Показатель преломления

      "Обещать - не значит жениться" - говорила мама Ричарда отвешивая отпрыску, слишком похожему на обманувшего ее мужчину, очередной подзатыльник, сугубо в воспитательных целях, конечно.       "Сучка не захочет - кобель не вскочит" - бормотал хорошо датый отец, пытаясь оправдать свое пятнадцатилетнее отсутствие в его жизни. Хорошо хоть не добавил: "Все бабы дуры" и "Сама виновата", для полноты картины. За мать было обидно, но распускать руки Ричард не стал. Смысл? Ну ударит он его, биологический папаша, даром что пьян - треснет в ответ. Кому станет легче? Мараться не хотелось. Если уж мстить - так в духе любимых книг, с круто закрученной интригой и невозможностью выйти на его след. А лучше - плюнуть и забыть, все равно папашины чувства - как брачный танец самца бабочки-поденки. Вверх, вниз, и вот уже мертвое тельце - на корм рыбам.       Лишь незнакомая тетка, ставшая более удачливой соперницей, вызывала глухое раздражение и рисовалась алчной, прожженной стервой. Хотя на фотографии, которой папаша радостно тыкал ему под нос, пытаясь, видимо, заочно познакомить с "братиком", никакой ведьмы не было. Бесконечно уставшая женщина, чем-то неуловимо похожая на его маму и... он сам.       Он сам, в дорогом костюмчике с небрежно засунутыми в карманы брюк руками. Ричард тогда решил, что во всем виновато виски, хотя с той трети стакана, которым папаша потчевал его ("Будь мужиком! Я в твоем возрасте знаешь что? Огого!) вроде и не должно было так сильно развести, а вот поди же!       В общем-то он даже почувствовал облегчение, когда незваный родственник укатил восвояси. Они с мамой так и не поняли - зачем же он приезжал? Ну не для того же чтобы стряхнуть пыль с одного из воспоминаний своей молодости? Но долгими холодными ирландскими вечерами потухший взгляд незнакомки на фото почему-то продолжал преследовать его и оставалось только радоваться, что биологический отец не пожелал выполнять эту функцию физиологически. Но постепенно мысли о чужой жене и чужой матери вытеснялись мыслями о героях прочитанных книг и думать о Гамлете и Тартюфе было куда приятнее чем о далеком брате, которого он не видел никогда и вряд ли увидит. Так, во всяком случае, думал Ричард.       А потом и вовсе позабылись. В жизни намечались нешуточные перемены: мать вдруг собралась замуж. И не куда-нибудь, а по следам Скарлетт О'Хары. В далекую Атланту. И звала его с собой, обещая лучшие актерские курсы и славу Бродвея.       Ричард бы поехал. Честное слово. Если бы за месяц до счастливого события не нашел у себя на столе письмо. Ничего особенного. Никаких угроз. Никакого принуждения. Всего лишь новые возможности и пожелание счастья будущей миссис О'Донел.       Может он и не блистал особым умом, но и дураком не был. Отнюдь. И свою маму действительно любил. Так и получилось что семья Брук оказалась по разные стороны Атлантики.       Ричард не жаловался. Его мечта - стать актером - медленно, но верно сбывалась. У него был дом, кредитка и своя машина. У него, в конце-концов, были даже если не друзья, то вполне себе приятели: Джон и Себ, не сошедшиеся с ним так же близко как с друг другом, но относившиеся с известной долей симпатии, не смотря на всю его внешнюю схожесть с мучителем обоих. В общем жизнь как жизнь. Не хуже, а может даже лучше чем у других. За исключением тех дней когда приходилось играть ту роль, ради которой его, собственно, и вытащили из дыры под названием "отчий дом".       Роль Джеймса Мориарти. С документами на имя Ричарда Брука.       Эти выступления можно было смело считать вершиной его актерской карьеры. Демонстрацией всей многогранности мастерства, непризнанного гения таланта. Мягкий, робкий и застенчивый Ричи, в жизни не обидевший никого, не сказавший грубого слова преображался, становясь холодным, циничным, беспринципным Джеймсом. Способным, а, главное, готовым на все. И это пугало. Возвращаться к привычному себе с каждым разом становилось все труднее и труднее и недалек был уже тот час, Ричард чувствовал это, когда чужая личность окончательно овладеет им разрушив собственное "я" до основания.       В тот вечер Джим отсутствовал в городе, а, может быть, и в стране, поэтому, согласно давно установленному порядку, Ричард должен был быть с Джоном. Но тот, вовсю пользовавшийся тем что Джеймс ненадолго ослабил поводок успел улизнуть в библиотеку, правда прихватив с собой Себа, прежде чем Ричи "вступил в права". Пришлось ехать за двумя самоубийцами, проклиная дурацкий рабочий график сводного брата, собственную мягкотелость и сетуя о пропущенной репетиции.       А потом вся эта ерунда попросту вылетела из головы. Потому что в "кладовке знаний" он увидел ее. Такую мягкую, такую светлую и, в то же время, такую невероятно сильную. Чем-то напомнившую Джима, только со знаком плюс. Молли. Молли Хупер. С обожанием смотревшую на Джона и Себа.       Он мог быть могущественным Ричардом Львиное Сердце. Он мог быть бесстрашным, благородным Айвенго. Он мог быть остроумным, находчивым Фигаро. На сцене. В своих мечтах. В реальности он оставался Ричардом Бруком. Даже не Джимом Мориарти. На что тут рассчитывать? Особенно после его позорной трусости, которую он продемонстрировал, самым последним явившись спасать мисс Хупер. Когда уже ничего делать было не надо. Хотя...       Возможно его сводный брат на самом деле и не собирался причинять вреда Молли - слишком незначительная фигура, о чем тут беспокоиться? С другой стороны, Джон слишком явно нарушил правила и Джим вполне мог решить, что это удобный случай лишний раз показать "кто в доме хозяин". Рисковать Ричард не мог. И поэтому сделал так, как поступил бы сам Джеймс. Предложил сделку. Он остается безвестным актером и оставляет для Джима возможность всегда иметь алиби и запасную, ничем не запятнанную личность. Брат играет в благородство и не трогает Молли. Финал.       