***
Покои епископа Иезикииля I находились в большом мужском монастыре в большом городе. Хотя покоями эту комнатушку назвать было сложно — аскетичная келья будет вернее. Деревянная лежанка без матраса, грубый низкий стол, и ни одного стула. Епископ стоял перед столом на коленях, быстро что-то записывая в небольшую книгу. Глаза на высохшем от аскезы лице горели мрачным фанатичным огнем. — Слишком много скверны… Слишком мало времени… Стук в дверь он сначала не услышал, только после повторного и более громкого стука, он оторвался от своих записей. — Кто? — раздраженно спросил он. — Ваше преосвященство… Иезикииль поморщился. Ему так и не удалось избавиться от этого обращения — все его последователи упорно величали его высокопарным титулом. — Заходи, брат Иеримон. Дверь приоткрылась, и в келью скользнул тощий мальчишка. — Там вас ждут. Время приема подошло. Иезикииль вздохнул. Как бы он хотел не отвлекаться от своих записей, но нужды народа превыше его хотений!***
Приемная была полна людей. Просители, больные, нищие — и всем им нужна его помощь. Иезикииль воспрянул духом, расправил плечи, поправив ветхое облачение, и твердым шагом стремительно вышел к людям. Жалобы, просьбы и благодарности — все так предсказуемо и так раздражающе. Лучше бы он большую часть времени провел в молитвах и размышлениях! Под конец приема, он передал своим служкам списки тех, на кого жаловались — все проверить и наказать виновных. Покачал грустно головой — с каждым разом жалоб все больше. Страну буквально захватила эпидемия одержимости и дьявольщины. Брат Иеримон деликатно кашлянул, напоминая о самой неприятной части сегодняшнего дня. Аутодафе. Около двадцати человек сегодня понесут кару за свои дьявольские сделки и грехи. В сопровождении брата Иеримона и двух рослых монахов, Иезикииль спустился вниз, вышел во двор, где уже стояли грешники. Четверо мужчин, остальные — женщины. Епископ поморщился с отвращением. Женщины — сотворение не Бога, а дьявола! Совратительницы, грешницы — и как их только земля носит! Только под пытками и сознаются в содеянном, и ни капли раскаяния — особенно вон в той, с краю. Его преосвященство остановился напротив крайней женщины, и оглядел ее с ног до головы. Вспомнил, как увидел ее впервые — миниатюрная, с белыми волосами и дерзкими синими глазами, она что-то затронула в его душе. Он позволил червю сомнения вползти в его разум — а так ли она виновна? Сейчас это был уже совсем другой человек. Недели почти непрерывных пыток превратили красивую девушку в старую развалину. Лицо опухшее, глаза не открываются. Тонкие пальцы переломаны, на месте вырванных ногтей — незаживающие от сырости подземелья язвы. Голова трясется и стоит она только потому, что ее соседка поддерживает. — Ты так и не смирилась, ведьма. — презрительно сощурившись, Иезикииль смотрит на грешницу. И замирает. Потому что женщина поднимает голову и с трудом открывает глаза — по-прежнему ярко-синие. Смотрит с вызовом. — Ты будешь гореть в аду. Вместе со своими приспешниками. — голос у нее сорван, и женщина почти шипит, заставляя святейшество отшатнуться. — Я не виновна, а вы пытали меня. Ломали. Так вот знай — Маргарет Лонсом умрет непокоренной! Иезикииль закрывает лицо ладонью, и дает знак начинать. На колокольне начинает бить большой колокол, ему вторят маленькие колокола. Высокие ворота монастыря распахиваются, показывая городскую площадь, где собралась уже толпа зевак. Монахи ведут грешников вперед. К установленному в центре площади огромному эшафоту. Висельница, дыба, колодки — все для самой медленной и мучительной смерти. Толпа молча расступается, когда монахи ведут осужденных. Внезапно какая-то женщина бросается вперед, падая на колени перед той