Доверься судьбе

POV Джейкоб

Если бы кто-то несколько лет или хотя бы недель назад попросил меня назвать худший день в моей жизни, я без сомнения бы ответил, что это день, когда я потерял Беллу. Я помню тот момент так чётко, будто бы это произошло вчера: заплаканное лицо моей любимой женщины, беременной моим ребёнком, в глазах которой читалось разочарование и обида, а возможно и презрение за слабость. Да, к чему скрывать, я был слабаком и трусом в то время, и, видит Всевышний, я сам себя не могу простить за то малодушие, которое позволил себе. Но ещё больше я ненавидел отца за то, что надавил, за то, что угрожал, и за то, что привык решать за меня и говорить мне, как правильно жить. Сейчас я понимаю, что все доводы и угрозы отца вышвырнуть меня из своего дома, из своей жизни, из племени и рода были всего лишь дешёвыми манипуляциями. Что за ересь он нёс о бледнолицых и смешении крови? Он был настолько серьёзным, злым, настойчивым и уверенным в своей правоте, что сейчас, оглядываясь назад в тот самый день, я могу дать ему одно определение — больной фанатик, на всю голову замороченный продолжением рода Квилетов, поставивший эту цель на верхний пьедестал приоритетов по жизни и впаривающий данную веру каждому. Как он, Билли Блэк, вождь племени, мог допустить, что бы сын прервал чистый род, женившись на бледнолицей, да ещё и нарожав с ней детей. Эта мысль бесила его и выводила из себя настолько сильно, что он крушил и разбрасывал всё в доме, услышав моё заявление о том, что мы с Беллой скоро поженимся, и что она ждёт ребёнка. Это было выше возможностей его ограниченного мозга осознать, что я уже сам отец, что мой ребёнок уже есть, и он от любимой женщины, но отец в своей упёртости мог посоревноваться чуть ли не с горным бараном, долбящим крепкие стопудовые дубовые ворота с разбега без цели и хоть какого-то результата. Он был страшен в гневе, а я боялся его. Я был слишком молод, да и сам в глубине души страшился перемен, таких резких и незапланированных. Да, отец прогнул меня, он настоял на своём, а я почти безропотно принял его позицию и фактически отвергнул и собственными руками раздавил любовь хрупкой и нежной Беллы, словно это были не чувства, дающие мне мотивацию двигаться вперёд, а мерзкая змея, которой необходимо оторвать голову и растоптать жёсткой подошвой моих ботинок. Именно так я и сделал — растоптал всё, что было между нами. Сначала я винил отца в том, что Белла бросила меня, я тихо ненавидел его, перестал разговаривать и ушёл в себя, переживая своё решение и боль, связанную с этим. Однако со временем я вдруг осознал, что это на самом деле было моим внутренним решением, и сейчас стоит быть честным с самим собою, чтобы признаться: я послушал его, потому что испугался вовсе не возможности быть проклятым собственным отцом, нет! После, повзрослев, я осознал, что реакция отца была для меня своего рода отмазкой и оправданием для самого себя. Я боялся брать ответственность за Беллу и нашего ребёнка. Это ведь так удобно, испугаться будущего, ответственности, необходимости менять что-то в жизни и найти себе оправдание — папа запретил! Сейчас мне самому противно осознавать это, но тогда я принял то решение, которое мне было удобным на подсознательном уровне, хотя моё сознание успешно обвинило во всём отца, оправдывая меня самого. Я отказался жениться, но в глубине души я не смел даже предположить, что эта хрупкая девушка решится разорвать наши отношения и не захочет иметь ничего общего со мной после этого. Белла, которая таяла в моих объятьях, дрожала и вздыхала, стоило мне прикоснуться к её щеке, пройтись пальцами ниже к шее, завести аккуратно прядь волос за ушко, а потом притянуть к себе и целовать, чувствуя, как нарастает её возбуждение и моё собственное, эта Белла, которая отдавалась мне со всей страстью и которую я лишил девственности — она осмелилась бросить меня. Даже сейчас, вспоминая ту ночь, когда мы впервые занялись сексом, я чувствую, как кровь бурным потоком приливает к члену, а яйца сводит от одного желания войти в неё хоть ещё разок, снова почувствовать