Вот глаза обожгла звезда, Со стоном скатилась вслед… Стой! Куда, мотылек, куда? Стой, не лети на свет!.. Да, любимая, да… Нет, любимая, нет... (Алла Ахундова «Стойкий оловянный солдатик», Союзмультфильм, 1976)
Бросившись к «домовику», я наткнулась на взгляд, от которого сперва потемнело в глазах, а затем в сознание хлынул поток образов и фраз, заполняя пустоты, сплетаясь в живые картины, как будто кто-то, остановив время, прокручивал для меня шпионский фильм. Нет, Малфой тут был особенно не при чем, никто и не ставил на него как на значимую фигуру. Возясь с Исчезательным шкафом, он ложным образом привлек внимание к Выручай-комнате, так что провал его плана был даже на руку людям «лорда». Вместе с Драко, предполагаемым организатором вторжения, было сброшено со счетов и предполагаемое место вторжения. Однако история с Малфоем оттянула операцию по захвату школы. Позже планам мешали слабость самого Реддла, лишившегося почти всех осколков и без того истерзанной безумием души. Однако чем больше слабел разум вождя, тем больше укреплялись его маниакальная решимость и вера в свою особую миссию. Никогда харизма этого мага не была так сильна, как в точке наивысшего маниакального подъема. В такие моменты он черпал силу своих последователей и как маг становился силен невероятно, казалось, не замечая, как при этом неумолимо слабеет душой и телом. Однако фанатичная вера в свою миссию сочеталась в Реддле со столь же невероятной подозрительностью, которая усиливалась после смерти Беллы и достигла пика после недавних событий в Азкабане. Проще говоря, тот, кто мечтал править миром магов, им не доверял. Северус, подобно многим другим, ошибался, считая, что Реддл за пределами Британии. Он был здесь, но в приступе паранойи после неудачного штурма тюрьмы, когда часть его верных сподвижников была уничтожена мракоборцами, затаился так, что даже те, кто прежде пользовался доверием, не могли представить, что с ним. Маг, презиравший даже подобных себе полукровок, скрывался среди оборотней – традиционно презираемых нелюдей, давно и прочно ушедших в подполье, однако связанных узами родства с подобными себе по всему миру. Чем он их купил? Обещаньями кровавого пира? Вольницы? Может быть. Так или иначе, стая во главе с Грейбеком слушалась мага буквально аки псы. Утратив человеческий облик, почти лишившись разума, он не утратил ни капли своей невероятной, непостижимой для меня харизмы, теперь уж скорее звериной, нежели человеческой. Может, потому еще ему было легче договориться с оборотнями. Точнее с теми из них, кто сознательно отказывался от человеческого в себе в угоду звериной натуре. Но были и люди, кого Реддл использовал и по-своему контролировал силами все тех же оборотней. Лицо Джона Долиша, перекошенное гримасой ужаса и подобострастия, возникло в тот момент, когда один из оборотней хотел кинуться на него, но был остановлен едва не в прыжке властным жестом Хозяина. Дамблдор что-то такое не то знал, не то предчувствовал. Подозревал ли предательство в рядах мракоборцев? Возможно. Ожидал захвата школы изнутри? Кто знает… Опять же эта его игра в старичка-идиота: «Нельзя держать деточек в четырех стенах. Дайте нам отряд мракоборцев для обеспечения безопасности». И ведь протянул, сколько смог, на чистом «идиотизме». Все давно привыкли, что старик тю-тю, но противиться его авторитету после министерских событий решились не сразу. Даже параноик Муди не просек да и не мог просечь, в чем дело. Он не политик, а воин. Полезть на армию мракоборцев, недавно выкосивших их ряды, Реддл со товарищи не решился, ибо элементарный инстинкт самосохранения есть даже у харизматичных безумцев. Пик полнолуния, когда оборотни сильны как никогда, пришелся на Сочельник, но тогда школа была слишком хорошо защищена. «Разминка» в доме Уизли служила слабым утешением. Мракоборцев отозвали тридцатого утром, оставив небольшой штатный отрядик, который правда возглавил сам Муди. Да был еще наблюдающий от Министерства, глаза и уши самого Скримджера, — тот самый Джон Долиш, двойной агент, по доброй воле или по принуждению работавший на Реддла. Тот, которого, помнится, так хотели обнаружить гриффиндорцы. Еще день-два, и сила рожденных вервольфов пойдет на убыль. Они смогут обращаться, но сила будет уже не та. Что же до обращенных, они потеряют эту способность на 21-22 день цикла и приобретут лишь к 10-11-му дню следующего, причем поначалу смогут контролировать оборот, и лишь к 14-15 дню потеряют контроль над своей сущностью. Видимо, об этом и говорили профессора в Зале трофеев. Учителя максимально усилили защиту школы от вторжения извне. Но ожидали ли его изнутри? Вопрос потонул в реве и топоте голосов, яркая вспышка — все померкло… Сознание возвращалось с головной болью. Я с трудом разлепила глаза и удивленно уставилась на странного субъекта, которого, будь я иначе воспитана и живи лет сто пятьдесят назад, приняла бы за архангела Михаила, сошедшего с иконы фряжского письма по мою душу. Приплыли… Опять?.. Эей, мы так не договаривались! — Мы с тобой еще ни о чем не договаривались, ведьма, — господин в плаще, из-под которого тускловато посверкивали серебром детали какой-то легкого доспеха, положил мне на голову прохладную узкую ладонь, и голова забыла болеть. — Ты слишком многое хотела знать и понять, а это, видишь ли, вредно для здоровья. — Вы кто? — Вставай. Некогда. Маг, считающий себя моим хозяином, велел мне присмотреть за тобой и ни в коем случае не допустить твоего появления в замке, пока все не закончится. Но ведь у нас другие планы? Неожиданно сильные руки дернули на себя, заставив меня вскочить. От прежнего смешного Снорти в этом господине не осталось и следа, а впрочем, разглядывать его мне было не с руки. Абсолютно правильные черты, довольно длинные волосы, отливающие серебром, необычный даже искусственном освещении зеленовато-голубой оттенок глаз, высокий рост и обманчиво-изящное сложение — вот, собственно, и все. — Готова? — эльф удовлетворенно кивнул, увидев меня спешно переодетой в джинсы и кроссовки. — Старайся держаться ближе ко мне. И накинь капюшон. Не думаю, что в такой неразберихе твоя внешность привлечет внимание, но все же. Я накинула плащ и спрятала копну волос под капюшон, спросив: — А как же вы? Вы еще приметнее. — Знаю. Но там теперь не до приглядываний, а моих сил едва достанет пробить защиту замка в четвертый раз. С этими словами лже-Снорти крепче сжал мои ладони. Я зажмурилась, уже привычно ощущая рывок и сдавление в груди. На этот раз давило жестче. Ощущение, будто мы пытаемся протиснуться между вращающимися валиками какого-то отжимного механизма, усилилось. В голове будто разлилось жидкое пламя, и тут, почти теряя сознание, мы куда-то вывалились.◄♦►
