Травы

Одуванчик – кокетство. Сколько бы Синегривка не старалась отгородиться от излишних привязанностей, дружбы, любви, верности кому-то, кроме племени, все её попытки заранее обречены на провал, пока в мире существует Розохвостка. Так бывает, вы знаете? Ничего не ищешь, хочешь просто жить – даже существовать - в вечном гордом одиночестве, не пряча полные горечи глаза, не пытаясь скрыть своего отношения ко всем счастливым и беззаботным этого мира. Изо дня в день отворачиваешься от того, что когда-то нравилось. Подходишь к краю – и сиганула бы вниз, может, если бы не любовь к племени и должности. Но у обрыва тебя ждут. Спасут, обязательно, непременно, не спрашивая разрешения. Вытянут из любой пропасти. Улыбнутся в лицо. День за днём, ночь за ночью будут мелькать вокруг, пока не сдашься, позволишь себе привязаться и полюбить, вспомнишь о простых радостях. И всё это – едва пройдя мимо, даже не взявшись всерьёз. А уж если нарочно поставят задачу тебя спасти – берегись, станешь самой жизнерадостной. Для таких людей, отчаянно и горячо влюблённых во всё прекрасное и простое, не существует невыполнимого. Просто нет. Розохвостка. Одно имя, которое заставляет Синегривку если не улыбнуться, то трижды подумать над своей печальной физиономией. Это не девушка и не женщина – это сорвавшаяся с неба звезда, которая втыкается тебе в макушку, и ты не знаешь – то ли грустить и ненавидеть, то ли радоваться, что ты такая небом отмеченная. Это ворох пёстрых платьев, пахнущих полевыми цветами. Это румяные щёки и розовые улыбки. Это вечерние плясовые – не нудные и медленные, что вы – хороводы, в которые тянет всех, в которых никто не помнит возраста и проблем. Это глаза-факелы, зажигающие самую тёмную ночь. Это бесконечная заботливость в сочетании с полной беззаботностью. Синегривка может сказать о Розохвостке больше, чем о себе, потому что она – человек, в котором тонешь сразу и навсегда. Её можно ругать и хвалить часами, а она будет с яркой улыбкой плести венки из одуванчиков и жадно вглядываться в проходящих мимо парней. Глашатая так не умеет. Ей и не надо – но иногда даже становится завидно. Розохвостка не видит пропасть, в которую Синегривка провалилась по макушку. Нет. Не замечает. У воительницы своя точка зрения на всё кругом. Пожалуй, за это её любят и ненавидят. Розохвостка до ужаса занудна в своём желании осчастливить всех. Счастье, по её скромному мнению, можно получить одним способом – найти себе пару. Синегривку в этом радует только одно – Дроздовика не меньше смущают бесконечные попытки воительницы сделать двух своих друзей ближе. Если проще, свести их, подтолкнуть к свадьбе и пиру на весь мир. Мнение Синегривки в этом вопросе Розохвостке неинтересно. В своих заботах о чужом счастье она, бывает, забывает о своём. Но только на несколько мгновений. Любой воитель, проходящий мимо, немедленно привлекает внимание Розохвостки. Поправляет волосы, опускает глазки в пол, моргая длиннющими мягкими ресницами, кокетливо поглядывает на парня с интервалом в две секунды. И упорно делает вид, что вот совсем ничего ни от кого не ждёт. Ложь. Розохвостка мечтает о большой и крепкой семье, хочет любящего мужа и сама готова одарить его всей своей неистраченной нежностью, готовить супы и котлетки, воспитывать сколько угодно детей. Пожалуй, во всех племенах нет воительницы так этого желающей и так этого достойной. Но годы идут мимо. Сезоны мелькают разноцветными крыльями. В мире всё остаётся по-старому. И Розохвостка остаётся – самой преданной и заботливой, самой надоедливой и романтичной, самой мечтательной и кокетливой. Водит хороводы, помогает каждому советом, готовит для одиноких парней и девушек. Не теряет надежду. Ни на миг. Ни на секундочку. Всё с тем же упорством пожирает глазами представителей мужского пола. С каждым годом это становится всё более жалким зрелищем. Эти увядшие одуванчики в букетах, эта наигранная робость, это жадное желание тепла, чуть не сжигающее дотла. Розохвостка не молодеет. Наверное, ей надо смириться. Наверное, ей надо попробовать просто жить, а не гнаться за чем-то быстрым и эфемерным. Греться можно и у костра. Наверное. Синегривка не знает, никогда не хотела такого тепла и потому не вправе давать советы. Только была бы парнем – выбрала бы Розохвостку. Назойливую. Нежную. Заботливую до приставучести. Модную, насколько можно воительнице. Такую, какую надо. Таких, говорят старейшины, качая головами, и выбирают все – чуть глупеньких и старательных, не увядающих годами, всегда солнечно-добрых. Сами они, мол, не такие, исключения – и прижимаются к бокам едва живых мужей. Но на самом деле всё не так. Исключение это Розохвостка. Изо всех правил и построений. Не вписывающийся ни в одну схему элемент, такой отчаянно живой и трепетный, что нельзя равнодушно и холодно её обсуждать. Синегривка не понимает, Синегривка становится Синей Звездой и продолжает думать об этом. Предводительницам иногда нужно тоже плакать и вспоминать, что ещё живут, и когда ей плохо, она ищет свою Розохвостку и утыкается в пополневшее плечо, покрытое всё такой же цветастой кофточкой. И в старой смолистой родовой избушке сладковато пахнет давно засохшими одуванчиками, и со старой подругой можно побыть собой. Признать, как плохо и одиноко порой бывает. Розохвостка по-прежнему не смотрит в пропасти, она твёрдо уверена, что все беды Синей Звезды от неимения верного мужа и пеняет ей, что так и не живёт вместе с Дроздовиком. И хихикает, что он, хоть и сед, ещё вполне себе ничего, и что она, Розохвостка, даже сама за ним приударила бы, но слишком верна старой дружбе. Предводительница будет слушать и вдыхать эти легкомысленные слова. За ними стоит застаревшая рана – одинокая грусть. Можно просто быть рядом и молчать, ведь такие уже старухи, но Розохвостку нельзя заткнуть, когда ей хочется говорить. Можно высказать всё в лицо – но Розохвостка и так знает всё, что Синяя Звезда о ней думает. И про надоедливость. И про приторность. И даже, может, догадывается про Жёлудя. Розохвостка понимает всё и плачет обо всём. В такие сухие, как одуванчиковые венки на комоде, вечера предводительница осознаёт, как на самом деле и всей душой прикипела к подруге. Не меньше, чем к Белогривке. И звезда, упавшая на голову, - это всё же радость. Усталая и надоевшая, пахнущая забытым кокетством, родная. С которой уже не нужны выяснения отношений и пустые слова. Всё равно не уйдёт. Никуда. Никогда. И даже смерть вряд ли будет преградой. О этот странный подлунный мир: ты не ищешь друзей, но плачешь на их могилах.