А потом все закрутилось так, как Брук, при всем богатстве воображения и представить не мог.       Джим попался на какой-то ерунде и двадцать одну неделю провел в камере предварительного заключения, пока его, конечно же, не признали невиновным за недостаточностью улик. Вернее, невиновным признали Ричарда Брука .       Джон и Себастьян не стали носить ему передачи и трогательно ждать у дверей Центрального уголовного суда с цветами и объятьями. Нет. В тот же день как Мориарти был задержан, они, не взяв практически ничего из личных вещей, исчезли, чтобы, спустя короткий промежуток времени, обнаружиться на службе Её Величества.       Не надо было быть семи пядей во лбу чтобы связать эти два события. И пускай вышедший Джим был на удивление спокоен и казалось абсолютно позабыл про бывших любовников, их внезапную тягу к военной службе и прочую ерунду, но Ричард как никто другой знал, что Мориарти не забывает ничего. И не прощает никогда. Поэтому, стоит ли удивляться, что по прошествии пяти лет, в очередной раз "заменяя" Джима на каких-то переговорах, которые могли закончиться появлением на теле Мориарти парочки дополнительных, не предусмотренных природой отверстий, на предварительном инструктаже он увидел Себастьяна. Моран никогда не распространялся при каких обстоятельствах был вынужден вернуться к Джеймсу, но зная брата Ричард не сомневался: доброй волей тут и не пахло. Особенно если вспомнить как выглядел Себ в первые месяцы после своего возвращения.       Оставалось только ждать когда в Лондоне объявится Джон, наверняка комиссованный без права восстановления - почему-то Ричи ни минуту не сомневался что рано или поздно это случится. А пока приходилось каждый день ходить на работу в Бартс - Джим ни с того ни с сего решил что ему, Джиму Мориарти нужна легальная работа, при том что посещать скучную службу каждый день он был не намерен. Своеобразное чувство юмора брата и тут проявило себя во всей своей красе: Ричарду, уровень компьютерной грамотности которого не намного превосходил отметку "неуч" пришлось играть роль специалиста IT - отдела прославленной клиники. Наверное у Джима это было в крови: умение доставлять неудобство и обеспечивать неприятности другим не прилагая к этому никаких усилий.       Но Рич не смел роптать. Более того, он практически впервые в жизни был рад закидонам брата. Ведь патологоанатомом в Бартсе работала ни кто иная как Молли Хупер. Которая вновь в упор не замечала Ричарда будучи зацикленной на абсолютно бесцеремонном кудрявом нахале, периодически навещавшим ее вотчину с целью разжиться частями тел. Звали возмутителя спокойствия Шерлоком Холмсом, был он чертовски привлекательным и Ричард в который раз понимал - его шансы практически равны нулю. Особенно когда Джон разделил с Холмсом аренду и его увлечение раскрытием преступлений и стал частым гостем в морге Бартса.       То что величина не просто нулевая, а, скорее, отрицательная, стало ясно когда брат сам вдруг воспылал страстью к исполнению гражданского долга и велев Ричарду вспомнить о своем основном призвании - лицедействе, вписаться уже в какой-нибудь банальный, не публичный проект. Например - записывать сказки для маленьких англичан. Ну или что-нибудь в таком же роде.       Ричард не стал спорить. Кто он такой чтобы говорить Джиму "нет"? Он и жив-то поскольку нужен брату и как только необходимость в нем отпадет самое большее на что он сможет рассчитывать - смерть будет быстрой и безболезненной. И, кажется, час икс был уже не за горами...       И именно тогда когда Ричард решал как лучше поступить со своими сбережениями чтобы они, в конечном итоге, достались матери и маленькой сестренке, родившейся в долгожданном официальном браке, его навестили Себ и Джон. Их план не был ни великим, ни гениальным, но его простота давала надежду на успех. И возможность хоть раз в жизни надрать брату задницу. Образно выражаясь, но тем не менее... А когда выяснилось что в числе помощников будет и Молли - тут уж никакие силы не заставили бы Ричарда отказать этим двоим.       Как и потребовал брат он поселился у Китти. Как и просили Джон и Себ он не выходил из квартиры и не подходил к окнам. Как хотело его сердце он, забыв обо всем, помчался в условленное место, стоило только услышать в трубке голос Молли просящей о встрече. То что предложила она... О Господи! То в чем призналась она... О Небо!       Столько лет, столько впустую потраченных лет, чтобы только сейчас решиться узнать каково это - любить женщину с шестью парами. Нежно целовать каждый кончик, ласкать все ее тело, желая остаться единым целым навсегда. И даже потом, когда все закончилось, лежать, соприкасаясь кончиками пальцев, не боясь своих собственных чувств и эмоций, не играя, не проживая чужую жизнь. Быть самим собой. Наконец-то быть самим собой.       Надо ли говорить, что после произошедшего Ричард был готов не то что свернуть горы, но и переиграть самогО гениального консультанта? Только бы иметь возможность снова прижать к себе свое хрупкое счастье. Только бы дышать и быть в унисон.       Может им и не грозил домик в пригороде и несколько детишек, может все что их ждало - пуля в затылок и цементный блок к ногам, но впервые в жизни прыгая по крышам лондонских домов Ричард Брук поклялся себе что сделает все чтобы уберечь свою любовь. Взаимную любовь.