Только теперь я поняла, что такое «сон в руку». Мы оказались в том самом «запретном» коридоре третьего этажа, только теперь его освещало неровное пламя факелов. Мой спутник (его настоящее имя я так и не запомнила) что-то сдержанно-экспрессивно процедил сквозь сомкнутые зубы, из чего я сделала вывод, что попали мы не туда, куда предполагалось. Но при тех обстоятельствах хорошо, хоть живы остались. Надолго ли? Все так же, не выпуская моей руки, экс-домовик с четверть минуты стоял, что-то прикидывая в уме, а затем бросился к двери Зала трофеев, увлекая меня за собой по скованному мраком и дремой коридору. Если где-то и шла битва, сюда ее отзвуки пока не докатывались. Зал встретил нас тьмой, и я засветила Люмос. Эльфу оно было ни к чему: в темноте он двигался совершенно уверенно, огибая все препятствия, пока мы не уткнулись в статую какого-то местного «командора» в северо-западном углу. Дальнейшее напоминало приступ дежавю: камень в навершии меча, правда не спрятанного в складках мантии, три оборота без четверти, и не против, а по часовой стрелке – спустя мгновение статуя со скрежетом отъехала, открыв узкий вертикальный лаз, сродни шахте лифта, стены которого усеяны гладко отесанными, будто морская галька, выступами так, что по ним можно было взбираться, упирая ноги, как распорки, и помогая себе руками. Задача нелегкая, потому что камни покрывала влага, а кое-где слизь. И я шагнула прежде моего спутника еще в один сон, давний и душный, только теперь Лора не разбудит меня. — Где мы? — ноги нет-нет и оскальзывались, но экс-домовик всякий раз успевал послужить естественной опорой, и я ему, кажется все плечи оттоптала. — В потайном лазе. Прежде это была часть канализационной системы замка. Такова, во всяком случае, официальная версия. Но местные домовики называют это… — …Лабиринт василиска! — Именно. Этот угол граничит с туалетом третьего этажа, где живет привидение погибшей девочки. — А куда мы лезем? — К потайному коридору, который приведет нас на восьмой этаж. — Почему на восьмой? — Там сейчас разворачивается основное действо. — Откуда ты знаешь? — Слышу, ведьма, слышу. Помолчи, пожалуйста. Оооо … ! И почему вы, женщины, не так эфемерны, как поют поэты? Ну да, я в очередной раз сорвалась. — Прости. Меж тем дышать становилось труднее, хотя лаз и не сужался, как в том моем сне. Но чувство, что грудь сжимает, как обручем, способно вызвать приступ клаустрофобии и у шахтера. Радовало то, что вслед за строго вертикальным направлением лаз несколько раз изгибался под разными углами, поворачивая то влево, то вправо, так что приходилось хоть и ползти вверх, однако это напоминало карабканье на крутой холм, а не подъем по вертикальной стене, достойный альпиниста. С минуту мы карабкались в полной тишине, причем эльф явно прислушивался. Наконец сказал: — Предвидя все твои «почему»: лестницами мы не могли воспользоваться – это небезопасно, поскольку замок на военном положении, в любой момент пролет мог уйти у нас из-под ног. Точнее гарантированно ушел бы. Именно поэтому Слизерин и Хаффлпафф изолированы от вторжения сверху. Пути в башни двух других факультетов стерегут статуи кроме тех, что стерегут проходы. Беда в том, однако, что, пока взрослые маги заботились об изоляции детей в ночное время, дети позаботились о том, чтобы в означенный час собраться в означенном месте. — В Выручай-комнате! — Угу. — Так там же просто вокзал! Собрание Армии Дамблдора, десант мистера Реддла, который обеспечил с помощью какого-то артефакта один из доверенных лиц главы Министерства… — Парочка магов, которые негласно с ведома директора гостят в твоем «доме», а ныне младший из них сражается в рядах защитников. А к тому небольшой отряд мракоборцев, вряд ли готовый отразить нападение в одиночку, преподаватели и домовики школы, члены некого тайного Ордена, прибывшие в школу инкогнито на смену основным силам мракоборцев, публично ее покинувшим. — Так они ждали нападения этой ночью?! — Разумеется. Не знали посредством чего и кого, но предвидели. У них тоже был шпион среди вервольфов. Маги, тем паче темные, никогда не считали оборотней достойными полного доверия союзниками, но кое-что ему было известно. Поэтому мистер Снейп и отослал тебя. Он не мог допустить и мысли, что ты будешь находиться в школе в момент нападения… Эей, не надо топать ножкой – это моя голова! — Пррррости… — Не злись на него. Вся его вина в том, что он нормальный мужчина. Ему уже пришлось однажды потерять тебя. И, заметь, он все же намерен защищать твоего… хммм… Поттера до конца. — А «настоящий мужчина» подумал, что будет, если он… если они оба… после «конца»? Что будет со мной? — Не требуй от него невозможного, женщина. Для этого есть я. Я ведь привел тебя сюда, хотя не уверен, что не пожалею об этом. Без меня в бой не соваться! Это понятно? Я промолчала, остро чувствуя его досаду, природы которой понять не могла. Пожалуй, он сам не знал, зачем тащит меня сюда, жалел об этом, но все же тащил, потому что иначе никак. Хотелось бы думать, по долгу нашей с ним странной дружбы – не дружбы, но чего-то в этом роде. Внезапно лаз стал шире, выступы с обеих сторон напоминали подобие площадки с удаленной центральной частью, весьма широкой, чтобы быть вместилищем для тела громадной змеи, которой взбрело бы проползти, опираясь, как только что мы, о выступы. Подтянувшись, мы один за другой встали на эти выступы, и экс-домовик что-то нажал. Открылся проход, опьяняя нас притоком свежего воздуха. И тут же до нашего слуха донесся грохот чего-то не то падающего, не то взрывающегося. А спустя мгновение мы уже неслись по узенькому проходу по направлению к коридору восьмого этажа, где закипало сражение.◄♦►
