Травы

Плющ – зависимость, доверие. Это было как в сказках о любви. Цветик редко их слышала, эти сказки. Но в тех, которые помнит, так и случалось: прекрасный принц являлся и забирал свою милую от всех проблем. Мама про это читала, добрая, милая, с цветочным именем. Примула. Будто немного нектара фей на языке. Она любила такие истории. В её жизни их никогда не было, а так хотелось – усталой маленькой девушке, почти девочке с хрупкими руками, едва способными удержать такую же миниатюрную дочь, так рано выскочившей замуж (и совсем не за принца) попасть в чудесную страну с замками и драконами, где всё совершается из благородных побуждений, и в реках течёт мёд… Может быть, в такой реке мама не смогла бы утонуть. Но настоящая жизнь не похожа на сказку. Цветик тогда было девять, на похоронах шёл слепой дождь, и от священника в изголовье могилы так сильно пахло перцем и табаком, что девочка не могла сдержать чихоту. Отец потом, дома, отшлёпал её за это и порвал её любимое платье. Мама бы наверняка только посмеялась. Сколько Цветик себя помнит, никогда не знала имени папы. Просто в доме его не произносили. Для мамы он был «милый», для дочери – всегда «отец», а про себя они называли его забавно и ласково «Хмурый Мишка». Если бы он это услышал, им бы не поздоровилось. Он не понимал шуток и развлечений, вечно был угрюм и озлоблен, а труд фермера (чуть более зажиточного, чем прочие) совершенно его не радовал. И ему не подходил, между прочим. Цветик всегда представляла фермеров румяными и крепкими, жующими траву похлеще домашнего скота и молчаливыми (но от этого не менее добрыми). Отец не подходил под это описание. И никто не знал, откуда он, зачем поселился на этом месте, такой нелюдимый и мрачный, что соседки пугали им своих детей, называя его вампиром. И сами верили в эти сказки, заметно перед ним робея. Много позже Цветик слышала пару сплетен, более ли менее проясняющих всё. Говорили, отец был корнями из аристократов, но его семья разорилась несколько поколений назад – потомков раскидало по странам и городам так, что и не собрать. Как бы то ни было, на аристократа папа не был похож. После смерти матери Цветик называла его не иначе как вампиром. Про себя, разумеется. Если отец иногда и радовался, то только глядя на свою жену. Примула была его главной драгоценностью. Хоть они и ссорились, и ругались, и иногда (нечасто, но всё же) Цветик находила на маминых плечах фиолетовые и уже желтеющие сливы синяков, папа любил её, насколько он мог своим тёмным и туманным сердцем. На дочь эта привязанность не распространялась. В девять лет Цветик стала пленницей в своём доме. Она делала по хозяйству всё, что могла со своими тонкими ручками и слабыми белыми ножками. В свободное время читала – в доме не было детских книг, а взрослые навевали зевоту, но других занятий было немного. К тому же, Цветик рано начала понимать важные умные вещи. Ничто так не способствует, как смерть, стоящая за левым плечом. Там, где всегда стояла мама. Первое время Цветик очень этого боялась – зябкого внимательного холодка за спиной. Плакала от страха, пряталась в шкаф, даже во двор не выходила заниматься хозяйством – за это потом отец её побил так, как никогда до этого. Мама всегда умела его успокоить. Цветик не могла. После этого холодок за плечом стал игрой, а смерть – воображаемым другом. Настоящих у девочки не было. Вдвоём веселей читать и кормить свиней, а иногда Цветик набиралась храбрости и прокрадывалась в заброшенный отцом маленький мамин сад – травы заменяли ей кукол. Благородный принц Мята влюблялся в леди Полынь, оказывавшуюся вдруг простолюдинкой – но великой любви это совсем не помеха! Всё как в сказках Примулы. Цветик казалось, в саду смерть улыбается. Холод за спиной чуть теплел. Именно там, среди пахучих целебных трав, девушка встретила воришку едва ли на год старше её самой, поспешно пихавшего пижму в мешок. На лице у незнакомца было много мелких шрамов, руки – грубые и сильные – двигались умело и чуть испуганно, волосы длиной до плеч болтались в такт рывкам, выдёргивавшим травы из земли. Цветик была слишком очарована, чтобы его прогнать. Поэтому она подкралась сзади и спросила: «Помочь?» Парнишка рванул прочь со скоростью курицы, улепётывающей от мечтающего свернуть ей шею хозяина. И так же неловко застрял в заборе. Цветик тогда было едва пятнадцать, и так она не смеялась за всю жизнь. Звонкий хохот