тесноту её влагалища, такого узкого и горячего, что, казалось, я ощущал каждый его миллиметр, погружая свой стоячий член в его тёплую и влажную глубину, ещё разок услышать её стон, почувствовать дрожь её тела под моими движениями, упиваться моей властью над её наслаждением и оргазмом… Чёрт, мне нельзя думать об этом. Как только я представлял что-то подобное, болезненная эрекция, преследующая меня последние несколько месяцев, снова начинала мучить меня. Стоило мне увидеть Свон, почувствовать аромат её волос, ненароком прикоснуться к её гладкой и нежной коже, как кровь разом приливала ниже пояса, словно у четырнадцатилетнего подростка, взрывающегося от ударной порции гормонов в период пубертата. Да, именно так, последние несколько месяцев я дико желал одного — вернуть Беллу, завладеть тем, что когда-то принадлежало только мне. Я не сразу осознал, что Свон — женщина моей жизни, единственная, с кем я хотел бы связать судьбу и разделить кров. Чтобы прийти к этому заключению, мне понадобилось целых семь лет. Сначала я был в шоке от того, что беременная Белла бросила меня, решив растить ребёнка в одиночку, это выбило меня из колеи, я до последнего надеялся, что её обида пройдёт, эмоции отступят, и она возьмётся за ум и вернётся ко мне. Я не настаивал, не обивал её пороги, я просто ждал, когда она придёт в себя и осознает, что одной ей не справиться, что нужно сохранить наши отношения. Но юная Свон и не подумала остыть, о нет! И как бы я ни спихивал её эмоциональное состояние на гормональный всплеск от беременности, тут было другое — твёрдое решение, хоть и не совсем взвешенное, на мой взгляд. Я окончательно понял, что потерял её, когда после рождения сына забирал Беллу из роддома вместе с её отцом и попытался обсудить нашу дальнейшую совместную жизнь, но я был идиотом, раз решился заговорить об этом. Мне никогда не забыть её взгляд, полный презрения и обиды, она смотрела на меня с усмешкой, злой и надменной, а после выпалила с ухмылкой, от которой у меня сжалось очко: — Блэк, очнись, у нас нет никакого совместного будущего, ты выбрал свой путь восемь месяцев назад, а я выбрала свой. Сына можешь навещать, когда захочешь, но я пойду своей дорогой, а ты иди своей. Она резко отвернулась к окну, держа Лукаса на руках, сидя на заднем сидении машины Чарли, который вёз нас из больницы, а я до сих пор помню, как холодный пот прошиб меня от её заявления настолько сильно, что футболка промокла насквозь. Но даже тогда я не поверил окончательно, что это конец, у меня не хватило духу уговаривать её, но в глубине души сидела уверенность, что всё ещё можно отмотать назад. Но я был дураком, что надеялся повернуть её реку обиды и разочарования вспять — она была слишком сильной, бурной, сметающей всё на своём пути, упрямой и непоколебимой. И только когда я узнал, что Белла восстановилась в универе и уехала в Сиэтл учиться заочно и работать, я окончательно понял, что назад дороги нет, что эта женщина, с которой я был счастлив, на самом деле решила идти своей дорогой и строить судьбу без моего участия. Сказать, что это было больно — ничего не сказать. Единственным доступным мне способом унять несносное давление в левой части груди был алкоголь. Я запил, впервые в жизни запил беспробудно, страшась одного — проснуться трезвым и снова почувствовать боль, кислотой разъедающую мой мозг. Я не хотел ничего: ни есть, ни спать, ни развлекаться, ни трахаться, я хотел лишь одного — не испытывать больше это мерзкое чувство потери, забыть его, как страшный сон, и только убойная доза спиртного могла на время приглушить мои страдания. Отец видел, что я качусь по наклонной в пропасть алкоголизма, но даже не пытался меня остановить. На все его попытки поговорить я хлопал входной дверью и уезжал в бар за избавлением. Так продолжалось почти полгода, до тех пор, пока я сам не пришёл к тому, что больше не хочу страдать. Какой в этом смысл? Понимание и принятие того факта, что всё уже сделано и ничего нельзя изменить или исправить, накрыло меня внезапно. Я просто почувствовал, что сыт по горло своим