Проход открывался в одну из неприметных, но довольно глубоких ниш, которую в обычное время отчасти скрывал вечный полумрак, отчасти — статуя какого-то средневекового не то мага, не то воина, а может, два в одном. Не уверена, знал ли о том проходе кто-то, кроме домовиков, здешних главных радетелей, у которых, как известно, свои особые отношения с Его Древнейшеством Замком и посвящение в тайны другого уровня, нежели у самого директора. Однако сейчас ниша пустовала, и, бросив взгляд вправо, я увидела двойную стену каменных изваяний, неловко, но кучно и упрямо теснивших стаю жутких тварей. Те, впрочем, были проворнее, умудрялись просачиваться сквозь заграждение в сторону защитников замка и тут же с воем падали, сраженные заклятьем. Но справа тоже летели заклятья, и в тот самый момент, когда я всматривалась в толпу защитников, ища знакомые силуэты в тускло освещенном пространстве, то и дело озаряемом разноцветными вспышками, раздался грохот. Это Бомбарда нападавших, среди которых были отнюдь не только оборотни, но и немало магов, разбила вдребезги одну из каменных горгулий, отважно теснивших авангард верфольфов. Послышались крики с той и другой стороны: осколочные ранения, пыль, удары крупными кусками камня — горгулья оказалась снарядом немалой поражающей силы, и только страх получить осколком или обломком сдерживал нападавших от массированной атаки на каменных защитников школы. Что ни говори, самопожертвование не было их сильной стороной. От взрывной волны заложило уши даже мне, скрытой в нише. Однако ряды защитников отчасти спасла та же стена статуй. — Куда?! — реакция у Снорти была невероятная. Я только и успела податься вперед, туда, где из рассеивавшейся пыли поднимались и вновь вскидывали палочки маги, чьих лиц было не разглядеть. — Не терпится сложить голову и валяться трупом под ногами у своих же, мешая всем и каждому? И, прежде чем я успела возразить или возмутиться таким самоуправством, рванулся вперед и влево, увлекая меня и походу как-то странно работая свободной левой, словно веслом. Взмах — заклятие отбило в пол, рикошетом в потолок, затем, уже пригашенное двумя попаданиями, — в плащ каменного воина, выбив оттуда крошку, на что оживленный заклятием «командор» не обратил внимания. Уклонившись от очередной вспышки, я успела заметить знакомую долговязую фигуру, крутнувшуюся волчком, посылая молниеносный удар из немыслимого положения — откуда-то из-под руки. Мантии на Северусе не было, только жилет. Правый рукав сорочки закатан и опален, но действовал он обожженной правой — левая, как перебитая, болталась без дела, и можно было только догадываться, какую жуткую картину скрывал опущенный левый рукав. Верфольфа, летевшего на него, метя в бок, подсек было в полете удар с противоположного фланга, посланный грозной валькирией, в которой я с трудом узнала декана Гриффиндора. Однако матерый, опытный зверь успел, сгруппироваться — ушел. Почти ушел: сорвавшийся с ладони эльфа огненный шар врезался в оборотня. Послышался рык, переходящий в пронзительный, жалобный вой такой боли, что на мгновение от ужаса и жалости сжалось сердце. Тошнотно запахло паленой плотью и шерстью. А в следующий момент меня немилосердно толкнули, поволокли в сторону стены, вжали, заставив что-то нечленораздельно вопить в серебро кольчуги. Потом сверху грохнуло, посыпалась каменная крошка. Еще один рывок — спасительная ниша, знакомая, весьма глубокая, в двух шагах от пустующего полотна: не только Варнава, но и тролли давно сбежали. И голос над ухом злой, хриплый: — Сидеть здесь, не двигаться! Никуда не лезть! Как воин ты — ничто. Сгинешь ни за грош. Сейчас пойдет потеха… И, прежде чем я успела хоть что-то пискнуть, воин, в котором ровно ничего не осталось от милого, трогательного Снорти, рванул наперерез паре вервольфов, прорвавших оборону и растворился в полумраке, сгущенном пылью и болью. Собственно, нападавшие успели недурно приспособиться. Отступив подальше от «линии фронта», они прицельными ударами выбивали каменных защитников, не так быстро, как им хотелось бы, но все же. Взрывной волной и камнями накрывало оборотней, но тех это не останавливало. Вервольфы были не просто значительно крупнее волков и, если представить их прямоходячими, людей — они были много более живучими, физически выносливыми, неутомимыми и свирепыми. И сейчас, когда влияние Луны заметно ослабело. Казалось, в своей свирепости и жажде крови они не знали страха, даже страха смерти, естественного для любого достаточно разумного существа. Что касается защитников, среди них было довольно взрослых магов, молодых и среднего возраста, в том числе тех, кого мне встречать не приходилось. В скудноватом освещении разглядеть лица было трудно. Они, встав полумесяцем, оттеснили подростков, не давая тем пока и шанса вступить в бой и служа естественным щитом между распаленными оборотнями и теми, кто наступал за ними, по их головам и шкурам, готовые захватить или умереть, и учениками, давно решившими драться, но лишенными пока шанса вмешаться в ход сражения. Вглядываясь в лица старшеклассников, я в который раз радовалась, что при мне мое собственное зрение, а не близорукие глаза маленькой Эйлин, не раз подводившие меня. Невилл, Ханна, Рон с фамильной огненной шевелюрой (такие мелькали, присыпанные каменной крошкой, среди взрослых защитников), Эрни, Саня, Джинни, Ванька, Гермиона, Кэти Бэлл, странная мисс Луна… Где же он? Я искала взглядом и не находила того, кто просто обязан был быть здесь. Для взрослых они были детенышами, которых стадо защищает от хищников. Сами же себя чувствовали засадным полком, который непременно вступит в драку. И ведь так и будет. После очередной Бомбарды поток разъяренных битвой и запахом крови вервольфов ринулся наконец в образовавшуюся брешь, готовый рвать всех, кто попадется на зуб. Заклятья скрещивались, рикошетили, и порой защитникам замка приходилось уворачиваться от ударов друг друга. Но ни один вервольф пока не достиг цели. Однако вот охнул, схватившись за руку, эбонитовый исполин, стоявший спина к спине с кряжистым Муди, чьи быстрые удары никак не сообразовывались с неуклюжим костылем и всем его инвалидным обликом. Резко развернувшись, Муди вдруг дал костылем под коленку эбонитовому — тот сложился от неожиданности, и смертельное заклятие пролетело буквально в дюйме над ним. Второе правда успело по касательной чиркнуть плечо. В благодарном оскале напарнику блеснули белоснежные зубы — эбонитовый как ни в чем не бывало перебросил палочку в здоровую левую, и пошла забава… Он крутился, как дервиш, только развевалось странное, диковатое одеяние гигантского африканца. Представляя собой заманчиво-яркую и крупную мишень, он словно бы дразнил нападавших, уклоняясь от ударов с