***
Суета улиц, толкотня, гомон, почти оглушающие гудки машин — город жил своей жизнью. Только один переулок был тих и безлюден. Здесь даже самые опустившиеся люди никогда не появлялись. Варахаил стоял перед нарисованной дверью. В руках у него был его старый секундомер, и архангел высчитывал секунды. За спиной стояли демон и жнец, молча, наблюдая за ним. Вот стрелка подошла к помеченной цифре, и архангел сделал шаг в заклубившийся молочный туман…***
Труднее всего было сидеть на одном месте. Почти в каждом мире они проводили минимум сутки, а то и дольше. Но тогда они были вместе, и все эти часы пролетали секундами. А сейчас он только и мог, что просто терпеливо ждать. Когда он свалился на голову Кроули — и опять в прямом смысле этого слова — король ада сначала даже не мог выдавить и слова. — Расслабься, Кроули. В этот раз я один. Никаких разрушений не будет. — Аааа… — Скажем так, я слегка отстал. И теперь догоняю. — А. Догоняю. — Умничка. Возьми на полке пирожок. Одна часть архангела шутила и жила. А вторая… Кричала безмолвно, торопила время, рвалась наружу. Кроули быстро сообразил, что архангела лучше не трогать, и он ушел, оставив Варахаила сидеть на ступенях перед троном, не отрывая глаз от медленных стрелок часов.***
Каждый мир был напоминанием об их счастье. Радужный мир, мир гномов, мир слепцов… Варахаил шел сквозь них, почти не обращая внимания ни на что. И прячась от тех, с кем они познакомились — только не разговаривать. Нет сил разговаривать. Нет сил улыбаться и делать вид, что все хорошо. Нет сил скрывать тревогу и печаль. Вот она — эта точка. Его так и тянет шагнуть в туман прямо сейчас. Но нельзя. Минута. Тридцать секунд. Десять секунд. Пять… Четыре… Три… Два… Шаг…***
— Вот мы с тобой сейчас посмотрим, что там, в том симпатичном ящичке. Если повезет, мы с тобой сегодня поужинаем по-королевски! Оборванный и грязный человек увлеченно копается в мусорном контейнере, а рядом приплясывает маленькая серая собачка с красной банданой на шее. — Вооот, смотри, какая вкуснятина. — человек выудил пластиковый контейнер, открыл и с наслаждением понюхал. — Жареная картошечка и бефстроганов! Только для вас, сударь! Он поставил контейнер на асфальт, и собачонка накинулась на еду. Человек нырнул было обратно, но тут его внимание привлекло какое-то шевеление за мусорным бачком. — Эй! Это моя территория! Убирайся! Тебе здесь ничего не светит! Он воинственно замахнулся старой битой, но, испуганно охнув, отпрянул. Из-за бачка, цепляясь руками за кирпичную стенку, медленно поднимался человек. Почти чистая одежда — куртка, брюки, высокие шнурованные ботинки — длинные волосы… И огромные кроваво-красные крылья. — Ангел… Ты — ангел! Бомж упал на колени, простирая руки к полусогнутой крылатой фигуре. — Ангел Господень!! Бомж вдруг засмеялся, дико и безудержно, и бросился вон из переулка. За ним, жалобно подвывая и скуля, бросилась и собачонка, бросив свою трапезу. Крылатый медленно поднял руки, внимательно их рассматривая. — Кто я? Как я здесь очутился? Внимание привлек тонкий браслет на левом запястье. Простая шерстяная красная нитка, завязанная простеньким узелком. Ничего особенного, но почему-то очень важно было сконцентрировать внимание на этой нитке. Красная, разлохмаченная, изношенная нитка. Почему так важно… Кто… Крылатый вскрикнул, зажав голову руками. Яркие вспышки-воспоминания, разрывающие голову изнутри, ослепляя и оглушая, обрушились лавиной. — Мириам! Вот что важно было вспомнить! Крылья развернулись, и человек взмыл вверх…***