нытьём и жалостью к себе. В один момент я вдруг посмотрел на себя в зеркало и наконец признал, что я слабак и трус, и отец тут вовсе ни при чём. И мне полегчало, когда я принял эту действительность, и это уже было своего рода победой над обстоятельствами. Я потерял Беллу, но у меня оставался мой сын. Возможно, я ухватился за эту соломинку, связывающую нас со Свон, подсознательно всё ещё надеясь, что редкие встречи с сыном в присутствии Беллы немного сблизят нас, но я напрасно надеялся. Белла минимизировала общение со мной, она оставляла Лукаса мне и уходила работать даже по выходным, а я не мог понять, это ради дополнительного заработка или чтобы избегать меня. В конце концов, через год таких моих посещений я понял, что всё напрасно, и, потеряв мотивацию, я сократил количество посещений сына. К чему лукавить, пока Лукас был маленький, лет до четырёх, я не мог понять, как себя с ним вести, как играть, что говорить, чему учить. А осознав, что с Беллой мне ничего не светит больше, я всё реже стал приезжать к сыну, ссылаясь на занятость. И на самом деле я был занят. Я бросил все силы на свою мечту — открыть свой собственный центр по техническому обслуживанию автомобилей, и для этого мне нужны были деньги. Я хватался за любой заработок, брался чинить машины соседей и знакомых. Потом устроился в автомастерскую в Форксе и откладывал всё до копейки на свой бизнес. Я работал много, без выходных, сутками, и это помогало забыться. Конечно, у меня были интрижки, разные: начиная от разового перепихона в туалете клуба и заканчивая краткосрочными отношениями. Я ни с кем не встречался больше полугода и не оттого, что не хотел. Просто после нескольких месяцев встреч розовые очки спадали с меня, и я начинал видеть недостатки в девушках. Я циклился на этих недостатках, замечал их и преувеличивал настолько, что они начинали меня раздражать. Это раздражение переходило в грубость и пренебрежение, которое не выдержала бы ни одна уважающая себя девушка. Попадались и такие, кто терпел, но от этого и вовсе хотелось унизить их ещё больше, включить полный игнор и стереть из своей жизни. Не терплю навязчивости в женщинах, это отвратительно до тошноты. Лишь со временем я понял, что так мой мозг отсеивал всех, кто не был Изабеллой Свон. Я идеализировал её, поставил на пьедестал, и ни одна даже самая сексапильная и умная красотка не смогла сдвинуть её оттуда. И что бы они ни делали, всё было бесполезно — они не были моей Беллой, но это я тоже не сразу понял. Внутренне я был спокоен всегда, когда думал о Белле, о её жизни в Сиэтле. Так какого чёрта я так взбесился, когда увидел тот пресловутый букет роз несколько месяцев назад? Я скажу вам почему — ревность вдруг захватила всё моё существо в свой плен, жгучий и мучительный. Это чувство, словно лава, сжигало остатки моего мозга и моего мнимого спокойствия, которое я якобы испытывал. Хрен бы там! Это моё спокойствие зиждилось на одной лишь уверенности в том, что Свон никогда и ни с кем не встречалась после меня. Возможно, у неё и были ухажёры, но я о них не знал наверняка и предпочёл бы не знать никогда, спокойно пребывая в своём тупом неведении, но тогда я вынырнул из своей страусиной оболочки, стоило мне увидеть доказательство тому, что Белла для кого-то желанная женщина и кто-то хочет заполучить её в свою постель. Чувство собственности сдавило мне горло, ревность плавила лёгкие, пока я пытался принять данный факт, и, видит Бог, мне это далось нелегко. Но именно в тот момент я осознал, что Белла — моя единственная, я не готов её делить ни с кем и никогда. Я прожил эти семь лет, словно медведь в слишком долгой спячке, но теперь я проснулся, и как организм голодного и свирепого хищника требует пищи, так и мой организм требовал своё — вернуть расположение любимой женщины. И я приступил к действиям, аккуратно, не торопясь, сближаясь с сыном ещё больше и одновременно сближаясь с Беллой. И хотя изначально моей истинной целью была Свон, в процессе я понял, что наконец-то открыл в себе отца. Я начал искренне кайфовать от общения с Лукасом. Его возраст