быстротой и ловкостью циркача. Внезапно Муди как будто поперхнулся, неуклюже дернулся и начал заваливаться набок. К нему, отделившись от группы сражающихся, бросилась тоненькая фигурка без мантии. Ее можно было бы принять за подростка, если бы не особая складность, изящество, выдававшие женщину. И тут произошло то, что, я была уверена в тот момент, не смогу забыть никогда. Вожак стаи, гигантский матерый зверь с серебристо-седой полосой вдоль спины, одним изящным, сильным движением, пропустив под брюхом неловкие заклятья защитников, описал смертоносную дугу и пал сверху на женщину-мракоборца, сбив с ног и норовя разом перекусить шею. Но не успел. Буквально в то же мгновение наперерез ему, метя в незащищенный бок, врезался другой оборотень, помельче, заметно худощавее и жилистей вожака. Все произошло за какие-то пару секунд. Оборотни покатились по полу, усыпанному осколками камней, продолжая рвать друг друга. А когда окровавленный клубок замер, оба были мертвы. Раны того, что мельче, выглядели ужасно даже издалека. Он был весь буквально порван зубами противника, но, умирая, последним судорожным движением лишь крепче стиснул зубы, вырывая жизнь у того, кто когда-то обратил его в чудовище. Женщина отчаянно рванулась к застывшим в кровавом клинче оборотням, но тут же получила по голове обломком очередной статуи, разнесенной очередным ударом, была перехвачена эбонитовым, который быстрым, резким движением передал ее, обмякшую то ли от удара, то ли от душевного потрясения, вынырнувшей откуда-то мадам Спраут. Почтенную травницу в этой разгоряченной схваткой горгоне едва можно было узнать. Несмотря на уютную полноту, от извечной благодушной неторопливости не осталось и следа, как и от старенькой шляпы, с которой наша декан не расставалась, кажется, даже ночью. Пепельные кудряшки стояли дыбом, словно разъяренные змеи. Но сейчас она была не воином, а сестрой милосердия и вместе со своей ношей сделалась уязвима для заклятий, уже летевших с противоположной стороны. Что произошло, я поняла не сразу, скорее догадалась, что это и есть то, о чем говорили нам на занятиях и Снейп, и Флитвик: незримый, очень мощный щит, слишком затратный для мага и потому недолговечный, перегородил на время пространство широкого коридора между «точками натяжения», которыми служили деканы Рейвенкло и Слизерина. Направленный в центр его поток магической энергии из палочки Макгонагалл растекался по щиту, давая дополнительную прочность в центре, наиболее уязвимом, куда сейчас летели десятки заклятий с противоположной стороны. Меж тем мадам Спраут направлялась со своей ношей к соседней с моей нише. А в рядах защитников произошла перегруппировка. Взрослые по-прежнему старались оттеснить школяров в тыл, но теперь получалось все хуже. Схватка переходила на новый этап, когда к остаткам оборотней, лившихся потоком сквозь пробоины в стене статуй, присоединились и маги. Ожившие статуи не стояли без дела, но, неповоротливые, они больше мешали друг другу, чем могли задержать врага. Так что, едва щит лопнул, две волны сошлись, разбившись на десятки поединков, разобраться в круговерти которых я не могла, даже наблюдая со стороны, не говоря уж о том, чтобы принять участие. Защитникам приходилось труднее: отбивались не только от магов, но и от озверевших вконец вервольфов. В таком состоянии сдерживать энтузиазм школяров, рвавшихся в бой с решимостью сыновей генерала Раевского, было уже невозможно. Только по возможности прикрыть в бою, не дать получить не только смертельный удар, но и роковой укус, а это уже намного сложнее. Как же смешны должны были выглядеть наши ученические потуги для этих людей, наших преподавателей! И сколь многому они успевали научить, действуя отнюдь не мягко, если к шестому-седьмому курсу ученик мог встать плечом к плечу с учителем в реальном бою. Боя я, впрочем, сейчас не видела. Воспользовавшись краткой передышкой на перестроение, пока еще держался щит и трассирующие заклятия не полосовали пространство, перебралась в соседнюю нишу, не забыв надвинуть капюшон поглубже — так, что не только волосы, но и пол-лица оказались скрыты. Что ни говори, специфическую узнаваемость моей физиономии, в свое время растиражированной местными медиа, приходилось учитывать. Дело, конечно, давнее, но все же. Молодая женщина моего возраста полулежала, привалившись к стене, видимо, в глубоком обмороке. Мадам Спраут не стала приводить ее в чувство, оставив в спасительном забытьи. В полутьме лицо казалось совсем детским — округлое, миловидное, сужающееся к подбородку и от этого имевшее форму сердечка. Только волосы — пепельно-серые, как будто совсем седые. Я провела по ним рукой, не веря очевидному, — женщина с тихим вздохом открыла глаза. С полминуты мы глядели друг на друга, причем она — явно силясь то ли вспомнить, то ли осознать. Наконец вновь закрыла глаза, и, наклонившись к самым ее губам, я расслышала: — …надо … все равно … готова… — Эй, к чему это ты готова? — я легонько тряхнула Дору за плечо (наконец дошло, кто передо мной, — гордитесь, родичи-жирафы!) Понять, о чем она, было нетрудно. — А как же ребенок? Он тоже «готов»? Дора подняла изумленный взгляд, но поняла мое всеведение по-своему: — Значит, все-таки не кентавр?.. — Добавила задумчиво: — Всегда считала вашу братию шарлатанами. Как видно, зря. — У тебя что-нибудь болит? — развенчивать такую удобную для меня легенду не стала. Пусть думает, что я новый учитель, на место Фиренца, чье назначение скандализировало волшебный бомонд. — Голова? Живот не тянет? Она закрыла глаза: — Душа болит. Я всматривалась в бледное лицо, словно излучавшее свет в полумраке ниши. — И голова… Пить хочется. Простейшее Агуаменти я освоила, спасибо Северусу, — вот и пригодилось. Пришлось правда сперва вымыть ладонь — поить-то было не из чего. — Не тошнит? — Меня теперь постоянно тошнит, — бледное подобие улыбки на мгновение тронуло губы, и взгляд темных глаз, обведенных кругами, остановился на мне. — Не предскажешь, умирать… очень больно? — Сначала. Но совсем недолго. Потом легко и свободно, как будто вырвался на волю. И летишь. И тут же спохватилась: — А тебе зачем? Эй, даже не думай! А… — Да поняла уже, — Дора вновь закрыла глаза, по-детски сморщилась. Хотела что-то сказать, но не стала. Так и лежала безучастная ко всему, давя подступавшую дурноту. Когда, наконец, я смогла оставить ее и оглянуться, что