Кортик или что же случилось на самом деле.

Полевой. Отобедав в столовой милиции, я буквально сбежал от Свиридова, соврав, что мне нужно зайти к Поляковыми и сообщить им, что я остаюсь в Москве ещё на какое-то время, а потом уладить все формальности с руководством Красной Армии, чтобы окончательно перейти работать в милицию. Это Свиридов внезапно предложил и даже написал представление, а я взял и согласился. В конце-концов, вопросы по нашему делу растут, как снежный ком, а чётких ответов что-то не предвидится. Не могу же я, комиссар одной из частей РККА, безвылазно сидеть в Москве? То, что на моё место при штабе армии тут же найдётся замена, я не сомневался. По совести, мне было гораздо интереснее разгадывать криминально-исторические загадки, чем носиться в бронепоезде по Украине и Крыму. Устал я воевать. Хочется мирную жизнь начать строить. Незаметно для себя, я забрёл в район Патриарших прудов. Народу там почти не было. Усевшись на одну из скамеек, стал размышлять. По чести сказать, я не мог пока сообщить Свиридову, что у меня была частичная потеря памяти. [Как там военный доктор назвал то, чем я страдал, когда после взрыва линкора очутился в госпитале? Амнезия, вот! ]. Моя амнезия повлечёт дополнительные вопросы и прежняя версия развалится, как карточный домик. Меня и так после взрыва линкора пытались допрашивать, как одного из тех, кто был в самом горниле пожара на линкоре и выжил. Но у меня словно заклинило. Поняв, что я всё равно пока ничего не вспомню, комиссия по расследованию взрыва отстала от меня, а там наступила Февральская революция, Временное правительство, Октябрьская революция и так далее. Кортик мне отдали, когда я выписался из госпиталя вначале 1917 г. Поначалу я не хотел брать, так как знал — он не мой, а принадлежит семье убитого Никитским офицера, но молодая сестра милосердия настояла. До сих пор помню её карие глаза и певучий голос, когда она сказала, что если у меня будет возможность, то я верну кортик семье погибшего офицера. Утерянные воспоминания про то страшное утро стали частично возвращаться, когда я очутится в Ревске в конце 1919 г. и случайно встретил там бывшего боцмана линкора Филина. Спустя более полугода, случился налёт банды Никитского на дом, где я квартировался у родителей отца Миши Полякова и память постепенно стала возвращаться. Нападение банды словно прорвало плотину и я стал постепенно заполнять пустоты в своих воспоминаниях о взрыве линкора, да ещё и в тетрадь записывать. Единственное, что я до сих пор не могу понять, почему я ничего не рассказал комиссии про убийство офицера, свидетелем которого я стал? Что меня остановило? Я же помнил это, но каждый раз я умалчивал об этом, как только начинались расспросы от членов комиссии по расследованию взрыва. Теперь же, в свете появлявшихся утерянных воспоминаний, мне хотелось докопаться до причины. Ещё в госпитале я случайно подслушал разговор двух профессоров, один из которых указывал на удивительные свойства человеческой памяти: иногда человек бессознательно делает то, что мог сам забыть, а тело помнит. Сейчас мне хотелось понять, почему я словно воды в рот набирал, как только начинались вопросы о том, где меня застал взрыв. Я со стоном потёр виски и уставился на воду мутным взором. Умная мысль пришла внезапно — начать нужно с момента, когда я узнал, что меня ищет бывший старший лейтенант линкора «Императрица Мария» Валерий Никитский. Город Ревск. Лето 1920 г. До обеда ничего не предвещало беды: жара, птички под навесом чирикают, хозяйка дома, где я квартируюсь ещё с одним человеком, бывшим студентом, устроившим когда-то какие-то беспорядки в Киеве, собралась варить варенье во дворе. Её внук, которого наказали за изрезанную велосипедную камеру, мается от безделья. Во дворе нанятые люди пилят дрова. Тихо вздохнув у окна, я прилёг на кровать. На сегодня у меня дел не было и я отдыхал. Мы уже собирались садиться за стол обедать, когда всё случилось. Налёт банды Никитского был внезапным. Оказывается нанятые люди — это бандиты Никитского. Я успел ударом кулака оглушить этих двоих, но тут ко мне бросилось ещё шестеро и силы стали не равны. Меня избили, заломили руки и потащили