***
Ласково журчащий ручеек пробирался сквозь заросли густой изумрудной травы. Сквозь тяжелые кроны деревьев пробивались жаркие лучи солнца. Где-то высоко тихо пела пичужка — о чем-то своем, важном. Сидящий у корней высокого дуба растрепанный и растерянный ангел внимательно рассматривал свои руки. Такие большие, такие сильные. Узлы вен переплетались под кожей, образуя сложный узор. Он медленно огляделся вокруг и прислушался. Где-то вдалеке он услышал голоса своих собратьев, их смех и пикировки. Скоро начнется обучение — каждый день старшие братья передавали им свои знания. Обо всем. О солнце и ветре, о разуме и не-живых сущностях. О душе и о любви. Ему нравились эти уроки-беседы. Каждый архангел рассказывал по-своему. Например, Варахаил был нетороплив и обстоятелен. Рассказывая о чем-то, он никогда не уходил в сторону, оставляя все вопросы на потом. У него был низкий, убаюкивающий голос — и иногда Молох, к своему стыду, засыпал под тихий неторопливый рассказ. Люцифер был полной противоположностью брату. Его рассказ мог увести куда угодно. Архангел часто отвлекался, начиная рассказывать уже о чем-то совсем другом — оно и понятно. Люцифер был первым, кто попробовал Вселенную на вкус. Лориэлли больше отвечала на вопросы, и ее уроки были больше похожи на веселый и непредсказуемый квест. Никогда не было известно, о чем пойдет речь. Габриэль больше учил творить — правда, Молоху не очень нравилось то, что делал его старший брат. Он не любил алкоголь и сладости, но ему нравилось создавать новые формы жизни. Созданные Молохом красные утки — огарки — очень понравились и Отцу, и Лориэлли. Рафаил и Уриил… Вот этих уроков Молох старался избегать — как и многие его собратья. Надменные и резкие, архангелы учили подчинению. Даже Отец старался их не просить вести занятия с младшими. Судя по радостному гвалту, сегодня с ними будет заниматься Габриэль. Молох вздохнул, поднялся — и замер, когда на лицо попал луч солнца. Ангел зажмурился, наслаждаясь теплом. Перед глазами вдруг появился образ. Небольшой зверек, с пушистой красноватой шерстью, хитрыми глазками и толстым хвостом. Молох уже точно знал, как он назовет это существо — красной пандой…***
Молох улыбнулся. — Кстати, панда получилась далеко не сразу. Помнишь, Лори? Тебе пришлось помогать мне ее доделывать. — Да уж! — Архангел рассмеялась. — Уродец получился тот еще. А все из-за того, что некоторые плохо слушали мои объяснения. Сколько раз я говорила, что нельзя сочетать полынь с ветром? Сами по себе эти элементы стабильны, но стоит соединить, и… Они засмеялись, а Варр недоуменно смотрел то на Молоха, то на Лориэлли. — Я не очень понял… — Понимаешь, зверек получился очень славный. Но настолько шебутной! Он не спал, почти не ел и только и делал, что носился кругами по Небесам. Сам понимаешь, при таком ритме жизни он за сутки фактически истаял. — А почему уродец? — Полынь искажает формы. У зверя была огромная голова, огромный хвост и коротенькие лапки. Тем не менее, бегал он ОЧЕНЬ быстро. Даже Люциферу удалось его отловить далеко не сразу. — А потом Лориэлли помогла мне убрать полынь, заменив ее можжевельником. — И вот тогда… — Получился очень красивый зверь! Варр с улыбкой смотрел на них. — Это очень красивые и добрые воспоминания… — Но это еще не все. — Молох опять взял дракона за руку. — Вот. Вот это… Казалось, ветер можно было увидеть невооруженным глазом и пощупать руками. Он держал ангела в воздухе, играя с ним, как котенок Кастиэля играл с клубком ниток. То бросал вверх, то ронял вниз, на острые пики скал. То пинком