самой, беловолосой. — Девочка моя! О, Боже… Что с тобой сделали… — и плачет навзрыд. — Мамочка… уходи, молю тебя! Но поздно — двое монахов по знаку Иезикииля подхватывают старую женщину, волоча ее в монастырь. — НЕТ! — беловолосая бросается на двух громил, отчаянно пытаясь отбить мать. Один из монахов отмахивается от пленницы и та отлетает, падая и горько плача. Ее поднимают и почти несут к месту казни. Его святейшество молча стоит на специально для него сделанной кафедре, наблюдая за тем, как приковывают и привязывают первых пособников дьявола к орудиям смерти. Вот он поднимает руку — и вдруг на эшафоте неизвестно откуда появляются восемь человек. Иезикииль цепенеет — откуда они взялись?! Кто это?! Небольшая потасовка — и пленники освобождены. Не веря в свое спасение, они медленно пятатся к краю эшафота, а их спасители поворачиваются к Иезикиилю. Пятеро мужчин и трое женщин. — Бесы! Дьявольские отродья! — Иезикииль показывает на них пальцем. — Не может женщина носить мужскую одежду и коротко стричь волосы! Виновны! Без суда и следствия! За освобождение своих поборников!.. Около двух десятков монахов устремляются к обвиненным. А из ворот уже выбегают еще и еще. — Оуз! — Лориэлли пытается отбиться от двух наседающих на нее монахов. — Освободи тех, кто в монастыре! Ангелесса исчезает. А монахи-воины продолжают наступать. — Я не хочу их убивать! — Азаэль уворачивается от очередного выпада. — Это неправильно! Михаил и Варахаил развели руки в стороны, хором проговаривая заклинание на енохианском — и вся площадь застыла. Люди не могли двинуть ни руками, ни ногами. Иезикииль даже зарычал, когда понял, что они ничего не могут сделать странным пришельцам. Тем временем, вперед вышел высокий мужчина, в ослепительно белом странном одеянии без рукавов, встал напротив его святейшества. Тот бы отшатнулся от яростно горевших белым светом глаз, если б мог. — Человек, мы обвиняем тебя в том, что ты преступил черту. Ты пытаешь и убиваешь невиновных. — Кто ты такой, чтобы судить меня?! Только небеса могут… — Ну, считай, что небеса пришли к тебе, раз ты не хочешь идти на небеса. — насмешливые зеленые глаза вспыхнули яркой изумрудной зеленью, обжигая холодом. Гробовая тишина на площади взрывается криками — отчаяния и радости — когда за спинами пришельцев вдруг разворачиваются сверкающие разноцветные крылья. — Я — архангел Михаил — приказываю тебе, человек. С этого момента в этом мире не будет пыток, горя и смерти. Иезикииль чувствует, как темнеет в глазах. Это же… — Боже… ты услышал мои молитвы! — если бы он мог, упал бы на колени. И тут откуда-то сверху раздался звонкий щелчок. Михаил отступил на шаг, с удивлением смотря на вонзившийся в грудь кол, от которого резко и приторно пахло елеем. Архангел выдергивает кол. — Нет… — Рахиль в ужасе зажмурилась. Еще один шаг назад — и архистратиг сначала опускается на колени. А потом медленно падает на бок, замирая. Тихий гулкий звон, нарастая, заставляет людей зажать уши, а яркий ослепительный свет, бьющий из раны, ослепляет. Рахиль с криком бросается вперед, пытаясь зажать широкую рану. Все остальные оцепенели. И только Вельзевул, до крови закусив губу, исчезает. Лориэлли и Варахаил с силой зажимают рану Михаила, пытаясь отдать свои силы — но архангел теряет их слишком быстро. Рахиль гладит Михаила по лицу. — Не уходи, Михаил. Ты же обещал — что останешься рядом. Не уходи… Рядом негромко, но яростно ругалась Лориэлли. — Я не удержу его, Варх! Кто-нибудь, быстрее, зовите Люца! Ну же!!! Азаэль подскочил, разворачивая крылья… — Не надо меня звать. Я уже тут. — Люцифер присел рядом с Лориэлли, кладя руку на грудь Михаилу, а другой что-то крепко сжимая. — Держись, брат. Ты, главное, держись…