позволял общаться с ним на равных, мне на самом деле было интересно и весело проводить с ним время, учить его мужским фишкам и передавать свой опыт, и в какой-то момент я реально начал мечтать о том, какой бы классной семьёй мы были. Я люблю Беллу, люблю своего сына, между нами стояла лишь давняя обида Свон, которую я назвал своим врагом и поставил себе цель разобраться с ним и уничтожить во что бы то ни стало. Я знал, что для этого нужно время, и терпеливо, шаг за шагом следовал своему плану и всё больше хотел Беллу. Кто бы знал, как трудно мне было оторваться от неё в тот вечер, когда мы сидели на диване в домике в Сан-Диего и целовались. Стоило мне снова попробовать вкус её губ, как все воспоминания о былом счастье вернулись. В ту секунду я хотел лишь одного — сдёрнуть с неё ненавистные трусики и войти ещё раз, медленно, плавно и глубоко, почувствовать тесноту её влагалища и двигаться бесконечно долго внутри, пока она не кончит, пока не вспомнит, какого это, отдаваться Джейкобу Блэку. Я ощущал её желание почти так же остро, как и своё в тот момент. Я хотел её как никогда раньше, напряжение в паху было таким сильным, что я был готов на всё, лишь бы трахнуть её сию секунду, не раздевая, но Белла резко и неожиданно одёрнула меня. Она хотела меня, я видел, как сжались её бедра от желания почувствовать меня внутри, я видел, как её губы жаждали моих ласк, я чувствовал жар между её бёдер, но она всё равно одёрнула меня. Я до сих пор не понимаю, каким чудом остановился тогда, но я был не таким тупицей, чтобы запороть всё в самом начале. Главное я понял, что она так же сильно хочет меня, как я её, а значит мне нужно продолжать завоёвывать её доверие. Лукас помогал мне в этом, он тянулся ко мне, а я к нему, и это было приятно, его привязанность тешила моё отцовское самолюбие. Я так уверенно шёл к своей цели, что напрочь забыл о том, что мой отец за эти годы не изменил своё мнение ни на каплю. Но мне было плевать, второй раз я не поведусь на дешёвые манипуляции, я уже не тот сосунок Джейк, неуверенный в себе и боящийся ответственности. Сейчас я имел свой пусть небольшой, но бизнес, я достаточно крепко стоял на ногах, точно знал, чего хочу, и отец мне не указ. Да, я не уехал из резервации, но я был в состоянии купить себе отдельный домик и жить в нём. Я не сделал этого по одной простой причине — отец нуждался в моей помощи. Как бы он ни храбрился и ни строил из себя всемогущего Квилета, но годы брали своё — ему всё сложнее было справляться с хозяйством в одиночку, и я продолжал жить с ним, чтобы быть рядом в случае чего. Однако, когда я решил впервые взять сына к себе на неделю, я посчитал необходимым предупредить об этом отца. На моё удивление, тот отреагировал спокойно, из чего я ещё раз сделал вывод, что он стареет, а может быть осознал, что чистая кровь — это не главное в жизни. Мне хотелось думать, что он изменил своё мнение, что он будет рад моему счастью, но спросить об этом вслух я не решился, мне достаточно было его согласия принять Лукаса в своём доме. Я был счастлив, что всё складывается так неплохо: отец смирился с тем, что у него есть внук-полукровка, Белла всё ещё испытывает ко мне сексуальное влечение, в чём я убедился тогда в Ла-Холья, сын и вовсе во мне души не чает — оставалось лишь продолжать действовать в том же духе, и моя заветная цель будет достигнута совсем скоро. Так думал я ещё сегодня утром, но всё вдруг разом пошло прахом. Какой кретин! Как я вообще мог согласиться на такое безумство — усадить своего сына на мотоцикл! Да, ещё несколько недель назад я бы назвал худшим днём своей жизни день, когда я потерял Беллу, но только не сегодня. Если бы прямо сейчас мне задали тот же вопрос, я бы ответил, что сегодняшний день — самый худший в моей жизни. Никто не узнает, как сильно я испугался за ребёнка, когда мой тяжёлый байк вдруг понесло в сторону обочины! Я ни на секунду не думал о себе в тот момент — все мои мысли и действия были направлены на то, чтобы минимизировать травмы сына, спасти его жизнь любой ценой! В тот момент я чётко осознал, насколько