— Ну, как она? — Да все так же. То тихая, то буйная. — Она хоть что-нибудь вспомнила? — Нет. — Мда. Два человека в белых халатах стояли и смотрели в зарешеченное окошечко двери. Длинный светлый коридор с множеством одинаковых мощных дверей с окошечками. Приглушенная какофония неслась из-за дверей — завывания, крики, плач и дикий смех. Психиатрическая клиника. Отделение для буйных. — Она хоть на что-то откликается? — Как и прежде. Рисует ангела. Одного и того же. Из раза в раз, уже сколько альбомов изрисовала. А кто это, как его зовут — не знает. Только плачет. Или начинает бросаться на стены. Один из врачей посмотрел на карту, прикрепленную к двери палаты, сделал несколько отметок. А потом отпер дверь и вошел. — Джейн? Добрый день. Женщина, сидевшая в углу палаты, медленно подняла воспаленные красные глаза, смотря на вошедшего. Врач присел на корточки, рассматривая рисунок. Опять — то же лицо. Те же крылья. Только теперь Джейн добавила цвет — красный. Насыщенный, почти кровавый. — Как ты себя чувствуешь сегодня, Джейн? — Хорошо. — голос у нее очень тихий, хрипловатый. — Головные боли мучили? — Нет. — Медсестра сказала, что ты опять отказываешься есть. Так нельзя, Джейн. Нам опять придется вставлять трубку. — Нет. — Может быть, тебе еда не нравится? — Нет. — Давай я тебе достану то, что ты любишь. Что тебе больше всего нравится? — Я не знаю. Врач покачал головой. За те полгода, что эта женщина здесь, почти каждую неделю им приходится вставлять ей трубку для кормления. Сама есть Джейн отказывалась напрочь. Он поднялся, вышел из палаты, тщательно заперев дверь. — Распорядись на пост — Джейн придется опять ставить трубку. Врач посмотрел в окошечко на женскую фигурку и опять покачал головой. Ему было жалко эту женщину — такую красивую и такую сломанную. Знать бы, что — или кто — сделал с ней ТАКОЕ.***
Джейн бездумно рисовала, почти не отрывая карандаша от бумаги. Это лицо преследовало ее и во снах, и в реальности. Она почти никогда не видела фигуру целиком — только лицо. Часть плеч. И крылья — в последнее время начали рисоваться крылья. Только это — и больше ничего. А кто она, откуда… Ничего не помнила. Даже имя — Джейн — было не ее. У нее точно другое имя, но какое… Впору было биться головой в мягкую стену. Джейн отбросила в раздражении альбом, встала и начала ходить из угла в угол. Почему она ничего не помнит? Что было с ней? Кем она была до того момента, пока ее не подобрали посреди улицы — растерянную и плачущую? И кто этот человек? И почему у него крылья? Он — ангел? Или демон? Но его лицо… Она стукнула кулаками в стену, бессильно опускаясь на колени. Столько вопросов — и ни одного ответа! Заскрежетал замок, дверь открылась и вошла медсестра. Эту женщину Джейн не любила. Грубая, жестокая, она кричала на больных, часто распускала руки. Если кому-то приносили передачи — еду, деньги — она отбирала их. А еще у нее была очень тяжелая рука. Каждый раз, когда она делала уколы, Джейн с трудом могла сидеть. Или руки немели, если это была капельница. — Ну что, опять жрать отказываемся? И правильно. Быстрее подохнешь, быстрее новенького привезут. — Зачем вы так? Я не могу есть. Меня тошнит. — Ничего! Поду-у-умаешь, королевишна! А теперь вот работы мне подкинула. Трубку тебе ставить! Джейн съежилась — трубка была мерзкой. От нее болело горло, грудь. И все равно б[о]льшую часть питательной смеси ее организм отторгал. — Не надо. Пожалуйста. Я… Я попробую поесть сама! — Нет уж, милая. Доктор сказал — в морг, значит, в морг! Медсестра с силой уложила Джейн на койку, несмотря на ее протестующие крики и попытки высвободиться. Сил у Джейн было мало, и постоянные голодовки их не добавляли. Толстые ремни охватили голову, руки и ноги, поверх груди медсестра привязала женщину простыней, очень крепко, почти не давая дышать. И начала вводить в нос трубку, через которую вторая сестра будет вводить питательный состав. Это было больно. ОЧЕНЬ больно. Джейн даже не могла кричать. — Вот так. Теперь — жрать. И только дернись! Размажу и скажу что так и было! — Пожалуйста… Не надо! — Джейн хрипела, пытаясь высвободиться. Звонкая оплеуха на несколько секунд оглушила Джейн. — Я сказала — не дергаться!! Джейн сморгнула слезы и замерла — позади медсестры появился человек. Высокий. В коричневой куртке. С длинными