куда-то. Сквозь кровавую пелену, застившую мне глаза, я увидел, как ко мне направляется худой высокий человек в заломленной папахе и бурке. Черный чуб свисал на серые колючие глаза и пунцово-красный шрам на правой щеке. Приблизившись ко мне, мужчина сухо бросил одно слово: — Кортик. — Отдайте кортик, матрос Полевой! — слышу я в своей голове, но молчу, лишь внимательно смотрю в лицо Никитского. Знакомые серые глаза потускнели, да и сам бывший старший лейтенант флота Его Императорского Величества, блестящий офицер Валерий Сигизмундович Никитский как-то поблек после взрыва на линкоре и командуя разношёрстной бандой. На его лице не отражается никаких чувств, лишь безмерная усталость. Он снова повторил: — Кортик, — глаза при этом у него округлились. — Не вздумай его потерять, матрос, — словно кто-то шепчет мне на ухо. «Хрен ты получишь, а не кортик, гнида!» — злорадно подумал я, мучительно вспоминая, куда он делся. Нет, отдавать Никитскому я не планировал, но просто довольно странно, куда кортик подевался. Сегодня утром я сунулся в свой тайник, что устроил среди старых стен сарая для дров, но его не нашёл. Подумал на Мишу. Внук моей квартирной хозяйки отличался неуёмной тягой к приключениям, как все мальчишки. Может случайно увидел и взял? Лишь бы сам, дурачок, не пострадал. Тем временем, Никитский шагнул ко мне, поднял нагайку и наотмашь ударил по моему лицу. Сильная боль ожгла мою щёку. — Забыл Никитского? Я тебе напомню! — неожиданно крикнул бывший офицер линкора. Ага, как же, такого забудешь! За те короткие три месяца моей службы на корабле мы с ним сталкивались слишком часто, чем положено обычному матросу и старшему офицеру. — Слушай, Полевой, — неожиданно спокойно сказал Никитский, потерев висок рукой, — никуда ты не денешься. Отдай кортик и убирайся на все четыре стороны. Нет — повешу! Жаль кукиш показать не могу. Повесит он, угу! — Хорошо, — устало сказал Никитский. — Значит, так? — Он кивнул двум бандитам. Меня несколько раз ударили кулаком в живот. Я задохнулся от боли. Внезапно в ворота вошел ещё один белогвардеец или бандит, без разницы. Он подошел к Никитскому и что-то тихо сказал ему. Никитский секунду стоял неподвижно, потом нагайка его взметнулась: — На коней! Меня потащили к воротам, за которым всхрапывали и перебирали ногами кони. Краем глаза увидел, как ко мне метнулась мальчишеская фигура, а в руках оказался знакомая рукоять кортика. Я извернулся и ударил одного из бандитов в шею, попутно отпихнув Мишу от бандитов. Не хватало ещё, чтобы мальчишка случайно погиб. Но зря думал, что он не будет вмешиваться. Миша бросился под ноги второму моему конвоиру и тот упал на него. Тем временем, Никитский не стал ждать, когда брошусь на него с кортиком в руках, быстро вскочил на коня и с оставшимися в живых людьми, убрался из города. Плюнув ему вслед, я вернулся во двор. Миша лежал на земле. Кто-то, вероятно, оглушил его ударом рукоятки нагана по голове. Рядом с ним уже хлопотала бабушка, побледневший хозяин дома несколько раз перекрестился. Почувствовав на себе тяжёлый взгляд, поднимаю глаза. В дверях стоит бывший студент Арсений (или дядя Сеня, как его Миша зовёт)  и, не отрываясь, смотрит на меня. Ничего не сказав, Арсений вдруг сходит с крыльца и начинает убирать разбросанные по двору наколотые дрова. Я обхожу его и помогаю квартирной хозяйке перенести внука в дом. Хозяин побежал за врачом. Поздно вечером, когда убитые бандиты были убраны со двора, с помощью поздно подоспевшей всей местной милицией (пять человек с ружьями), Миша лежал без сознания с пробитой головой, Арсений молча курил, каждый раз нервно затягиваясь, я стоял у окна своей комнаты и молча смотрел вдаль. Туда, куда, по моему мнению, мог скрыться бывший морской офицер Никитский. Не сказать, что я совсем уж не помнил того, что произошло в ту ночь и утро, когда подорвался линкор. Но порой мне казалось, что это вообще не мои воспоминания, а моя память услужливо подсовывает мне ложные образы. Пулевое ранение и удар головой об пол не прошли даром. Память стала возвращаться внезапно, по капле, когда я случайно увидел на улицах Ревска бывшего боцмана линкора Филина. Тот, если и признал