он дорог мне. Я практически бросился на амбразуру, на ходу пытаясь спрыгнуть с мотоцикла и остановить его, удержать в вертикальном положении — я знал, что если он упадёт на сына, то раздробит его хрупкие детские кости. Этот страх за жизнь моего ребёнка выбросил в мою кровь столько адреналина, что я каким-то чудом удержал байк, ударившись при этом головой о ствол дерева, но тогда я даже не заметил боли. Однако этого было недостаточно, чтобы оградить мальчика от травм — он слетел с сидения мотоцикла и кубарем покатился в сторону обочины. Боже, на моих глазах мой сын пролетел несколько метров и жёстко приземлился в кусты — мне никогда не забыть подобного зрелища. Я врагу не пожелаю увидеть когда-нибудь что-то подобное! Я бросился к Лукасу, как только сам выбрался из-под байка, и пока я бежал в сторону его падения, я молился лишь об одном — чтобы он был жив. Я не знаю, как я прожил те несколько минут, пока я не знал наверняка, но эти мгновения показались мне адом на земле. А когда я поднял сына и понял, что он жив, я испытал некоторое облегчение. Хвала небесам, Лукас был в шлеме, моём шлеме, который я отдал ему. — Тише, сынок, всё будет хорошо, я рядом, — процедил я, пытаясь успокоить ребёнка, который смотрел на меня круглыми от шока глазами. Не теряя ни секунды, я вызвал скорую. Диспетчер дал мне инструкции, что нужно делать, пока я жду помощи, я на автомате выполнял их, одновременно борясь с приступами паники, накатывающими на меня волнами. Я говорил с сыном, чтобы успокоить его и отвлечься от пугающих мыслей. Скорая приехала быстро, уже через полчаса сына забрали на операцию, а меня отвели сделать снимок и перевязать голову и руку, которая оказалась вывихнута. Я не чувствовал боли, адреналин всё ещё держал моё тело в тонусе, но новый страх потери присоединился к первому, когда до меня дошло, что придётся объяснять Белле, что случилось. Я не сдержал слово, не сберёг сына и теперь был уверен, что она мне точно такого не простит. Я ждал её приезда в больницу со страхом, подкреплённым моим чувством вины перед ней и перед Лукасом. Впервые в жизни я испытывал такие глубокие чувства, такой огромный стресс, что силы мои были на пределе. Когда же Белла вошла в зал ожидания, я был настолько расстроен и испуган всем происходящим, настолько удручён тем, что произошло, что не сразу заметил рядом с ней какого-то мужика. В тот момент я видел только её измученное неизвестностью лицо, заплаканные глаза, полные страха, такого же, как мой — страха потери ребёнка. Белла задавала вопросы, а я пытался отвечать, держась из последних сил, чтобы не расплакаться вместе с ней. Я должен быть сильнее своих переживаний, но боль Беллы только добавила мне моей собственной боли. Её злость принесла мне облегчение, её удары маленькими кулачками были справедливыми. Если бы я сам мог наказать себя за случившееся, это были бы удары битой, приходящиеся по всему моему телу, но даже этого было бы недостаточно, чтобы загладить мою вину — боль на душе была несравнима с физической болью. Белла быстро выпустила пар и прижалась ко мне в поисках утешения, и в тот момент я остро ощущал единение между нами. Всё-таки не зря говорят, что общее горе объединяет людей. Но наше единение длилось недолго — уже через несколько минут появился док и тут же, словно из ниоткуда, вместе с ним снова нарисовался этот тощий тип в явно не дешёвом костюме. Он не понравился мне сразу только потому, что ошивался возле Свон, но когда он вдруг ляпнул, что может помочь — я едва сдержался, чтобы не заехать ему по его слащавой физиономии. Но док говорил важные вещи о здоровье сына, и нам нужно было принимать решение, поэтому я постарался не обращать внимания на незнакомца, но у меня это плохо получалось: что-то подсказывало мне, что не стоит ему доверять, что он враг, я ощущал это кожей, чувствовал всеми фибрами души, всё моё существо было против него, хотя я ничего о нём не знал. Но я привык доверять своей интуиции, а она подсказывала мне, что ничего хорошего мне знакомство с мистером «костюмом» не принесёт, и нужно быть начеку.