Национальные особенности ведовства

<      За порогом простиралась разнотравная луговина, не знавшая косы уже не один десяток лет и местами доходящая мне до пояса. Вчера я проскочила двор не глядя, больше занятая протаскиванием своего объёмного багажа по непролазным бурьянам, чем разглядыванием новых владений, поэтому сегодня я с любопытством крутила головой по сторонам. С высокого порога открывался отличный вид на двор: оказалось, что кроме разнотравья перед домом, я стала счастливой обладательницей маленького, чистого лесного ручейка, протекавшего прямо под забором.       На его берегу стоял низкий обомшелый колодец без крыши, почти неприметный в высокой траве. Всю эту благодать затеняли старые ивы, подпирающие мой забор со стороны леса и свесившие густые кроны над водой. Слева от забора, в противоположной стороне от колодца, стояла небольшая поленница, в которой виднелись серые рассохшиеся чурбаки. Интересно, остались ли там пригодные дрова или мне придется идти в лес не только за травами, но и за дровами? Рядом с ней притулился маленький сарайчик. Скорее всего, с инструментами. Туда-то мне и было надо!       Но едва я сбежала по ступенькам и ступила на землю, по луговине пошли круги, как по воде, и раздался утробный рев. В самой гуще бурьяна что-то всколыхнулось, и словно акулий плавник, двинулось на меня. Я едва успела неуклюже попятиться обратно, как к тому месту, где мгновение назад были мои ноги, протянулись две черные когтистые лапы. Упустив добычу, тварь взревела и снова пропала в бурьяне. Нервно сглотнув, я только сейчас поняла, какой опасности чудом избежала. Дворовой, в отличие от домового и кикиморы, был не домашним духом а диким, против воли пойманный в кольцо забора. Ими обычно становились лесные бесы, имевшие несчастье проживать там, где люди строили дом.       Нужный ритуал для его усмирения я знала с детства. Даже проводила его дома однажды, под присмотром родителей. Он был предельно простым — надо всего лишь раскидать мелкие безделушки, вроде пуговиц и монеток, во дворе. Набрав горсть этого добра среди маминого хлама, я вышла на порог и щедрым жестом высыпала все куда-то в крапиву под окном. Как ни странно, подействовало сразу. По участку будто прошелся легкий ветерок и в моей голове растворился некий голос, монотонно бубнящий об опасности. Я перевела дух. Одной проблемой меньше.       Чтобы умаслить кикимору, для начала мне нужно было достать лопату, дабы выкопать требующийся корешок. С замиранием сердца открыв ржавый замок на двери сарайчика, я с четверть часа искала там нужный инструмент. Наконец, искомое было найдено. С сомнением посмотрев на растрескавшийся черенок, я выдернула мешок из торбы с торбами, обернула его вокруг лопаты и направилась за ингредиентом. Изгнать кикимору из дома было практически нереально, но можно с ней подружиться. Для этого мне нужно перемыть всю посуду в доме водой с покрошенным в нее корнем папоротника. За ним я и иду. Обойдя дом, я попала в заброшенный огород. Под  крепко сплётшейся дерниной угадывались бывшие грядки, под скатом крыши стояло несколько разномастных посудин, призванных собирать дождевую воду для полива, а прямо за кособокой будкой туалета росли целые кущи сего легендарного растения. Набив его корнями полмешка, я повернула к дому.       По возвращению, первым делом мне нужно было натаскать воды и помыться, как как во время раскопок я по уши перепачкалась в земле. Высыпав корни из мешка на стол, я достала с печки ведра и коромысло, и отправилась к колодцу. Да-а, по сравнению с домашним, этот казался жалким каменным бочонком. Как и любой человек, выросший в селе, я не чуралась таскать воду, но делать это из высокого, со свежим срубом крыши колодца, вдобавок снабженному удобным воротом, было не в пример проще. Ну, здесь хоть вода стояла высоко — сказывалась близость ручья. Наполнив ведра, я с трудом взвалила их на плечи и отнесла на порог.        Понимая, что здесь греть воду можно до вечера, я разделась и сцепив зубы, окатила себя водой. Несмотря на жаркий летний день, я почувствовала себя промерзшей до последней кости. Растерев грязь руками и повторив процедуру орошения несколько раз, я наконец сочла себя то ли достаточно чистой, то ли в край замерзшей, и наскоро смахнув с себя воду, оделась. Надо срочно искать лохань и решать вопрос с дровами! Иначе, такими темпами, я скорее околею, чем доучусь. То, что осталось от моего купания, пошло на посуду. В скромные остатки воды я щедро накидала рубленых корешков, и покривившись на неубедительную пену, вылила в раствор добрую порцию моющего для посуды. Помывки не избежали даже здоровенные горшки, стоявшие на шкафу, и крохотные кофейные чашечки из маминого сервиза.       За водой пришлось сходить еще два раза. Окончательно выбившись из сил, я расставляла вымытую посуду на просушку, как вдруг вспомнила о пропущенном времени обеда. Желудок тут же начал подавать признаки жизни, ведь после такого количества работы он точно заслужил что-то получше бутербродов! Обреченно простонав, я вытерла руки о передник и снова вернулась за стол. Водрузив на него продуктовую сумку, я извлекла из нее жалкие остатки домашней еды — четверть буханки хлеба, кошачий корм, кусок сала и длинный кривой огурец. Все вышеперечисленное вызвало у меня еще большее уныние и новый спазм в животе. Хорошенько пошарив на дне, я к своей бурной радости нащупала половину давленой шоколадки. Несмотря на то, что дома мне запрещали покупать фабричную еду, я иногда все же умудрялась тайком подработать и спустить весь гонорар на запретные сладости. Последний кусочек, судя по всему, я и умудрилась сунуть с собой.       Вернув опостылевшую снедь в сумку, я сдернула запятнанный передник, взяла шоколадку и отправилась на улицу. Так, сидя на пороге и уплетая тающую во рту сладость, я пережидала полуденный зной. Мои руки покраснели от уборки и стирки, мокрые концы волос холодили спину, а перед глазами стоял титанический фронт работы. Но я все равно почему-то чувствовала себя счастливой. Счастливой и очень-очень взрослой.