меня, то ничем не выдал. По Ревску ходили слухи, что Филин является связным между бандой Никитского и городом. Тогда в связи с этим у меня возникает законный вопрос: какого чёрта Никитский так долго ждал? С Филиным мы столкнулись в конце 1919 г., когда я после ранения на полях Гражданской войны, по заданию штаба одной из частей Красной армии оказался в Ревске. Планировалась ликвидация мелких бандформирований в этом районе. Как водится, банда Никитского входила в этот список. Положа руку на сердце, я сам вызвался поехать в Ревск. Узрев знакомые фамилии в списках, что привёз один чекист из Киева, я подумал — вот она, возможность встретится и может даже узнать о родных погибшего офицера. Кортик-то надо возвращать. Ну и район от бандитов освободить, само собой. Так вот, о чём я? А, о Филине и Никитском. Какого лешего, Никитский ждал больше полугода? Я нисколько не сомневаюсь, что Филин тут же сообщил Никитскому обо мне. Тогда где пропадал сам Никитский? Почему тянул до лета? Зимой и весной проще затеряться в лесах. Распутица и сугробы не способствует быстрому поиску налётчиков. К тому же, я несколько раз, специально, выезжал на подводах на хутора и даже в соседний крупный город. Но ничего не происходило, а теперь Никитский вдруг опомнился. Может он сомневался в том, что кортик всё ещё у меня? Проверял? А как он мог проверить? А что если, Никитский узнал, что меня срывают с места и отправляют бронепоездом в сторону Бахмача? Всё равно не понятно, чего он тянул. Единственное, что приходит в голову — Никитского самого не было в окрестностях города и бандой командовал кто-то другой. Я мотнул головой. Дай Бог, свидимся ещё (а в этом я не сомневался), там всё и узнаю. А Филин, кстати, пропал. Я его сначала двадцатого года и не видел. Осторожно пообщался поводу исчезновения Филина с местными. Кто-то сказал мне, что он уехал аж в Москву. Ну да, город большой, всякого народу много, можно и затеряться. Поговаривали, что у Филина где-то жена с сыном были. Поразмыслив, я решил, что женщина живёт именно в Москве. Куда б ещё мог уехать бывший боцман линкора? Для заграницы денег много надо, как я слышал от тех же чекистов. Оторвавшись от окна, я осторожно прошёл в комнату Миши. Мальчик был без сознания, но дышал ровно. Глупый мальчишка! Мог же запросто погибнуть сегодня. Чтобы я тогда с этим делал? Улыбнулся, вспоминая с какой жадностью Миша слушал рассказ о линкоре «Императрица Мария» не далее как неделю назад. Рассказал я, конечно, обтекаемо. Мол, самый мощный корабль, слегка присочинил о потерях во время взрыва и так далее. — Кто же его взорвал? — спросил тогда Миша. Я лишь пожал плечами и ответил: — Разбирались в этом деле много, да все без толку, а тут революция… С царских адмиралов спросить нужно. Под царскими адмиралами я вообще-то подразумевал одного Колчака. Миша ещё неделю лежал, пока его мама не приехала. Женщина твёрдо решила забрать сына в Москву. А тут как раз подвернулась оказия: их вагон подцепляли к нашему эшелону до Бахмача, а потом они отправлялись в Москву, а я — на фронт. Внезапно я понял, что кортик может затеряться, пока буду на фронте. Решил отдать его Мише. Мальчишка и так от него в восторге, а если ещё приправить тайной, то и вовсе пылинки сдувать будет. Накануне вечером, перед нашим отъездом, я пришёл к Мише, сел на стул рядом с его кроватью. Стул подо мной жалобно заскрипел, качнулся, но устоял на месте. Поначалу мы оба смотрели друг на друга и улыбались. Потом я хлопнул рукой по одеялу, весело сощурил глаза и сказал: — Здорово, Михаил Григорьевич! Как они, пироги-то, хороши? Миша только счастливо улыбался. Не хватало парню отца, погибшего в сибирской ссылке. Да и я, если честно, привязался к нему. — Скоро встанешь? — спросил я. — Завтра уже на улицу. — Вот и хорошо. — я помолчал, потом рассмеялся: — Ловко ты второго-то сбил! Здорово! Молодец! В долгу я перед тобою. Вот приду с фронта — буду рассчитываться. Как и следовало ожидать, Миша запросился на фронт, но я слегка осадил его. Рано пока ему ещё воевать, хотя случаи бывали разные. Но гражданская война по всем приметам уже подходила к концу и я надеялся, что не застряну на фронтах. Очень хотелось