я улыбнулась, признавая очевидное, и проводила взглядом настырную омелу над головой танцующей пары. Но Коломбина и кондотьер были так поглощены друг другом, а может, и тем, чтобы не отдавить друг другу ноги, что ничего вокруг не замечали. Чего не скажешь об окружающих. Краем глаза я видела, как старшекурсники, переглядываясь, смотрели в их (и нашу) сторону, – вспышки света выхватывали откровенные ухмылки на лицах тех, кто остался без пары на вальс. Гарри по-прежнему ничего не замечал или делал вид, что это его не касается. Во всяком случае, участвовать в аттракционе он не собирался. Между тем Северус почему-то заметно напрягся. Вот уж не думала, что его трогает такая невинная «аморалка», к тому же вальс подходил к концу. Но, когда я тихонько озвучила эту мысль, он глянул на меня с шутливой иронией: – Полагаешь, это хорошая идея? Собственно, я-то ничего не имею против… – и выразительно поднял глаза, заставляя меня сделать то же самое. Я едва не споткнулась на ровном месте: омела висела над нами – нахальная, густая, сплетенная в мерцающий огоньками венец, откровенная, как декольте мисс Паркинсон, что буквально повисла поодаль на лениво вальсирующем Малфое. – Ойёёёёё… В смысле… йё … your offer is too… – Да уж понял, – Северус произнес это одними губами с каменным выражением, только в глазах его черти отплясывали джигу. Щебет разлетавшихся над нами птиц в ту ночь слышали своды его покоев. Слышали и много чего другого, о чем деткам знать не следует, а взрослым объяснять нет нужды. Дети разбрелись по гостиным и спальням только под утро, усталые и переполненные впечатлениями по самую маковку. Лора доползла до постели лишь к девяти, когда Глэдис и Алиенор уже спали. Лениво отметила мое отсутствие и упала в сон – допереживать впечатления минувшей ночи, так много значившей в ее жизни и так мало места оставившей для подруг.