Травы

Я попалась во все ловушки и черные дыры, Я гуляла над бездной по краю реального мира И ушла чуть раньше, чем слишком поздно, Закрываю глаза - исчезают звезды… Fleur, «Легион».

Белая лилия - чистота, непорочность. Ласточка прикрывает глаза, чувствуя касания мягких пальцев. Они проводят ото лба до макушки и спускаются вниз по волосам, отделяя очередную прядь и добавляя её к предыдущим двум. Серебристые локоны чистые, только вымытые, а у Моховушки несомненный талант к созданию причёсок. Сверху и чуть сзади звучит приглушённый ласковый голос: - Ах, Ласточка, ты так вытянулась и похорошела за последний год… Налюбоваться не могу. С каждым днём всё краше становишься, всё больше напоминаешь мать. Девушка сдувает прядку волос с лица и неслышно вздыхает. Сравнение её не радует, но волнует там, в груди, поднимает все самые лучшие и добрые чувства. Серебрянка… Она была бы не намного старше своей дочери. Не матерью, а, скорее, подружкой. Ласточка скучает по этой фантазии так, будто бы она имела место быть. Воздушные замки в покрытой серебристыми локонами голове крепче картин реальности довольно часто. - И тебя, матушка. Ты красивая, - шепчет Ласточка, с детским волнением касаясь руками недоделанной причёски на голове. Это маленькая тайна воительницы, её непозволительная роскошь – называть кого-то в этом мире таким важным словом. Моховушка всегда добра и ласкова, она печётся о приёмных детях так, что лучше не смогла бы и родная мать. Ласточке приятно знать, что в этом мире она просто есть – королева, бывшая рядом всегда. Почти. Возможно, девушка готова простить и прощает ей слишком многое. Вот Ураган так и держится особняком. Но злиться, сердиться – это выше всяких сил. А глаза у Моховушки совсем молодые, синие. Да она и сама ещё почти девушка. Ласточка знает: приёмная мать относилась к Серебрянке с восхищением и благоговением, их же перенесла и на её дочь. - Пусть так. Я не буду спорить, светлая моя, - даже голос приятный, тягучий и звонкий сразу, хочется слушать его день напролёт. – Но посмотри-ка, кажется, я закончила. Можешь подойти к реке и взглянуть. В Речном племени зеркала не в чести. Они не передают всей живости и волнительности, как родная гладь, покрытая лёгкой рябью. Ласточке не терпится увидеть причёску, она срывается с камня и несётся к реке. В воде отражается чудесная хрупкая девушка с длиной серебристой косой. Выше всяких похвал, выше слов, как всегда. Без причёсок Моховушки её приёмная дочь не может чувствовать себя полностью красивой, так уж повелось. Королева подходит сзади и мягко обнимает за плечи. В реке отражается её улыбка, плавность движений чарует и завораживает. Ласточка в который раз думает, что приёмной матери лучше бы зваться Лебёдушкой – хоть под это слово и не подходят пёстрые, выгоревшие за луны Зелёных Листьев волосы, но повадки в точности как у белых птиц. Та же изящность, те же глаза. - Нравится? – даже ответить нет слов, поэтому воительница только кивает. – А у меня для тебя сюрприз. Знаешь, как тебя зовут в племени? Белой лилией. Пришлось всю территорию исходить за утро, но я нашла. Ласточка может закрыть глаза – она и по запаху узнает нежные цветы. Да, такое прозвище у неё меж членов племени. Чистая, непорочная, мягкая. Иногда, в самые лучшие дни, девушке кажется, что её любят все на свете. Моховушка аккуратно вдевает цветы в причёску. Теперь из реки смотрит настоящая красавица. Ласточка не чувствует себя ей ни внутри, ни снаружи – плечи остры, тело плоское и прямое, как камышинка, а мысли заняты чем-то глупым, легкомысленным. - Белая лилия ты моя, - мягко вздыхает королева в серебристые волосы и просит. – Не пропадай, не уходи, не исчезай. Где я ещё найду такую ж дочку? Ласточка молчит и старается не дышать. Завтра с рассветом избранникам пускаться в путь. *** Горло царапает холодный и чистый воздух гор. Впереди – спина Грачика, и, видят звёзды, Ласточка всё бы отдала, чтобы в неё уткнуться и никуда больше не спешить. Но нет. Предки выбрали её из всех Речных воительниц, а значит, надо быть сильнее. Под ногами лишь острые скалы, над головой – стылое небо, и каждый шаг отдаётся глубокой болью в животе. Ласточка замедляется. Она боится. Она больше совсем не чувствует себя белой лилией. Непорочная? Чистая? Нет. Грачик – это судьба. Нет, не просто какие-то там вышние силы так решили. Он - тот самый, что был предназначен одной только девушке за тысячи лет до её рождения. Кто может быть лучше? Кто подойдёт больше? Нет такого. Не будет. Разные племена – это ничтожная преграда для настоящих чувств. По крайней мере, Ласточка себя в этом убедила. И нет, она вовсе не жалеет о том, что сделала. Ни за что. Это было правильно, так, как надо. Раньше, позже – разницы нет. Или? Голос брата в голове говорит, что всегда надо обдумывать свои действия, не