– Тебе снятся плохие сны? – Постоянно. Просто кошмары какие-то… (Харуки Мураками «Охота на овец»)
Чувствительность возвращается как-то разом, правда не в полной мере: боли я по-прежнему не чувствую, но темнота рассеивается светом от двух довольно странных источников, и моему взору предстает невероятная картина. Небольшое помещение без окон более всего подходит под определение «каменный мешок». Похоже, здесь разворачиваются нешуточные страсти. На память приходит «Собор Парижской Богоматери», если бы подобный эпизод там был: темноволосая женщина, напоминающая цыганку, но почему-то в траурно-черном одеянии, лежит смертельно бледная, с растрепанными, черными как смоль волосами. Одного взгляда на мертвенно-восковую кожу здешней Эсмеральды, на осунувшееся лицо с запавшими глазами достаточно, чтобы понять: она мертва. Но склоненный над ней человек, кажется, не вполне верит очевидному. Похоже, он надеется оживить несчастную. Некстати вспомнился старый студенческий стишок про то, как «архидьякону Фролло, прямо скажем, не везло». Хм, странный сон… Сон? Ну да, значит, я не умерла. Должно быть, лежу на операционном столе или в послеоперационной реанимации. Мне вводят препараты – производные морфия. Говорят, они вызывают то, что называется «наркоз со сновидениями». Мне когда-то подруга рассказывала, ей вообще чудилось, будто она занимается любовью с хирургом, который ее оперировал. А у меня такой вполне себе литературный сон. Ну что ж, поглядим. С этой мыслью подхожу ближе. Как и следовало ожидать, мужчина меня не видит, а я его могу рассмотреть детально. Фигуру и рост оценить трудно, поскольку он одет в какой-то черный балахон и стоит на коленях перед распростертой на каменном полу женщиной. Но что-то мне подсказывает: человек этот высок. У него крупные кисти рук с длинными, тонкими, узловатыми пальцами – с такими на скрипке играть, а они тщетно пытаются нащупать пульс на шее несчастной. Продолговатое, астеничное лицо едва ли не столь же бледно, как лицо неизвестной Эсмеральды. Пряди довольно длинных черных волос падают на высокий лоб, покрытый бисеринками пота. Тонкий хрящеватый нос с горбинкой напоминает клюв хищной птицы. Он был бы слишком выдающимся для иного лица, но у этого экземпляра вообще крупные черты: густые брови, упрямая линия плотно сжатых губ, не менее упрямый подбородок. И глаза – обсидианово-черные, почти без блеска. Удивительные глаза, но выдержать такой взгляд… В какой-то момент у него, видимо, сдают нервы. Мужчина резко вскакивает (я едва успеваю отшатнуться), в развороте полы его то ли балахона, то ли плаща, то ли мантии разлетаются, словно крылья огромной летучей мыши, и он в три шага рассекает пространство, упираясь в стену. Замирает. Вновь резкий разворот. Два шага назад. Движения рваные, нервные, отчего сходство с неровным полетом нетопыря еще более усиливается. В какой-то момент тень челки, словно маска, падает на худое горбоносое лицо, и жутковатый образ готического злодея рассыпается, уступая место герою комиксов. – Северус, успокойтесь, – хорошая, правильная английская речь. Вздрогнув, я тоже оборачиваюсь на голос того, кого даже не заметила, разглядывая это странное подобие Бэтмена. У самой двери стоит высокий сухопарый старик с длинной седой бородой, которого я сразу окрестила Звездочетом, поскольку его балахон синий в серебряных звездах. Головным убором ему служит нечто вроде камилавки в цвет облачения. Старик вполне себе «средневековый» но аромат подлинности напрочь отбивают очки: полуовальные стекла поблескивают в свете неизвестных светильников, отчего сам он больше всего напоминает университетского профессора, решившего повеселиться со студентами в Хэллоуин. – Успокойтесь и завершите дело, – он говорит спокойно и мягко, но не подчиниться ему невозможно. – Положите руку на Кольцо, прочтите заклинание еще раз и ждите... Да поверьте же наконец в то, что делаете! Тот, кого я окрестила Бэтменом, на мгновение замирает, затем в развороте резко опускается на колени перед женщиной, кладет руку на ее кисть и, очертив в воздухе непонятный знак недлинной указкой, что-то беззвучно шепчет, прикрыв глаза. Вид у него сосредоточенный и беззащитный. Мне интересно понаблюдать за этим спектаклем, но мгновенная вспышка и боль вышвыривают из странного бреда, а спустя мгновение наваливается непривычная тяжесть…***