мирной жизни и возможности учиться. Да, я хотел начать учиться. А вот Миша насупился. Что с него взять, ребёнок ещё. — Ты не обижайся, — я похлопал по одеялу и приступил к главной цели своего прихода, — не обижайся. Навоюешься еще, успеешь. Скажи лучше: как к тебе кортик попал? Миша покраснел. — Не бойся, — рассмеялся я, — рассказывай. — Я случайно его увидел, честное слово, — смущенно забормотал Миша, — совершенно случайно. Вынул посмотреть, а тут бабушка! Я его спрятал за доски, а обратно положить не успел. Ведь я не нарочно. — Никому про кортик не рассказывал? — Никому, вот ей-богу! — Верю, верю, — успокоил я его. И тут Миша осмелел: — Дядя Сережа, скажите, почему Никитский ищет этот кортик? Я не ответил. Что я должен был ему рассказать? Воспоминания роем толклись у меня в голове, но ни одного путного. Придётся частично сочинять, а я этого, ох как, не люблю. Я сидел, скорбно ссутулив спину и глядел на пол. Потом очнулся, глубоко вздохнул и спросил: — Помнишь, я тебе про линкор «Императрица Мария» рассказывал? — Помню. А теперь послушай сказку на ночь, Михаил Григорьевич. И начал говорить, медленно подбирая слова: — Так вот. Никитский служил там же, на линкоре, мичманом [взял и чин занизил]. Негодяй был, конечно, первой статьи, но это к делу не относится. Перед тем как тому взрыву произойти… минуты так за три, Никитский застрелил одного офицера. Я один это видел. Больше никто. [А вот в этом я не уверен до сих пор и со временем выстрела я сомневаюсь.] Офицер этот только к нам прибыл, я и фамилии его не знаю… [На самом деле это я без году неделя на корабле был, а вот офицер и Никитский служили больше года. Однако, Мише сейчас и так сойдёт, пока я буду до правды докапываться.] Я как раз находился возле его каюты. Зачем находился, про это долго рассказывать — у меня с Никитским свои счеты были [Осталось только вспомнить какие? ]. Стою, значит, возле каюты, слышу — спорят. Никитский того офицера Владимиром называет… Вдруг бац — выстрел! .. Я в каюту. Офицер на полу лежит, а Никитский кортик этот самый из чемодана вытаскивает. Увидел меня — выстрелил… Мимо. Он — за кортик. Сцепились мы. Вдруг — трах! — взрыв, за ним другой, и пошло… Очнулся я на палубе. [Очень бы мне хотелось узнать, как я там оказался.] Кругом — дымище, грохот, все рушится, а в руках держу кортик. Ножны, значит, у Никитского остались. И сам он пропал. Зараза, вру и не краснею. Все события до взрыва и во время, чую, переврал. Сейчас, правда, это неважно. Воспоминания вернуться — разберусь. Главное сейчас, чтобы Миша в эту «правду» поверил. Если начать разбираться до конца, то в моем рассказе такая куча нестыковок найдётся, что мама не горюй. Но Миша так жадно слушает, что я понимаю — толк будет. Он кортик точно никому не отдаст. Я помолчал, потом продолжил: — Провалялся я в госпитале, а тут революция, гражданская война. Смотрю — объявился Никитский главарем банды. Ну, вот и встретились мы. Услышал, видно, по Ревску мою фамилию и пронюхал, что это я. И налетел — старые счеты свести. На такой риск пошел. Видно, кортик ему и теперь зачем-то нужен. Только не получить ему: что врагу на пользу, то нам во вред. А кончится война, разберемся, что к чему. На всякий случай, я решаю предупредить Мишу. Неважно, что Москва большая, а вдруг случайно встретятся он и Филин. Не удержится Миша, вмешается, пострадать может. Решаю сыграть в театр одного актёра, когда опять глубокомысленно помолчал и задумчиво, как бы самому себе, произнёс: — Есть человек один, здешний, ревский, у Никитского в денщиках служил. Думал, найду я его здесь… да нет… скрылся. — я встал. — Заговорился тут с тобой! Мамаше передай, чтобы собиралась. Дня через два выступим. Ну, прощевай! Я подержал маленькую Мишину руку в своей, подмигнул ему и ушел. 1921 год. Москва. Я ж тогда как напророчил Мише встречу с этим Филиным. Они мало того, что в оба в Москве жили, так ещё и в одном дворе на Арбате. Хорошо, что всё хорошо закончилось. Мне кажется уже пора поговорить с этим Филиным, а то концы с концами не сходятся. А для начала частично рассказать свои воспоминания Свиридову. С этими мыслями я поднялся со скамьи и пошёл в сторону отдела милиции.