отправлял в водоворот у бескрайнего океана, то ловил в свои объятия, сжимая до хруста крылья. Молох смеялся — и летел. Скорость, одиночество, ветер и солнце — что еще было нужно вольному сыну Небес? Казалось, мир сейчас принадлежит только ему. Все, что он видит под собой, такое маленькое и незначительное, такое… игрушечное. И все это — его! Можно подняться вверх, поймав грозовую тучу за хвост и подразнить сердито шипящие молнии. Можно камнем рухнуть вниз, в ледяную прозрачную воду горной реки. Поздороваться с древними камнями и новорожденными каплями, передразнить степенного сома и обрызгать Наоми, которая так любит загорать на большом плоском камне. А потом во всех крыльев с хохотом удирать от рассерженной ангелессы. Пожалуй, именно Молох больше всех летал. Ну, если не считать Люцифера, пропадавшего в холоде и неизвестности Вселенных. Но самого ангела совсем не тянуло туда. Ему нравились синие Небеса. Нравилось видеть яркие краски земли. Нравилось трогать упругие зеленые листья и яркие резко пахнущие цветы. Он был одиночкой — и был счастлив. А потом было падение. Боль была не самым страшным. Хотя — он уверен — никто и никогда не испытывал такой боли… Нет, не так. БОЛИ… Только существо, потерявшее крылья в безумном, вечном падении, могло понять, каково это. С того момента, как он сделал шаг в пылающую бездну, до того солнечного дня, когда он открыл глаза на той поляне… Ему казалось, что прошла не одна вечность. Самое страшное было — невозможность оказаться под облаками. Невозможность ухватить ветер за тугие крылья. Самое страшное было — быть прикованным к холодной и яростной земле… Ну, а БОЛЬ всегда оставалась с ним. Даже спустя многие века. Даже… — Не надо, Молох. — Лориэлли с силой обняла съежившегося гиганта. — Все позади. Все кончилось. Больше никогда… — Больше никогда… — Эхом откликнулся Молох, уткнувшись в волосы архангела. Лориэлли перебирала огненные пряди волос ангела, что-то тихо шепча ему на ухо. И Варр видел, как понемногу страх и грусть отпускают гиганта. Дракон тихо встал и отошел к костру, оставляя их наедине.***
У костра тем временем разгоралась баталия. Вельзевул и Бальтазар спорили с Люцифером и Варахаилом. Точнее, пытались спорить. Потому что Варахаил только посмеивался на все их выходки, а Люцифер вообще молчал, скрестив руки на груди и недобро поблескивая глазами. — Ты можешь говорить, что угодно! Только ты же все равно знаешь, что мы правы! — Конечно, знает. Вот только он упрямый, как гаррский нарв! — Бальт, ты можешь обзываться сколько угодно. — Люцифер не выдержал. — Только ты и сам понимаешь, что нам нельзя так делать! Варр приподнял бровь, и Катарина пояснила. — Эти авантюристы хотят попробовать сойти с Тропы. — В смысле — сойти? — В смысле не дойти до выхода с Перехода, а сигануть в сторону на середине. — Это же опасно. Неизвестно, куда нас занесет и как мы оттуда выберемся! — Вот и объясни это этим двум… двум… — Ну, скажи! Скажи это! — Как три гаррских нарва! — И ты смеешь сравнивать меня с этими уродливыми и тупыми бестиями?! — Бальтазар даже поперхнулся. — А ты меня сравнивал? — Угу. Вам линейку дать? — ГАБРИЭЛЬ! — А что сразу я-то?! Это вы тут меряетесь, а не я. — Короче. — Варахаил развел руками. — Никто и никуда сворачивать не будет. Это понятно? А для верности, мы эту парочку свяжем. — Только попробуй! — Любитель пожестче? — Варх, давай сюда веревку! — Да все-все, молчим уже! — Поздняк метаться, батенька! — Габриэль захохотал. — В следующий раз сто раз подумаете, прежде чем злить Люцифера! — Думать? Это явно не их стезя…