Темнота. Тяжесть. Холод. Тело затекло и словно окаменело. Тело? Вот что мне казалось странным: еще мгновение назад я его не чувствовала, а теперь… Что-то живое и чуть прохладное неприятно пробегает по шее. Брррр! – Есть пульс! – глубокий баритон едва дрогнул от изумления. Красивый голос, но почему-то кажется жутко неприятным. С трудом разлепив глаза, вижу прямо перед собой лицо горбоносого и глаза… Нет, не смотреть в эти глаза! Отвожу взгляд, окидывая помещение с нового ракурса. Это ненадолго отвлекает. Странно, еще недавно незнакомец в черном не вызывал у меня таких судорог омерзения. Меня почти тошнит от прикосновений его пальцев к моей шее и лбу. Меня вообще тошнит. И больно в груди, а голова вообще гудит, как набатный колокол. Ах, ну да! «Наркоз со сновидениями». Эти двое, должно быть врачи. Они меня лечат, а все остальное – всего лишь плод моего воображения. Такой милый «готический» глюк. Пытаюсь пошевелить онемевшими пальцами ног. Получается! – Слава Богу! – собственный голос звучит хрипло. Язык еле ворочается, и слова родного языка произносятся с усилием, хотя рождены чувством невероятного облегчения: позвоночник цел. А остальное ерунда, срастется. Некоторое движение слева, шуршание одежды – теперь на меня пристально смотрит и старый Звездочет. – Вы… русская? – на моем языке он говорит с легким акцентом, который, впрочем, не может скрыть удивления. Вот те раз! А разве я здесь не по турстраховке? При мне и документы были, и несчастный случай случился на экскурсии… А-а, должно быть, врачи просто так проверяют мою адекватность. Кто знает, может, я потеряла память или вообще подвинулась рассудком? Ладно, ребята, придется убедить вас, что я в своем уме. – Да, я – русская, – артикулирую на родном великом и могучем по-прежнему с трудом, и выходит не вполне по-русски, но это ничего. – Меня зовут Алина Глебова. Мне двадцать четыре года. Прилетела в Лондон из Москвы по турпутевке. Во время экскурсии в Оксфорде попала под колеса грузовика, – пожалуй, этого достаточно, чтобы понять, что с головой у меня всё в порядке. Ого, а вот у господ докторов, похоже, не всё! Звездочет и Бэтмен – вот интересно, как они выглядят на самом деле? – озадаченно переглянулись, после чего уставились на меня – старый с неподдельным интересом, молодой – с явной досадой и, кажется, даже с суеверным ужасом. Что не так-то? Может, старик не вполне хорошо владеет русским и мало что понял? Я вот тоже могу спросить: «Шпрехен зи дойч?» – но, если немец примет мой вопрос как сигнал к общению и начнет излагать мне свою биографию или, того хуже, подробности футбольного матча между «Штутгартом» и «Баварией», ни слова не пойму. – Наверное, мне лучше говорить по-английски? – слова чужого языка и вправду срываются с губ без труда, только этот хриплый голос – не мой он. – Как угодно, – Звездочет говорит по-русски так свободно, что, похоже, языковой барьер не при чем, но говорить по-английски, пожалуй, будет уместнее. Я же смотрю на Бэтмена, и чем больше смотрю, тем больше понимаю: попала я конкретно. Вот чует моя чуйка, не так что-то с этим наркозом… С трудом отрываю руку от пола, подношу к глазам и вскрикиваю в ужасе: худая, бледная кисть с длинными тонкими пальцами, на одном из которых, безымянном, надет тяжелый перстень с черным камнем, никак не может быть моей. Это же рука той самой Эсмеральды! Все еще не веря своим глазам, трогаю волосы – слишком жесткие. Мои, хоть и густые, но мягче и не вьются. Подношу к глазам черную как смоль прядь и в ужасе закрываю глаза. Если все же наркоз – хоть бы это было так! – я