поддаваться первому порыву. И Ласточка теперь понимает его больше. Может, и вправду легкомысленность – ужасное качество? Если не получается всё предвидеть, то хоть помечтать о возможном будущем можно? Разработать планы на любой случай. А Грачик… Грачик, такой ещё юный, ещё даже не окончивший обучение. Вообще-то, никому это не помеха, но всё же… В Ласточкиных мыслях друг всегда должен был быть немного старше и мудрее во всём на свете, а оруженосец такой же порывистый и легкомысленный, как ветер с пустошей, как сама воительница. Когда Ежевика наконец останавливает группу на привал, она чувствует себя хуже некуда. И физически, и душевно. Не непорочной и чистой, а самой грязной, самой отвратительной на свете. Моховушка рассказывала всё совсем не так. Ласточка слишком часто помогала Пачкуну, чтобы не знать симптомов. Она видела радость и восторг, когда целитель сообщал весть будущим матерям и отцам. Ликование. Надежду. Но растерянность и страх – никогда. Тяжело быть первой. Рвотный позыв накатывает так неожиданно, что Ласточка едва успевает отбежать от остальных. За большим камнем её обильно тошнит. Пальцы дрожат, и во всём теле такая слабость – хоть сейчас можно упасть, прямо на холодную скалу, прямо в грязную лужу. Воительница вцепляется в свои плечи и тихо всхлипывает; холодный и сырой ветер заползает под лёгкую курточку. Тихие шаги раздаются сзади, но Ласточка не может даже быстро обернуться – сильно кружится голова. Только когда сильные руки обхватывают и прижимают к себе, воительница находит силы развернуться лицом к лицу. У Грачика глаза растерянные и поражённые, в них девушка видит своё отражение, точно такое же. Понял. Узнал. Догадался. Очередной всхлип сотрясает всё тело, когда Ласточка утыкается в грудь любимому. Она чувствует себя ничтожной, омерзительной, ужасной, почти с надеждой ждёт, что Грачик сейчас её откинет и скажет, как она ему противна. Но он лишь прижимает её ближе и шепчет на ухо что-то дрожащее с намёком на попытку поддержать, такую жалкую, что воительница чувствует себя в родстве с нею. Воительница, которая уже почти королева. Ей едва двадцать; Грачику около пятнадцати. Отцами в его возрасте не становятся. Но он верит в неё и ей, обнимает ещё крепче, покрывает волосы торопливыми поцелуями, будто боится не успеть. И Ласточка даже думает на краткий миг, что со всем справится. Но она уже давно не верит в чудеса. - Я хотел бы дочку с твоим лицом, белая лилия. Воительница вспоминает тот далёкий день у реки, улыбку Моховушки, чудесную причёску. Та Ласточка была совсем другой, нежной, мечтательной, счастливой. Эта – усталая, разбитая, но полная какой-то чужой решимости всё выдержать. Может, это передалось от Грачика, по воздуху, как зараза. - Если у неё будут твои глаза, я согласна. Оруженосец светлеет на глазах. Ласточка старается улыбнуться тоже, но в ней всё дрожит, будто её били, будто тот день, когда Камня убили на её глазах, ещё не подошёл к концу. «Только не зови меня белой лилией, - просит воительница про себя, и голос её в мыслях похож на писк котёнка, - как угодно, но не так. Я уже не чистая и непорочная. Я уже не буду такой, Грачик». *** В горном озере, неспокойном, волнующемся из-за падающего в него водопада, Ласточка, пожалуй, впервые за всё путешествие видит своё отражение. От румяной воительницы с белыми лилиями в волосах в нём ничего не осталось. На водной рябящей глади танцует образ девушки с бледной, немного прозрачной кожей. Нос на лице слишком острый и тонкий, а выразительными остались одни глаза – испуг и решимость в них чудовищно перемешались. Всё запуталось – в том числе и серебристые волосы, жутко грязные, все в колтунах. Живот уже самую капельку выпирает. Со стороны не заметно. Пальцы дрожат постоянно, и согреться с каждым днём становится всё сложней. Эта Ласточка – жалкий отпечаток той, старой. Ни следа сходства с белой лилией. Зато за спиной возникает фигура Грачика, жилистая и угловатая. И это лучшее, что могло случиться, убеждает себя воительница снова и снова. Она покорно возвращается в пещеру. Острозуб будет тут с минуты на минуту. «Я натворила столько всего неправильного, что ты не узнаешь меня, Моховушка, когда я вернусь. Я уже не лилия. Я больше не вижу звёзд, будущего, воздушных замков. Зато я знаю, что тень за моей спиной всегда будет возникать в нужный момент. Может, это жалкая плата за исчезновение меня прежней, но я не хочу другой». Ласточка снова ёжится, и на мгновение ей кажется, что под сводом пещеры стоит печальная Серебрянка. Она такая же тонкая, бледная и дрожащая. Только блестит тысячей звёзд. И маленький синий рот открывается, выговаривая по буквам ответ на обращённые не к ней слова. Но Ласточка не умеет читать по губам. Ребёнок в ней толкается первый раз. Запах белых лилий окончательно растворяется в воздухе.