Травы

Амброзия - возвращение чувств. Племена еле-еле плетутся. Под лапами – острые, кровоточащие снегом горы, над головами – бесконечные седые небеса, которым, кажется, больше лет, чем блистательной синеве с лёгким налётом над старым лесом. Лишь временами ночи пронзительно-ясные, режущие по больному – Ураган ищет в хитросплетении мерцающих путей одну только звезду, чтобы исполнить загаданное желание. К жизни не возвращаются. Но он будет помнить, будет, когда звёздный свет застывает корочкой инея на всех мыслях, когда лапы заплетаются и дрожат. Урагану стыдно, но он, кажется, нашёл себе новое счастье сразу, как только потерял старое. Но Ласточка поймёт и простит, Ласточка сделает путь легче, не даст заплутать, приведёт к пещере за водопадом, в которой не ждут коты… Ждёт одна только – не Охотница, а капелька на седой морщинистой шее утёса, птичка в сером рассветном месиве, дымка над черствеющим горизонтом. Ураган ушёл, не простив, не поняв, но что делать, если лапы танцуют по острым скалам и бегут, не останавливаясь, к тому, что не должно уже манить? Так стыдно прощать смерть сестры. Так обидно любить одну из косвенных убийц. Так… радостно на душе, так звонко, что, кажется, никому вокруг не понять. Все унылые, все плетутся и жалуются, потерянные, а у Урагана сердце поёт и мечется. И старается не выделяться, брести в конце вереницы, подметать хвостом землю – плохо так получается. Так мало в жизни радости и любви, так много потерь, но не унывается, не скулится и не тоскуется даже мёрзлыми вечерами, застывающими вдали. Ураган помогает всем, даже находит в одной из скукожившихся долин длинную, ломкую от мороза травинку. Место, что ли, тёплое – зелёная такая, узорная, дрожащая. Умереть должна была – но живёт, наперекор всему, жизни радуется, лишь слегка ломается иногда, но срастается почти тут же, чтобы никто не заметил. Ураган себя этой травинкой чувствует. Он такой же совершенно. Листвичка радуется, как котёнок. Есть чему поразиться – что это за чутьё, которое позволяет всегда найти то самое, действенное? Откуда берётся эта загадочная интуиция? Травинка разделяется на части, раздаётся самым ослабевшим и усталым – и у каждого будто бы чуть-чуть прибавляется сил. Урагану так хочется узнать название, чтобы сесть под скалой и объяснить ей устало, кто он такой – упрямая зелёная палочка такого-то вида, торчащая из земли, отчаянно-упорная в чём-то своём, внутреннем. Больше он о себе ничего не знает, ни в чём не уверен уже. Всё перепуталось, размешалось в этих заваленных снегом ущельях, где каждый ветерок смеётся и кажется принёсшим знакомый запах. Ураган волнуется, Ураган мечется из стороны в сторону, как раненая лиса, и, кажется, все уже что-то заметили, но молчат. Думают, что Речной воитель сошёл с ума от потери сестры и отца? Так стыдно и так восторженно, как-то непонятно, какую эмоцию предпочесть, поэтому приходится терзаться обоими. Наверное, это справедливо. И только когда встречаются племена и клан, когда в пещерке за водопадом разом становится так тесно из-за кучи котов, Ураган ищет родной запах в толчее знакомых, но чужих, и понимает, что выбор давно сделан. Его восторженная горечь всё равно никуда не денется, и сестра теперь навечно покоится над водопадом, а отец потерян. И ещё в горах Речушка. Звонкая, дрожащая, напряжённо-прямая Речушка, которая с непонятно откуда взявшейся силою расталкивает котов и носом к носу сталкивается с Ураганом, так что сначала даже не может понять, что происходит. А потом нежно-горячечно смотрит в глаза, будто боится того, что увидит в их изменчивой глубине. И шепчет, взволнованно, чуть испуганно, настороженно, так неверяще, что Ураган просто не понимает, как мог оставить её пусть даже ради всех на свете племён: - Ты же вернулся? Ты же вернулся, так? От тебя ведь пахнет амброзией? Так узнаётся название. И для травинки, и для любви.