Показатель преломления

      Когда дверь на крышу открывается Джон сидит на парапете, так, словно всех предыдущих страхов не было и нет.       Солнце слепит глаза тому кто пришел и это еще один тонкий расчет Себа. Последний подарок Джону. Маленькая передышка перед неизбежным. Еще пара секунд прошлой жизни. Возможность посмотреть на свой кошмар, на свою, что уж теперь скрывать, зависимость вот так, когда тебя еще не разглядеть и ты — лишь силуэт на фоне ослепительно-голубого неба. Тонкий черный абрис нарисованный самой судьбой.       Впрочем Джим не из тех кого можно легко сбить с толку такой ерундой. Кого угодно — но только не его. Джон бы уже весь извелся, хотя, внешне, конечно же не позволил бы себе и тени эмоции. Слишком дорого они ему в свое время обошлись.Но Джеймс — единство и борьба противоположностей, гармония и хаос в одном флаконе, его таким не проймешь.       Ну подумаешь, вместо ожидаемого Шерлока — Уотсон.       Вместо ненавистных, безжалостно уничтоженных в свое время и возвращенных при первой же возможности ужасных вязанных свитеров и поношенных джинс — костюм от Томаса Форда, деликатно подчеркивающий обычно недоступные постороннему глазу внутреннюю элегантность и невозмутимое благородство.       Вместо привычной настороженности и застарелого страха — усталость и безразличие. Словно пьеса жизни, разыгранная в последнем отрывке по нотам Мориарти, вдруг стала пресной и ненужной. Скучной.       Джим хорошо чувствует любую фальшь. Теперь. После того как. Он — стрелянный воробей, его так просто не проведешь. Но что-то, то ли в повороте головы Джона, то ли в морщинках, в очередной раз окруживших знакомые, невозможно-синие глаза, заставляет напрячься. То что его ждет тут, на крыше Бартса, продумано и просчитано до него и против него и все что остается Джиму — внимательно слушать подсказки суфлера-судьбы и не облажаться перед главным зрителем всех их никчемных жизней, взирающим сейчас на них с неожиданно ясного, такого сейчас близкого лондонского неба.       — Джонни, малыш! Не скажу, что не рад тебя видеть, но, может, ты соизволишь объяснить папочке что тут, черт возьми, происходит? — Шерлок не придет. — Ты так уверен в этом, сладкий? — Извини, Джеймс. Надеюсь что не сильно огорчил тебя. Это касается только нас с тобой. Незачем вмешивать посторонних. — Только ты и я? Интересно! — Ты, я и Себ. Не будем нарушать традицию. Если конечно ты не привел еще кого-нибудь. Кого-то, кто сейчас готовится проделать в моей голове дыру. Впрочем, надеюсь что ты не был столь расточителен.       Джеймсу хватает произнесенного, чтобы моментально среагировав обернуться. Привычная фигура, которой он, помимо воли привык доверять, его верная тень Себастьян Моран, сейчас, вместо того чтобы устраиваться на лестничной площадке дома напротив прижав щеку к ложу снайперской винтовки, невозмутимо поигрывает пистолетом приближаясь к ним.       Два его питомца снова сговорились. Не то чтобы это было весомым поводом для веселья, но Джим, совершенно сумасшедший Джим, смеется запрокинув голову, так что слезы текут из глаз.       — Думаете пристрелить меня? — Ох, Джеймс, не будь так скучен, — Джон настолько точно копирует его привычную манеру говорить, что Мориарти немедленно затыкается и совершенно серьезно осматривается еще раз. Тот вариант который только что пришел ему в голову абсолютно не по душе, но, похоже, и домашние зверушки могут сходить с ума. По своему.       Меж тем Себ, оправдывая самые худшие подозрения своего босса делает резкий рывок к нему, и прежде чем Джеймс рефлекторно успевает выпустить тентаклии — отскакивает обратно. Теперь у него два пистолета. Скука. Хотя… Тот, с которым пришел сам Мориарти, летит в противоположный конец крыши, и замирает где-то там, недоступный и ненужный.       — Себ, любезно поделившись твоими планами, согласился помочь мне. Решить вашу с Шерлоком проблему. Последнюю проблему. — Джим молчит и Джон, облизав губы продолжает прерванную речь. — Ты хотел чтобы Шерлок прыгнул с крыши? Или, может, пустил себе пулю в лоб? В общем самоустранился навсегда. Не знаю зачем тебе это, но если ты думал что после такого я сам приползу к тебе… Жаль расстраивать — я скорее умру, чем вернусь. — И что же мешает, сладкий? — Теперь - ничего. — Джон смотрит так, словно не признался только что в планируемом самоубийстве, а попросил не класть ему в чашку с кофе сахар. И от этого Джиму впервые за весь этот день действительно становится не по себе. Но Джеймс не тот человек что будет отговаривать и увещевать. Проще оглушить, а потом уже разбираться. И если бы не Себ…       — Не остановишь его? — он поворачивается к своему снайперу и слабая надежда на то что все это — фарс, глупый розыгрыш зарвавшихся щенков, еще теплится в нем.       Но Себ качает головой, а потом, с ленивой грацией, и это страшнее всего, демостративно засовывает себе в рот дуло пистолета. И прежде чем Джим успевает набрать в грудь воздуха чтобы что-то сделать или сказать, нажимает на курок. Звук выстрела больше похож на щелчок хлыста. Неожиданное напоминание больно бьющее Джеймса наотмашь. Миг — и Себ лежит на спине, а из-под затылка расплывается отвратительная глянцевая лужа, так похожая на кровь. Тысяча мыслей, еще пару мгновений назад составлявших прочный каркас возможных действий рушатся словно карточный домик, утягивая в гулкую пустоту. Все, что может сейчас Джеймс — наблюдать и фиксировать.       Как Джон, коротко отдав честь Морану, четко поворачивается через плечо.       Как легко вспрыгивает на парапет.       Как замирает на нем, словно ждет какого-то знака или сигнала. Точно — не Шерлока. Джеймс уверен, что Уотсон ни за что не позволил бы своему соседу увидеть подобное зрелище - свое собственное самоубийство. Наверное, со свойственной доктору практичностью, он осматривает место своего последнего приземления, чтобы, не дай Бог, никого не пришибить или не напугать до смерти. И Джим, впервые в жизни уважает его решение. Потому что до него, непривычно медленно, начинает доходить ЧТО произошло и КОГО он потерял. И по сравнению с этой потерей все следующие кажутся мелкими и незначительными. Даже смерть Джона.       И видеть Уотсона живым, когда Моран щедро делится кровью с грязным бетоном крыши — кощунство.       Он чувствует как подгибаются ноги и, абсолютно не заботясь о сохранности брюк, падает на колени рядом с Мораном. Где-то вдалеке слышится вой полицейских сирен, но сейчас это неважно. Абсолютно.       Как не важен судорожный вздох за спиной и раскинутые руки. Как не важна следующая за ними, через секунду, пустота.       Кажется — надо уходить. Совершенно лишнее оставаться здесь дальше — он ничем не может помочь. Рано или поздно тело Себа найдут и позаботятся о нем.       Но Джим не может.       Пусть это слабость, то что он всегда призирал в других, но он не оставит Морана тут одного. И не позволит кому-то увидеть своего песчаного тигра таким беспомощным и открытым.       Почему-то щипет глаза. Он опускается на пятки. Он просто немного посидит с ним рядом. И плевать на полицию, на того кто смотрит сверху, на целый мир. Теперь точно — плевать. Он просто еще немного побудет рядом. Просто - рядом. Без привычного для Себастьяна показного презрения. Без вечного сарказма. С нежностью. С любовью. Рядом. ____________________________________ Все-таки не последняя. Логически верным показалось отделить от действительно последней. Ну и лень - не последний фактор) И да, я знаю что ООС - выше крыши, но Мориарти такой непредсказуемый товарищ, что почему бы и не представить его таким?