Симбиоз

(У них позади только тысячи километров и остаточное дыхание прошлого) Скотт сверяется с картой, вертит её как может и, под звонкий смех сидящего за рулём Стайлза, отслеживает пальцем путь до очередного мотеля. Разветвлённые дороги похожи одна на другую под куполом хмурого неба и капающего с него гранёнными бриллиантами дождём; очередной поворот в сторону ещё зеленеющего леса, где животные под утробным урчанием мотора скрываются в норы, и очередные ругательства сквозь зубы с последующим выталкиванием передних шин из канавы. Стайлз стучит зубами, кутается в куртку Скотта и делает вид, будто бы нужна его помощь. Он успокаивает себя тем, что, однажды, им придётся кого-нибудь купать в сарказме вместо грубой физической силы, и тогда он выйдет победителем, утрёт нос Альфе. — Холодно, — жалуется он. Скотт смеряет его виноватым взглядом из-под мокрой чёлки. — До мотеля пара километров. Стайлз вздыхает, залезает в джип и включает обогрев. Дрожь проходится по всему телу, и уверенность в том, что получится нормально вести машину, заметно уменьшается. Скотт открывает дверь с водительской стороны и кивает на соседнее: — Отдохни, я поведу. Стайлз категорично мотает головой и вытаскивает ладони из карманов куртки. У него сводит зубы даже от одного вида Скотта, который стоит под предосенним ветром в промокшей насквозь от пота и дождя футболке и выглядит удивительно бодрым. Он тянет к нему руки и забирается бледными пальцами под одежду, ведёт кончиками по тёплому животу и облегчённо стонет. Тело прошибает очередной, наконец приятной волной, ладони покалывает от быстрой смены температуры. — Стайлз… — голос у Скотта охрипший, словно бы его волчьи привелегии насчёт иммунитета и прочих плюсов внезапно испарились и горло охватила инфекция. — Иди сюда! Стайлз тянет его за шлёвки джинсов, почти затаскивает в джип, стягивает футболку и прижимается всем телом с эгоистичным «мало» в подсознании. Руки оплетают талию, щека прижимается куда-то в район ключицы. Скотт вздрагивает, но послушно позволяет использовать себя печкой вкупе с плюшевой игрушкой для обнимания по ночам. * Огни города тонут в очередном ливне, дворники скрипят, не переставая, оставляя борозды на стекле. Скотт едва не пропускает яркую вывеску с названием мотеля; парковка практически пуста, лишь чёрный минивэн стоит в самом конце у одной из многочисленных дверей, ведущей в комнату. Он ставит джип, оглядывается на свернувшегося калачиком на заднем сидении Стайлза, позволяет улыбнуться краешком губ и идёт бронировать комнату. Остатки заработка в кафе и ветеринарной клинике неприятно оттягивают карман, напоминая о скором прощании. Ему что-то рассказывают о плюсах их мотеля, об истории их мотеля; он перебивает управляющего на полуслове и спрашивает, хорошо ли отапливается помещение, почти с содроганием вспоминая холодную кожу Стайлза. Выслушав очередную лекцию и с трудом уловив положительный ответ, он будит Стайлза осторожным касанием губ к щеке, улыбается ярко и подхватывает рюкзак, болтая, как тот мужчина, о плюсах мотеля. Стайлз что-то ворчит о сервисе, зевает и хватает Скотта за руку, переплетая их пальцы под многозначительный взгляд серых глаз управляющего. Скотт не был бы удивлён, покажи Стайлз ему язык. Двуспальная кровать напоминает о затёкших мышцах, Скотт потягивается, слушая, как хрустят суставы, и подхватывает зевок, заваливаясь в постель и утыкаясь носом в пахнущую кондиционером подушку. — Аллилуйя! — кричит Стайлз из ванны. — Горячая вода! Скотт улыбается и качает головой. Телефон в очередной раз вибрирует в кармане. «Вы в порядке?» «Определённо да» Скотт не может не улыбаться, отправляя ответное сообщение матери. Только позволяет сердцу неприятно кольнуть в грудине и расшевелить старую, запёкшуюся кровью рану. Воспоминание об отцовских часах в руке не позволяют вдохнуть, слёзы скапливаются в уголках глаз. Но Стайлз не позволяет. Их и без того существовавшая ранее связь увеличилась с нырянием в холодную до костей воду. Он прижимается сзади распаренным горячим телом, губами мажет по макушке и заставляет дышать. Хоть через раз, но вместе. /дыши со мной/ Они закидывают воспоминания в (общую) корзину и закрывают на несколько замков, позволяя ключам сгинуть в никуда. * Скотт на ходу сушит волосы полотенцем, давит позыв зевнуть и почти с умилением смотрит на задремавшего Стайлза. Тот спит на середине, сместившись к краю всего на пару дюймов влево. Это такая своеобразная традиция с самого детства. Чтобы Скотту хватило места, но в то же время он был настолько близко, чтобы дыхание опаляло шею, а грудь вжималась в спину. Скотт проверяет телефон, не читая, удаляет сообщения не от матери, и ложится рядом, оборачивая руки вокруг талии. Стайлз шевелится, ведёт плечами, будто бы недоволен, но Скотт всем существом, не только волчьим, чувствует его ухмылку. — Ты собираешься спать? — спрашивает он, понижая голос. — Ага. — Уверен? — Скотт ведёт ладонями по футболке, надеясь, чтобы температуры оборотня хватило, чтобы Стайлз почувствовал жар, исходящий от них. Спускается к спортивным штанам и слегка оттягивает резинку, гладя кожу у кромки боксёров. Стайлз начинает вертеться, поворачивается лицом к лицу так, что их лбы соприкасаются с глухим звуком. Скотт не сдерживает смешка, когда Стайлз приглушённо ругается и трёт пострадавший участок. — Придурок, — закатывает глаза Стайлз и забирается к нему на колени. Подкладывает подушку так, чтобы Скотт, сидя, был на одном уровне с ним. Дождь за окном затихает как раз в тот момент, когда их губы соединяются во влажном поцелуе. Скотт на самом деле не любит эти звуки, они слишком пошлые, раздирают обострённых слух слишком яркими картинками, но Стайлз это обожает, поэтому Скотт всё-таки позволяет ему вести в начале, довольствуясь глухими стонами. (У них позади тысячи километров и воспоминания, запертые в общий ящик, а впереди неизведанное нечто, играющее яркими красками) Стайлз стонет всё громче, и Скотт не хочет заглушить эти звуки, потому что собственническое «моё» копошится в груди. И пусть из соседей слева только парень с девушкой, а справа многодетная семья — волк утробно урчит и заставляет вылизывать призывно подставленную шею, оставляя багровые засосы на бледном участке кожи. Скотт ведёт по ложбинке между ягодиц смазанными пальцами и ловит губами невесомый выдох Стайлза. Каждый раз как первый. Стайлз плавится от нахлынувших чувств, задыхается в удовольствии от мучительно медленных толчков и кусает и без того опухшие губы напротив. Скотт вслушивается в ускорившееся сердцебиение в такт разыгравшемуся ветру за окном и старается быть осторожным, придерживая Стайлза как фарфоровую статуэтку. /Воздух искрится от стонов, мольбы и (на двоих) обжигающего дыхания. Город тонет в очередном раскате грома и затухает под силой обыкновенной любви/