происходит, сражение, на мой неискушенный взгляд, напоминало свалку. За грохотом, криками, воем, рычанием, в клубах каменной пыли и крошева я поняла только, что армия вервольфов нехотя сдавала позиции. Но те, кто оставался в строю, скорее всего, тоже подранки, были исполнены такой отчаянной злости, что почти все силы взрослых защитников уходили на то, чтобы не дать зверью покалечить ни детей, ни взрослых. Полноценно противостоять пожирателям по-прежнему не получалось. И довольно странно, что те так вяло использовали блестящий шанс смять ряды защитников замка. Не иначе, побаивались, что опьяненное яростью и запахом крови зверье, встань они бок о бок, не станет разбирать, где свои, где чужие. Эта мысль мелькнула на задворках сознания и умерла недодуманная, потому что в этот момент я увидела, как в нескольких шагах от меня, схватившись за плечо, осела Луна Лавгуд. Зверь, что бросился к ней, почуяв легкую добычу, тут же оросил кровью грязный пол: кто-то из толпы школяров от души метнул секущее проклятие, располосовавшее зверю бок от плеча до хвоста, но большего сделать для соратницы не смог. С полминуты, я примеривалась, что бы сделать, наблюдая, как школяры старательно обходят раненую, не в состоянии пока помочь ей, как прикрывают от ударов магов и нападения оборотней. И тут в голову поскреблась здравая мысль, что тело человека как физический объект нисколько не отличается от любого неодушевленного предмета. Право же, Акцио, при всей его бытовой простоте тренированное мной не раз в тупике Прядильщика, оказалось не самой лучшей идеей, поскольку притягивает предмет со скоростью, прямо пропорциональной массе и обратно пропорциональной расстоянию. То есть схватить метлу, палочку, перо при известной ловкости — это одно. Получить на скорости несущимся телом, не уступающим тебе в массе, — другое. Но зато быстро, и никого не зацепили. Правда несколько голов повернулись в мою сторону, несколько палочек вскинулись, но, правильно разгадав маневр новоявленной фронтовой сестры, волонтеры Армии Дамблдора вновь принялись за дело. Теперь в нише было уже двое, причем Луна, как выяснилось, начисто утратила свое очаровательное юродство. Едва придя в себя, рванулась было назад. Но, увы, рука была повреждена глубоким, как удар сабли, ожогом, так что о сражении не могло быть и речи. Однако девушка заявила, что может попробовать действовать левой. Не в бою, конечно (тут она горестно вздохнула, правильно оценив свои шансы), но таскать-то раненых с поля боя сможет со мной на пару. Опять же прикроет, если что. Идея была здравой, и после некоторых манипуляций, произведенных Дорой над раненой рукой шестикурсницы, наш маленький медсанбат принялся за дело. Не скажу, что это было легко, и уж вовсе не безопасно. Однако уже через четверть часа обе ниши заполнились ранеными так, что встал вопрос об увеличении, так сказать, койкомест за счет следующего углубления. К счастью, тяжелыми были далеко не все. Кто-то, придя в себя после оглушения и получив исцеление относительно легких ранений, возвращался в строй. Но были и невосполнимые потери. Юноша-пятикурсник с Гриффиндора, фотограф-любитель, не расстававшийся с камерой, кажется, даже во сне, умер от ран, полученных в схватке с оборотнем. Луна отерла слезы с грязной щеки, и я угадала ее мысль, потому что сама думала о том же: после таких ран подростку остаться здоровым было бы нереально, даже если б выжил. Это организм взрослого мужчины способен побороть вирус ликантропии, но у довольно тщедушного подростка практически нет шансов, особенно при таких обширных увечьях. Так что, может, оно и к лучшему. Мы не транспортировали тело в нишу — положили у самой стены, рядом с истерзанным телом волка, чтоб не мешало сражающимся. Не надо, чтобы Дора видела их. Да и Аластора Муди, который покоился рядом. Его мы тоже не без труда вытащили из-под ног сражающихся, правда уже порядком потрепанного, посмертно. — Кого ты все время выглядываешь? — Луна, прищурившись тоже осматривала театр военных действий. — Да так… Вон, смотри! — я показала на одного из защитников, привалившегося к обломку статуи. — Ага… — Луна примерилась со своего ракурса, я — со своего, выбирая наиболее удобный, чтоб никого не задеть. И тут Луна добавила, как бы между прочим, тоном самым праздно-мечтательным: — Вот я все думаю, где тебя видела? Ты не из… — она взмахнула свободной рукой, как крылом. — Угу… Так, хватаю я! Спустя мгновение мы уже транспортировали неудобно обвисшее тело молодого человека с огненно-рыжей шевелюрой, перехваченной в низкий хвост. Лицо и волосы заливала кровь из рассечения на лбу. Но сама рана оказалась неглубокой. Однако парня то ли контузило очередной Бомбардой, то ли обломком приложило. Уже в спасительной нише Луна, отерев кровь с лица раненого, ойкнула. Потом приложила ухо к его груди, пока я пыталась поймать биение пульса на шее. — Жив. — Точно? Я не могу расслышать. Вместо пояснений я прижала ее палец к тому месту, где редко, несильно но все же отчетливо билась жилка. — Фред или Джордж? — ну да, однажды увидев братьев на крыльце магазина в Косом переулке, опознать уже нетрудно, даже в полумраке. А вот понять, кто из двух, и при ярком свете... — ...задачка не из легких, — Луна философски пожала плечами и уступила место Доре: вот сейчас поколдует, и он, глядишь, сам назовется. Если не соврет. Дора вполне пришла в себя и сейчас была главным нашим целителем. А поскольку раненых мы подбрасывали исправно, ей пришлось позабросить мысли о героической мести и доблестной смерти в бою — не до того было. Луна, конечно, знала кое-то из целительских заклинаний, но по сравнению с профессиональным мракоборцем, прошедшим расширенный курс военно-полевого целительства, была фантиком немногим лучше моего. Миссис Люпин, кстати, посоветовала действовать при транспортировке локомоторными заклинаниями: безопаснее и для нас, и для раненых. Хотя порой быстро выхватить раненого из-под ног, а то и зубов вернее было старым добрым, хоть и небезопасным Акцио. Как говорится, спасая жизнь, не думают о ребрах… Вот, кстати, о зубах-то надо было помнить. Наверное, как многие, кому удавались неоднократно отчаянные предприятия, мы с Луной в какой-то момент потеряли осторожность, притерпелись к постоянной опасности. Опасность успела стать обыденной, притупив чувство страха, инстинкт самосохранения. Когда в нескольких метрах