волосами. И таким знакомым лицом — она видит это лицо каждый день, каждую минуту… И кровавые крылья за спиной, упираются прямо в стены и потолок. — Ты делаешь ей больно. Джейн отшатнулась бы, если бы могла. Глаза незнакомца полыхали расплавленным золотом, лицо искажено гневом. — А ты кто, нахрен, такой?! Медсестра угрожающе двинулась в сторону крылатого. Тот стоял спокойно, не двигаясь. Но, как только медсестра подошла к нему почти вплотную, он неуловимым движением откинул ее к стене. Женщину распластало по мягкой поверхности, она открывала рот в беззвучном крике. Незнакомец подошел к Джейн, одним движением разорвал ремни и размотал простынь. Медленно вытянул трубку и протянул руку. — Вставай. Мы уходим через минуту. Крылатый повернулся к медсестре, вытянул руку и сжал пальцы в кулак. — Жаль, времени мало. А то ты бы прочувствовала ВСЕ, что ты сделала. Медсестра побагровела, на шее появились багровые полосы. На губах показалась кровавая пена, глаза полезли из орбит. — Не смотри. — крылатый ласково посмотрел на Джейн и прижал ее голову к своей груди, не давая смотреть. Джейн замерла, слыша редкие сильные удары сердца и вдыхая нежный фруктовый запах, исходящий от неожиданного спасителя. И не слышала страшный чвакающий звук и шум падения тела. — Все, любовь моя. Теперь — все. Я нашел тебя, и мы уходим.***
Головокружительный миг — и Джейн с удивлением осматривается. Густой лес, темный, но совсем не страшный. Упоительные хвойные запахи кружат голову, а мягкие звуки немного успокаивают. Джейн отталкивает руки крылатого и отпрыгивает. — Кто ты? Варахаил смотрит на любимую — и не узнает. Сколько же времени прошло в этом мире? Когда Мириам сгинула в тумане на переходе, это была веселая, темноволосая молодая женщина. А сейчас перед ним стояла изможденная старуха — седая, на лице одни глаза, пальцы скрючены как у мертвой птицы. — Мириам… — Я — Джейн! — Ты — Мириам Доусон. — Откуда ты знаешь? — Я тебя люблю. Уже очень много лет. В жизни и в смерти. В горе и в радости. — Что?! Варахаил тяжело вздохнул. Ну, и вот как объяснить ей про ее жизнь и смерть? И про жизнь после смерти?! — Это долго рассказывать, но просто поверь мне. Сейчас ты не помнишь, но память вернется. Очень скоро. Осталось немного подождать, и… — И что? — Джейн пятилась все дальше, пока не уперлась спиной в старое дерево. — Ты вспомнишь, я обещаю. — А ты-то кто? — Джейн осознала, что так и не знает, как зовут навязчивого незнакомца. — Варахаил. Джейн наклонила голову. — И все? Без фамилии, без приставки? — Мой Папочка был ленивым. Ограничился только одним именем. — Что это?! — Джейн вытянула руку, показывая на что-то за плечом крылатого. Тот послушно обернулся, а женщина со всех ног бросилась прямо в чащу. Ветви хлестали по лицу, пытаясь остановить. Высокая трава опутывала голени, рассекая кожу. Варахаил с силой потер лицо. Это будут чертовски длинные сутки! Джейн выскочила на поляну, затравленно огляделась. Куда теперь? — Ты не сможешь от меня сбежать. Крылатый стоял на краю поляны, скрестив руки на груди. — Я могу попытаться! Я не сдамся без боя! — она выпрямилась. — Узнаю свою Мириам. — мужчина очень грустно усмехнулся. — Даже потеряв себя, ты все равно остаешься Мириам. Он не делал попыток приблизиться, понимая, что любое движение спугнет ее. Тем более, что он очень удачно ее догнал. Именно с этой поляны будет открыт переход. Но держать Мириам в таком напряжении много часов… Нет, он сделает по-другому. — О хаос! Что это?! — Он вскинул руку, показывая за плечо женщины. Та испуганно обернулась, а Варахаил в одно мгновение оказался рядом. Джейн дернулась, пытаясь вырваться из крепкого объятия. — Спи, любовь моя. А когда проснешься — уже все будет хорошо. Все закончится. Он приложил два пальца ко лбу женщины — и та послушно обмякла. — Спи… — Варахаил опустился на колени, устраивая любимую в своих объятиях и покачивая, как маленькую. — Любовь моя…