Симбиоз

Стайлз разрушается с каждым днём всё сильнее, ломается по излому на костях, крошится с прогрессирующей уверенностью. /от минус нуля до бесконечности, насколько больно?/ Хочется верить, что следующий день будет лучше, что он проснётся и - о чудо - его руки перестанут трястись под аккомпанемент шумного дыхания. Он хочет услышать старое шипящее радио с первого этажа со звонкими голосом Элвиса, соскочить с кровати, спуститься по лестнице и увидеть подпевающую и подтанцовывающую Клаудию в разноцветном халате с сюрреалистичными бабочками, сидящих на искривленных, будто в улыбке Чешира, ромбах. /зажми горло руками и досчитай до ста одного/ Вся жизнь Стайлза - это вычисления. Вероятность удушения перед очередным приступом отскакивает от зубов; вероятность кошмара решается с помощью умножения безнадёжности на равнодушие. Единственное, что невозможно сосчитать - это количество новых шрамов, когда Скотт приклеивает очередной кусок разбитого мироздания. Стайлз чувствует, что теряет опору под ногами, мрамор крошится, последнее устоявшееся рушится под оглушительно голубым небосводом, но он не падает - Скотт держит за руку удивительно крепко и перетаскивает на свой островок. /круг - замкнутая фигура; найди хоть одну погрешность и выберись наружу/ Стайлзу кажется, что он давно потерял связь с реальностью. Наверное где-то Клаудия испекла его любимые булочки и, подперев голову рукой, смотрит передачу о садоводстве, ожидая сына. Стайлз ненавидит себя за то, что заставляет её ждать и каждые несколько минут, пока буквы чёрной волной сползают с белой страницы, щипает себя в попытке очнуться. /дислексия лишь уверенная попытка разорванного тебя доказать реальность/ Скотт ловит его в ванной, когда, подскальзываясь, он чуть не бороздит виском по углу раковины; возможно, Стайлз (не)много хотел этого, ведь это лучше красных резцов в виде полумесяцев на руке. /цифры не делятся на ноль, ты свою жизнь давно поделил/ Пахнет медом и свежеиспеченным хлебом, сквозь шторы проникает солнце, нелепой тенью ложится на стол, Скотт с мягкой улыбкой ставит перед ним тарелку с булочками, подталкивает ближе, и Стайлз не может избавиться от чувства, что все это нереально. Потому что не может быть такого человека, который понимает тебя лучше тебя самого. Стайлз не собирается злиться на друга за слишком яркое напоминание о матери, он вгрызается в мягкую сторону булочки, думает, что счастливей не был, и сжимает теплую ладонь в своей; (в реальности) губы Скотта касаются шеи. /помноженные бесконечности сгорают под одной единственной улыбкой; для кого-то не существует ничего ярче солнца, для тебя теперь не существует преград/