от меня возникла и метнулась навстречу ощеренная пасть, я только охнула. Зато Луна отреагировала профессионально — вервольфа отбросило, изрядно тряхнув, как ударом тока. Но в тот же момент к нам по обломкам каменных статуй, ловко уходя от ударов, ринулись сразу две твари. Время как будто растянулось. И в этом тягучем рапиде я со всей страстью обреченного, остро ощутила желание во что бы то ни стало остаться в живых здесь, в мире, где ветер свистит в ушах на карусели и сердце замирает от волнующей полынной горечи, где есть человек, с которым мне здорово учиться и спорить, предаваться любви, просто молчать и даже ссориться. Ощущать полынно-терпкий запах, тепло ладони и щекочущую небритость щеки поутру. Потому что он — мой мужчина, и другого не надо. А еще потому, что именно в этом мире есть единственный родной мне по крови человек, мой сын, и мне даже не нужно учиться любить его — оно уже есть во мне. И все это — единым мгновением. Вот тогда я и выпалила: — Экспекто Патронум! Серебристое сказочное животное брызнуло из палочки, соткалось ровно в тот момент, когда пришло осознание, что против оборотня Патронус бесполезен и что вот сейчас я все же погибну. А жаль... Вервольф отреагировал странно. Как будто Единорог был соткан из чистейшего огня, обжегшего зверю глаза, ослепившего. В следующий момент оборотель, скуля, жалобно катился прочь, прикрывая лапой бесполезные отныне, выжженные глаза. Животное же, пронесясь сквозь ряды нападавших, не причинило вреда людям, хотя кое у кого сдали нервы, и потоки магической энергии хлынули в Патронус, в свою очередь не причинив тому вреда. Зато в рядах оборотней раздался дружный вой. Совершив «круг почета», Единорог рассыпался серебристыми искрами. Я не успела изумиться такой странности, когда из гущи сражавшихся на правом фланге, скрытом от нас за мельтешением, с чьей-то палочки сорвалась сияющая птица, здорово напоминавшая феникса. Расправив гигантские крылья, она пролетела сквозь уцелевших «командоров», на бреющем полете врезалась в остатки волчьего воинства, огласившего своды диким воем. А спустя несколько мгновений уже десятка два всевозможных зверей и птиц ринулись в атаку. Разинув рот, я наблюдала буквально сцену из «Маугли». Были здесь и грызуны, и птицы, и пушные звери, и Змей, и Рысь, вполне заменявшая пантеру, и даже Медведь, да не гималайский, а нормальный такой русский Потапыч. – Как занимательно… — мурлыкнула Луна самым мечтательным тоном, как-то разом превращаясь из боевого товарища в Ренату Литвинову. — А я думала, они только на дементоров так действуют. — Я тоже. — Разве? Но ты же первая послала Патронус. И что на это скажешь? Что чисто по наитию, и кроме него в моем боевом арсенале мало что есть, потому что, вообще-то, я не соискательница места преподавателя Предсказаний, а первоклашка с Хаффлпаффа? — Думаю, никто просто не пробовал применять Патронус-чары против оборотней в их звериной ипостаси. А магия, как известно, во многом эмпирична. Всех особенностей заклинания не знает даже его создатель… Я готова. Давай! Тело раненого мы поймали, уже наловчившись, так что бедолага и сам не приложился спиной да затылком, и нас не подмял массивным телом. — Может быть, — юродство вновь сошло с Луны, как сходит выражение с лица. Она старалась транспортировать мага на минимальной высоте, как на воздушной подушке. Это требовало сосредоточения. Моя же задача была прикрывать нас. Но никому до нас теперь не было дела: выведя из строя оборотней, защитники замка методично добивали их, переключаясь, наконец, только на магов. То и дело с той и другой стороны лупили заклинаниями по немногочисленным уцелевшим статуям и обломкам статуй разбитых. Пыль стояла столбом, а грохот заглушал крики, стоны и ругань. Именно в этот момент случилось то, чего я ждала и опасалась: внезапно из кучи-малы сражавшихся, крутнувшись в каком-то чудовищном уширо, вылетел почти неузнаваемый Снейп. Видимо, заклинание, посланное с разворота, достигло цели, но профессор, двигаясь по инерции, сместился на левый фланг, практически к самой стене, у которой, привычно сжав палочку и готовая ко всему, застыла я. Капюшон был по-прежнему надвинут поглубже, скрывая стянутые в хвост волосы и лоб по самые брови. И физиономия, которую я успела перемазать, еще ползя по местной канализации, вряд ли способствовала узнаванию в тускловатом мерцании светильников. Но я-то узнала его в разгоряченном боем чумазом оборванце. Ну… и он тоже узнал. Однако услышать, что про все это думает главный язва всея Хога, я не успела: за спинами нападавших произошло какое-то движение, и сквозь шум боя донеслись юношеские голоса. Я же, воспользовавшись тем, что профессор отвлекся, нырнула в нишу, где уже скрылась Луна с раненым. Ждала, малодушно замирая, что вот сейчас он появится, одна надежда — не станет выяснять отношения при чужих. Но шли минуты, мы возились с раненым, а Снейп не появлялся. Зато спустя какое-то время к нам влетел молодой человек с перевязанной головой — тот самый, которого мы вытащили первым. Едва придя в себя, он вновь ринулся в толпу сражавшихся, Дора его и не удерживала, лишь крепче закрепив повязку и шепнув что-то ободряющее. И вот теперь вернулся: — Уходите! Скоро здесь может стать жарко. Мы переглянулись, а он, выглянув из ниши и не размениваясь ни на объяснения, ни на Локомотор, перекинул через плечо тело не то Фреда, не то Джорджа — единственного, кто точно не мог передвигаться сам, и бросился вдоль стены направо, к следующей нише, где тоже были раненые. Рассказать, в чем дело, ему все же пришлось, едва мы наспех справили новоселье. (О, будьте благословенны вовеки, строители замка, предусмотревшие столько укрытий!) Из сбивчивых объяснений мы поняли, что группа студентов-старшекурсников, в основном хаффлов, среди которых оказались и несколько слизней, в сопровождении отряда домовиков замка миновала ловушки лестниц и вышла в тыл нападавшим. Что бы ни ожидали встретить «дети подземелья», увиденное превзошло все фантазии и привело их в некоторый ступор. Но, если хаффлы были готовы сражаться в надежде на помощь остальных защитников, то слизни оказались в весьма щекотливом положении: направить оружие против нападавших не могли, связанные узами кровного родства со многими из тех, чей блицкриг захлебнулся, увязнув в затяжном сражении, но и пойти против школы — тоже. Всякий, переступавший стены