Лети

Вино перед Киндайчи клубится дымом, словно внутри кубка тлеет незримый огонек, но пахнет по-прежнему лишь сладостью винограда. Киндайчи проводит по кромке пальцем — на ощупь она кажется ледяной — и тут же, завидев улыбку Куними, отдергивает руку. В свете камина улыбка эта — что тот огонь на дне кубка: едва различима на его лице. Не греет ничуть, разве что горло слегка обжигает. — Шах и мат, — бормочет Куними и слегка морщится, снимая с доски короля. Не любит проигрывать — пусть даже самому себе. Киндайчи не спешит принимать угощение, но Куними и не торопит; если не считать мимолетной улыбки, тот как будто и вовсе забыл о его существовании. Перед его взором уже наверняка предстает следующая партия: ее, как и предыдущую, Куними и выиграет, и проиграет. Киндайчи приходит и уходит, в зной и холод, в бураны и звездные ночи, на закатах и рассветах. Почти неслышно отворяет он дверь в покои Куними, снимает снаряжение, оставляя подле себя лишь меч, а Куними по-прежнему сидит перед доской, такой же, каким был в прошлый раз, и переставляет фигуры. Киндайчи невдомек, что готовит ему будущее, но уходя, одно знает наверняка: когда он вернется, Куними будет здесь. Коротко кивнет в знак приветствия, лениво поведет ладонью — и вновь из ниоткуда перед Киндайчи возникнет дымящийся кубок. — Готов служить Королю демонов? — спросит Куними, как спрашивает всякий раз, монотонно, незаинтересованно, словно читает доклад о положении дел на дальних землях, которые его не заботят. По левую руку от него стоит мутный хрустальный шар, подарок Короля демонов. Киндайчи ни разу не наблюдал в нем ничего, хотя бы отдаленно напоминающего видение или знак, один лишь туман, что не рассеивается ни на миг. — Не сегодня, — ответит он, так и не отпивая из кубка. Куними кивнет, ничуть не удивленный. Быть может, от его хрустального шара и вправду есть польза. Вечер так и проходит в молчании, потрескивает дерево в камине да изредка слышен тихий стук, когда Куними делает ход. Он не задает вопросов и не делает предложений — но вино, дань их ритуалу, появляется перед Киндайчи, как и всегда. Король демонов все еще жаждет его, обычного рыцаря, службы. Не верности, не чести и не правды — всего лишь глотка, что свяжет их пожизненной клятвой. Походы под неизменным предводительством генерала проводятся все чаще и с каждым разом затягиваются все дольше. Война вгрызается в границы их королевства: горят поля и деревни, от дыма костров небо сереет и мутнеет, напоминая непроглядную мглу хрустального шара. Перерывы между встречами с Куними становятся все длиннее, но порой, посреди глухого темного леса, на королевском тракте или небольшой проселочной дороге, Киндайчи кажется, что птицы наблюдают за ним таким же взглядом, каким Куними в раздумьях следит за доской. Киндайчи приносит с собой запах гари: здесь, вдалеке от походных лагерей и сражений, он чувствуется особенно отчетливо, но Куними не жалуется, как будто тоже привык. Киндайчи, неотрывно глядя в молочный туман, говорит: — А ведь мы все для него просто пешки. Он начинает разговор с середины или даже с конца, но Куними всегда понимает, о чем речь — их несложившийся диалог будто уже вписан в его память заранее, очередная партия в шахматы, которую он готов возобновить в любой момент. Вот и теперь Куними тоже знает, о ком Киндайчи говорит, чье лицо сейчас — всегда — видит перед собой. Синеглазый генерал, всегда угрюмый и высокомерный, рычит и требует невозможного. Его войска бросаются в битву, не зная отдыха, измотанные долгими походами, измученные ранами и недостатком провизии. Снова и снова, снова и снова. Киндайчи ненавидит его. Больше всего на этом свете он желает, чтобы в следующем бою шальная стрела нашла путь к генеральскому сердцу. Тогда, возможно, станет чуть легче. Куними задумчиво вертит в руках вражеского ферзя. — Пешка, — говорит он, как будто не обращаясь ни к кому конкретно, — может стать кем угодно. Говорит — и смотрит цепко, словно хищная птица, так непохоже на Куними, обычно равнодушного, порой даже отрешенного. На мгновение Киндайчи чудится темно-красный, винный отблеск в его глазах, и заметив его однажды, Киндайчи уже не может отвести взгляд. Он наблюдает за тем, как ферзь возвращается обратно на доску, а Куними поднимается со своего места медленно, неторопливо, неизбежно. Легко шуршат его одежды. Не успевает Киндайчи опомниться, как Куними уже стоит позади, так близко, что можно почувствовать: отчего-то запах гари исходит и от него. Куними чуть наклоняется и шепчет Киндайчи на ухо, как маленький дьявол на плече: — Готов служить Королю демонов? Привычный ответ замирает на языке. Огненные всполохи в камине взвиваются, как языки погребальных костров. Киндайчи снова думает о синеглазом генерале — сейчас, всегда. “Ненавижу его. Хочу, чтобы он умер”. Не говоря ни слова, Киндайчи тянется к кубку. Даже не оборачиваясь, он уверен: Куними, устроивший худые руки у него на плечах, в этот момент тонко улыбается. Киндайчи отпивает вино, такое головокружительно сладкое, что привкус его, кажется, останется с ним до конца жизни. Оно и правда слегка обжигает.