застревал в горле, непривычном к такому звуку, а у суеверных соседей в тот день, несомненно, появилась ещё одна легенда. Хорошо, что отец в тот день уехал в город. Ему бы не понравилось. Эта дружба вора с фермершей как-то искажённо была похожа на истории про принцесс и простолюдинов. Или принцев и прачек. Цветик откуда-то сразу знала, что это судьба. Может, такого парня послала мама. Но девушка скорее склонна была думать, что это смерть, всё ещё стоящая за левым плечом, вздумала так развлечься. У парня было мелодичное имя. Ливень. Стук дождя по крыше, копоть вонючей свечки на пальцах, любимая книга на коленях, отец на ярмарке и явно не вернётся до утра. Цветик любила такую погоду, а это был знак, а знакам надо верить, читала мама, потому что они всегда сопутствуют любви. Сердце Цветик заросло плющом. Она могла бы очерстветь, как отец, сломаться, сбежать, но она оставалась там, где была, и полюбила. И поверила. Так сильно, так горячо, как не может описать ни одна сказка. Цветик была слаба, но она верила – и тьма отступала перед этим огоньком внутри. У Цветик был Ливень, он поливал её заботой и нежностью, помогал становиться старше, и так любить – это было уже зависимостью. Плющ превратился в зелёные нити на скрипящем веретене, и они оплели глупое сердце, заключили в свою ловушку – или броню? Чтобы жить и держаться у Цветик была только вера – навязчивая и жгучая, как плющ. От неё невозможно и нельзя было избавляться. Она спасала и помогала, как девушкам в башнях помогали мечты о принцах. У Цветик не было башни – лишь ферма-тюрьма, а вместо мечтаний её жгло доверие, но в каком-то смысле и эта девушка была принцессой. Очень неправильной. Непослушной. Принцессой, вдруг ждущей детей. Ни в одной сказке про это не было, но с такими подробностями и сказки перестали бы быть сказками. Поэтому Цветик терпела и ждала. У отца было одно чудесное качество – ночью он никогда не маялся бессонницей. А девушка была настолько хрупка, что даже с уже заметным животиком могла пролезть в щёлку окна. Да благословят звёзды здоровый папин сон и его подслеповатые глаза. В старом заросшем саду травы благоухали так оглушительно, и принц Мята помогал Цветик пахнуть вполне неплохо – так, как ни с одними духами она бы не смогла. Но она даже не знала о существовании косметики. Ливень приходил в полночь – так романтичнее – и до самых первых лучей рассвета сидел с любимой средь трав, рассказывая ей о звёздах, нежно поглаживая её живот. Однажды парень рассказал об одном интересном месте, куда его звали. И в хриплом голосе даже звучало любопытство, но, взглянув в округлившиеся глаза Цветик, от испуганных слёз ставшие похожими на две луны, Ливень лишь рассмеялся. «Как я могу тебя оставить, мятная?» - сказал он. А Цветик спросила, робко, чуть недоверчиво: «Значит, ты не уйдёшь никогда?» Ливень ответил два слова и долго потом молчал, и сидел в саду даже на пару минут дольше, чем обычно, будто боялся, что эта ночь вдруг может стать последней от одной неловкой фразы, обещания, клятвы в верности. «Может быть». Это «может быть» спасало Цветик от любой беды, между ней и всем страшным миром стояло это вот «может быть». И оно было весомее любых других слов. Для верящего и верного сердца это было надеждой, наполовину полным стаканом, тем дырявым спасательным кругом, за который пока можно держаться – а потом уже будет нестрашно тонуть. Цветик всегда была слабой и верила в сказки (её жизнь так напоминала смесь из не самых приятных несчастливых начал и несбывшихся хороших концов). И в смерть за левым плечом, которая ушла оттуда, уведя Ливня, через год после того разговора, оставив на память вечный могильный холод глубже, ниже, чуть правее. А зелёный плющ глубоко пустил корни в сердце, поэтому Цветик будет охотиться и ждать, сражаться и ждать, воспитывать детей и ждать всю жизнь, когда вернётся милый друг, её принц Мята, её неудачливый вор. Ему понравятся его сын и дочка. Они славные, и гордятся своим отцом, которого знают по бесконечным историям матери да воспоминаниям соплеменников. Даже если Ливень не вернётся, и малыши вырастут без него, память о нём останется в их отважных горячих сердцах, и никто ничего с этим не сделает. Цветик придумает для них новые сказки, не про принцесс и принцев, соткёт им плащи из плюща, научит любить примулы… И «может быть» станет их общей гарантией. Верой в будущее и невозможное. Навсегда.