Хогвартса, отныне должен был защищать его от любого вторжения извне, даже если в числе нападавших был его отец, как у Нотта, дядя по матери, как у Паркинсон, или кузен, как у Вейзи. Но на практике к этому никто не был готов. Некоторой заминки хватило нападавшим осознать, что их не взяли с тыла. Наоборот, подфартило захватить заложников — всю эту не успевшую прийти в себя школоту, и можно брать Дамблдора со всей сворой тепленькими на шантаж заложниками. Хотя… Кто сказал, что им нужны пленные? По ту сторону «линии фронта» тоже поняли. Но что они могли? И тогда случилось сразу две неожиданных вещи. Малфой, до того стоявший, опустив палочку и озирая исподлобья ухмылявшихся «соратников», внезапно вскинул оружие, но не против нападавших, а против своих, успев уложить не опасным для жизни, но весьма действенным и, главное, совершенно неожиданным оглушающим Нотта и еще нескольких, избавив от необходимости решать нелегкую дилемму, против каких «своих» обратить оружие. Но сам оказался обречен и погиб бы, если бы откуда-то из пустоты не ударили обезоруживающим и связывающим. Два же других удара, метившие в Малфоя, прошили уже пустое место там, где только что стоял «предавший дело Лорда». Предсмертный вскрик домовика, который из-за пирамиды разноцветных вязаных шапок был слишком хорошей мишенью и не успел уклониться, привел в движение его соплеменников, и тут уж многочисленному десанту пожирателей пришлось убедиться, что магия домовиков совсем не так безобидна, как привыкли считать поколения господ магов. Впрочем, даже с учетом войны на два фронта заметное численное превосходство оставалось за нападавшими. К тому же все они были зрелыми, опытными магами и с готовностью пускали в ход непростительные заклинания, тогда как среди защитников на одного взрослого мага приходилось два-три подростка с разной степенью владения навыками ведения боя. А окончательно озверев, пожиратели с новыми силами, не измотанными, как у противника, схваткой с оборотнями, ринулись в бой в надежде завершить дело. — Наши пока держатся, но статуи практически полностью разбиты. Преподаватели на пределе. Мадам Спраут оглушили, но она пока в строю. Если дальше так пойдет, им придется отступать и на траверсе вашего прежнего убежища окажется враг, — мракоборец помог устроиться последнему раненому и был таков, оставив нас мучиться вопросом, как там ученики с домовиками, оказавшиеся отрезанными от основных сил защитников, уже заметно утомленных и попросту не способных на прорыв. Так вот почему Северус не подстерег меня во время спешной эвакуации нашего «медсанбата». Ему было сильно не до нас. Зато кое-что в рассказе мракоборца я взяла на заметку: Экспеллеармус, пришедший из пустоты, и странное исчезновение Малфоя на глазах десятков людей. Ах, как все это знакомо… И кто б мог подумать! Малфою, с его гордостью, после такого легче удавиться, чем расплатиться с долгом. А впрочем, что я вообще знаю и понимаю в нем? — А я всегда знала, что Малфой нас еще удивит, — мечтательная Луна вновь включила Литвинову, но не прекратила процесс превращения обрывков мантий, снятых с убитых и раненых, в бинты, являя дивный симбиоз практичности с юродством. У нас не было ни одного зелья, поэтому глубокие раны, остановив кровь и промыв водой, приходилось просто бинтовать, чтобы не попала грязь. С оглушенными без сопутствующих ранений было проще: Энервейт и немного воды помогали прийти в себя. Дора была уже на пределе. — Мне кажется, прошло уже несколько часов. Интересно, рассвело? — Нет, разумеется, — Дора отерла пот со лба, оставив грязные разводы. — Тебе кажется, — чуть оттянув манжет, она взглянула на часы: — С момента, как все это началось, прошло час и двадцать семь минут. Но по моим ощущениям тоже целая вечность. С полминуты мы молчали, вымотанные и опустошенные. Надо идти вновь искать раненых. Их прибавлялось. Надо проведать тех, кто в других нишах, — «выздоравливающих». — Эх, мне б Костеросту да настойки бадьяна, а к ним… Дора перечисляла уже знакомое, скорее всего составлявшее походную или бытовую аптечку магов, как пластырь, перекись, нурофен и активированный уголь — аптечку магла. Вспомнился наш аптечный шкафчик на кухне, и следующая же мысль была настолько внезапной и ясной, насколько безумной при всей своей привлекательности. Выручай-комната — она же при желании может стать и волшебной аптекой, где возможно разжиться всем необходимым! Правда придется трижды пройти мимо заветного места вблизи той самой ниши, откуда пришлось спешно эвакуироваться. Сделать это практически на линии фронта, под огнем с обеих сторон, рискуя… да что там — напрашиваясь быть подстреленной. Но это — единственная возможность разжиться нужными зельями. — Ничего не видно. Там такая неразбериха, — Луна вернулась с какими-то обрывками ткани, которые можно очистить и трансфигурировать в перевязочный материал. По ее словам, пытаться искать и таскать раненых в такой куче-мале было невозможно. — Ты куда? — Дора отвлеклась от раненого. — Сейчас вернусь, — ответила я и заверила: — Буду осторожна. Я скоро. Что идея безумна, стало ясно воочию, как только я сунулась наружу, — тут же едва успела пригнуться, пропуская над головой вспышку заклятья. И побежала, все так же пригнувшись, вдоль стены, испытывая непреодолимое искушение перейти на заячий зигзаг и впервые в жизни жалея, что я не анимаг. Уилл — кажется, так звали того мракоборца, который помогал нам, — предупредил вовремя. Останься мы на прежнем месте, несладко бы нам пришлось. И сейчас не приходилось надеяться, что удастся сосредоточиться на том, куда я хочу попасть, вместо того, чтобы уклоняться от вспышек и посылать в ответ оглушающее — единственное, что было в моем арсенале на такой случай.◄♦►