задушу мерзавца анестезиолога! – Мисс, – рука Бэтмена холодна, как и его голос. Прикосновение ко лбу вызывает необъяснимый приступ омерзения. – Не сссмейте трогать меня! – это мое шипение? Ну я и змея. – Как угодно, – не голос – фреон. Резкий разворот, порывистый шаг, и полы черной мантии едва не мазнули меня по лицу. Меня ли? Я вновь пялюсь на «свои» руки, потом перевожу взгляд на Звездочета, который все это время не сводит с меня заинтересованного взгляда. – Скажите, мне ведь это все кажется, да? Это просто наркотический бред, а вы на самом деле обычные врачи? – блею я, мало на что надеясь. И уже знаю, что он сделает: старик медленно качает головой. – Кто вы? Где я, и что со мной? Звездочет тяжело вздыхает, некоторое время молчит, потом говорит: – Не знаю, сколь много скажут вам наши имена. Но извольте: я профессор Дамблдор. Альбус Дамблдор, директор школы чародейства и волшебства Хогвартс. А это, – он глядит в сторону Бэтмена, угрюмо скрестившего руки на груди, у самой стены, – профессор Снейп. Северус Снейп, специалист в области защиты от темных искусств и… –… зе… зе… зелье… варения… – в приступе истерического хохота я довольно ощутимо прикладываюсь затылком о каменный пол и, не переставая хохотать, пытаюсь подняться. Ха, все же бред! Или сон? Но кто бы мог подумать, что Денисов рассказ о съемках «Гарри Поттера» в стенах Крайс Чёрч так на меня подействует?Мой бедный мозг, измученный наркозом, Я брошу камень в глубь твоих извилин – Глюк!
Я все же поднимаюсь, хоть и не без труда, оглядывая свою персону, насколько возможно. Во всем этом радует одно: вижу себя в черном, а не в белом. Говорят, видеть себя во сне в белом для девушки – к смерти. А видеть мертвеца или похороны – к долгой жизни. Значит, будем жить! Ну, что ж, станем придерживаться предложенной легенды. Старик директор так и остается сидеть на корточках – то ли сильно удивился такой веселой и осведомленной мне, то ли просто не может разогнуться. А вот декан подземелий сверлит ну о-о-очень нехорошим взглядом, причем не меня, а профессора. – Вам помочь, профессор? – я, все еще улыбаясь, протягиваю левую руку. Но старик не спешит воспользоваться помощью. Он печально смотрит на мое предплечье, где из-под задравшегося рукава виднеется уродливое черное клеймо в виде черепа. Улыбка сама сползает с моего лица. Сон перестает казаться забавным. Нет, в реальность происходящего я не верю, конечно, но, увы, в моей жизни бывал период, когда мне снились и кошмары. Крайне неприятно, когда сон неумолимо скатывается в кошмар, и ты бессильна этому помешать. Вот сейчас придет местный маньяк – как, бишь, его зовут, их главного злыдня? – и порежет меня на ленточки. Будет страшно и больно. Почему-то в кошмарах всегда испытываешь настоящие ужас и боль. – Это не сон, – голос предполагаемого Снейпа звучит холодно и отстраненно, как приговор. Черт, он что, читает мои мысли?! – Ваши мысли читать несложно, – легкая насмешка. – И это не сон. И не кошмар. Пока. Тот, о ком вы подумали, сюда не придет. Вы сами придете к нему, если он пожелает вас видеть. И лучше вам быть готовой к такому повороту событий, – с этими словами Снейп в три шага преодолевает расстояние между нами и бесцеремонно хватает меня за руку, вновь задирая рукав и обнажая клеймо на предплечье. – Знаете, что это? Да что он себе позволяет! Глюк морочный! Ну, ладно, поиграем… – Знаю. Это клеймо, которое носят последователи сказочного злодея Волдеморта – зарвавшегося полукровки, что возомнил себя борцом за чистоту магической крови и будущим властелином мира. Но, поскольку я никогда не принадлежала к миру сказок про Гарри Поттера, может, вы мне объясните мою функцию в этой... э-э-э... ролевой игре? И, кстати, что я за персонаж? Не узнаю себя в гриме, знаете ли. По мере того как меня несет, лица обоих собеседников вытягиваются. Ну и фиг с вами! Это мой сон, а вы – плод моей фантазии, господа профессора. Вот и напрягите извилины, чтобы меня удивить.