Я еще соображала, что буду делать, когда уши и мозг внезапно пронзило болью, как раскаленной иглой. Мир вокруг будто замер, покачнулся. Я осела, зажимая уши ладонями, и не сразу поняла, что слышу голос. Высокий, холодный, он как будто звучал во мне, вспарывая мозг изнутри. Но, как, ни странно, за первым болевым ударом постепенно пришло облегчение, и я не сразу, но все же различила слова: «… и я сделаю это во имя будущего прекрасного мира, в котором маги перестанут прятаться по норам, как крысы, боясь нарушить покой презренных тварей. Но я не желаю проливать драгоценную кровь одаренных ради мира, в котором бездари будут знать свое место. И поэтому я говорю тебе, маленький крысеныш, привыкший, что за него умирают! Выходи! Закончим эту безнадежную для вас бойню. Или ты вечно будешь прятаться за чужими спинами?». Воцарилась тишина. Люди с трудом приходили в себя. Многие десятки глаз смотрели на подобие человека, говорившего это, не размыкая губ, но так, что слышать мог каждый. У ног хозяина свивала кольца огромная змея. Благоговение, страх и победительный восторг большинства, смыкавшего ряды за спиной повелителя и господина, вполне уравновешивались ненавистью, презрением и даже жалостью меньшинства, порядком измотанного боем. Я буквально ощущала на вкус этот коктейль, как будто мощная ментальная магия, пронзившая пространство, сделала мысли и чувства многих материальными. И даже не сразу уловила момент, когда главных действующих лиц стало двое. Оттого, что «линия фронта» заметно сдвинулась в сторону защитников, которым все труднее было сдерживать напор нападавших, оба мага, змееподобный мутант и мальчишка, успевший где-то посеять очки, оказались в нескольких шагах от меня. Только моя персона никого не занимала. Все взгляды были прикованы к ним двоим. Немая сцена затягивалась. Реддл медлил, как если бы раздумывал над шахматной партией. Гарри стоял, обманчиво спокойный, но готовый в любой момент вскинуть палочку. Или мне просто так кажется? Готов ли он бить на поражение? Насмерть? А если нет? Если у него иные исходные? Что рассказал ему Дамблдор? Поверил ли доводам Серой Дамы? А если по-прежнему считает, что мальчик должен принять на себя миссию добровольной жертвы? Умереть? Только сейчас, сфокусировав зрение на втором плане, я увидела по правую руку от Гарри позади него директора и поразилась, каким старым и немощным он выглядит по сравнению с тем Дамблдором, которого я видела еще несколько дней назад. В этой обреченности смерти, проступавшей во всем его облике, мне виделся приговор и самому Гарри. И вот тогда оно случилось. Я вдруг поняла, что уже слышала этот голос когда-то давно, в другой жизни. И сделала то же, что и тогда — шаг вперед, наперерез. И еще. Никто не обратил внимания на меня, никто не шевельнулся, захваченный уже начавшимся, по сути, поединком. Потому что в этот момент заговорил Гарри: — Ну что же ты медлишь, Реддл? Ты ведь все уже решил? Ах да, повелитель всего мира не может совладать с собственной палочкой… — Молчать, щенок! Ну же, дерись! Гарри не двинулся с места, только весь как будто подобрался, готовый отразить удар. «Он будет защищаться! — я бросила взгляд на Дамблдора, как будто это была моя заслуга. — Он будет защищаться!» Но выражение, с которым старик директор смотрел на младшего из двух своих учеников — на меня будто ушат ледяной воды вылили. На губах старшего зазмеилось подобие довольной усмешки. — Не делай этого, Том, — Дамблдор говорил тихо, но твердо, и в воцарившейся тишине его слышали все, но понял только один. — Уйди с дороги, Альбус. Ты больше не страшен мне, и они напрасно думают, будто ты способен их защитить. И в следующий момент мир во второй раз за сегодня растянулся, как в замедленной съемке. Реддл сделал какое-то короткое направляющее движение палочкой в сторону противника, одновременно скользящим движением уходя в сторону. Но не убивающее заклятье сорвалось с нее, чтобы столкнуться с обезоруживающим в сияющем клинче — на конце палочки только возник направленный поток огня когда я поняла, что время растянулось только для меня, а Гарри не успеет даже понять. Зато мне оставшихся двух шагов точно хватит! Я успела: толчок пришелся именно в тот момент, когда Гарри уже вскинул палочку в безнадежной попытке защититься и защитить. Кажется, я даже крикнула что-то, выталкивая его из-под струи адского пламени. Жар и мгновенная боль не позволили увидеть, как с противоположной стороны в такой же попытке защитить рванулся мужчина в жилете поверх изодранной грязной сорочки, и возглас: — Поттер, прочь! — потонул в гуле неукротимого пламени и боли — запредельной, последней…◄♦►
Мир вновь пришел в движение, только почему-то я вижу все это так, словно вишу под потолком. Это похоже на танец или пантомиму. Старик делает шаг вперед, и на пути адского пламени встает невидимая стена. Это какое-то невиданное по силе волшебство, потому что вскрик изумления срывается с губ змееподобного. Но адское пламя не остановить: отраженное от невидимого щита, как от поверхности зеркала, оно устремляется к пославшему его, и крик человека, безмолвная агония змеи тонут в воплях ужаса. А обращенное против того, кто вызвал его, пламя угасает, приняв должную жертву. Горстка остывающего пепла — вот и всё. Люди так потрясены, что не сразу видят, как с последним дыханием силы покидают старика, и он замертво валится на пол, усеянный трупами и осколками. Как, ткнувшись в один из них, ломается судорожно зажатая в руке палочка. Стук деревянного осколка по каменному полу звучит сухо, едва слышно. А в следующий момент из толпы к мертвому бросается ведьма — ошметки некогда изумрудно-зеленой мантии за спиной как порванные крылья. И сама она подобна подстренной птице, замирает на коленях над погибшим и непобежденным. Но я смотрю не на нее — на юношу, точно так же стоящего на коленях над какой-то бесформенной, спекшейся в уголь массой. Выпавший из руки зуб василиска откатился прочь, уже никому не нужный. Медленно, как во сне, Гарри окружают товарищи, и кто-то осторожно поднимает злосчастный зуб, сжимая в руке такой же. Они еще готовы к последней рукопашной. Они еще не верят, что все закончилось, но усталость и спасительное опустошение уже берут власть над толпой, не давая прийти в отчаяние, осознав разом горечь каждой потери. Пожелай кто-то из пожирателей убить Гарри сейчас, это было бы легче легкого. Но ряды нападавших в смятении дрогнули и отступили, смешавшись. Лишь глаза воина видят меня. И я вижу в них тихую грусть. «Прости, Снорти. Ты же знал, что так все и должно было закончиться. Может быть, не хотел, но знал. Так надо. И это — правильно». «Да, так надо», — другой голос, и другие глаза. Я вижу их близко-близко. Что есть силы сжимаю руку любимого. Бесплотности не чувствую, зато чувствую тепло и пьянящую горечь полыни под языком. Смерти нет. Я растворяюсь в сияющем свете, все крепче сжимая руку долговязого юноши. Он улыбается, глядя вперед, вбирая в себя весь Свет невечерний, немеркнущий. Меня обнимает крылом. «Не забывай!..»