Обратная сторона

Выходные ни к чёрту, и всё как-то не ладится, а с Кэролайн так и вообще проблемы: она не берёт трубку и будто бы избегает встреч с ним, так что сколько он ни приезжает к её дому, натыкается на сочувствующее лицо миссис Форбс, говорящей, что дочери нет дома. Выбешивает. А перед глазами стоит взгляд подруги, полный разочарования и безнадёги, прямо перед тем, как она развернулась и ушла. Так просто, даже не разрешив ему проводить её. Да и куда там, в такие моменты лучше к ней не подходить и дать остыть, уж он-то знает. Поэтому он и наблюдал молча, как её фигурка скрывалась в темноте, а сам позвонил Мэтту и попросил проехать по дороге, проверить и сопроводить блондинку до дому (всё же Мэтт так не напивается и за рулём осторожен). Не дай Бог с ней что случится. Не переживёт и не простит себе, ведь только из-за него она здесь оказалась, не из-за Тайлера же. И целых два дня ему приходится вновь и вновь подъезжать к её дому, заглядывать в окна и набирать номер. На языке вертятся слова извинения, а в голове давно продумано оправдание себе любимому, но всё напрасно — надежда только на школу. Там увидятся. Да ещё и проблема с Локвудом нависла, словно Дамоклов меч, и разборок с мэром совсем не хочется, но думать об этом уже поздно. Что сделано, то сделано, по крайней мере не напрасно, хоть Тайлер и обижается, но вроде и вину свою признаёт тоже. Знает ведь, что с Кэролайн шутки плохи, а с Клаусом и подавно. Всех унизительнее появляться у Стефана и как бы ненароком спрашивать про Форбс, жать ему руку и делать вид, что всё у них нормально, и Кэролайн вовсе не обиделась. Нет. И что у неё просто девичьи заморочки, ну с кем не бывает? Но Стефан куда более проницателен, чем он думает, и, прищурив глаза, понимающе кивает, но говорит твёрдое "не знаю". Врёт, наверное, но вытрясти правду силой не позволяет совесть. Да что ж такое? И Клаус всё больше злится, на себя в первую очередь. Начищает дом и уговаривает садовника и служанку молчать, недаром же он дал им по лишнему выходному. Те обещают, но правды, как ни старайся, не скрыть, поэтому в понедельник утром при возвращении родителей он получает взбучку и с юношеской наглостью сидит напротив отца, тыкающего в него пальцем и угрожающего отослать в школу для трудных подростков. Куда-нибудь в Даллас или Атланту, подальше от друзей и знакомых, от попоек и наркотиков, которые с утра уже были обнаружены в кармане джинсов сына. Всего лишь косяк, ничего серьёзного, но отец разгневан донельзя, с яростью кидает в него кучу мишуры, состоящей из того самого косячка и презервативов, что Клаус не успел использовать, и обрубает его карманные деньги, забирая карточку, да ещё и ключи от машины (Клаус не расстроен, машину возьмёт у матери. С деньгами дела обстоят куда хуже). — Ты хоть понимаешь, что портишь себе будущее? Катишься вниз? — Клаус закатывает глаза и бросает быстрый взгляд на притихшую мать, которая и не думает встревать в разговор, вновь защищая сына. В этот раз Клаус зашёл слишком далеко, да и пора, пора взяться за воспитание. Пока не поздно... или уже поздно? — Скажи спасибо, что Локвуд не будет заявлять на тебя в полицию. И может хватит строить из себя плохого мальчика? Майкл с силой ударяет по столу ладонью и до ужаса хочет вмазать по наглому лицу сына, упорно отворачивающемуся от правды и не признающему его авторитета. Мальчишка коверкает себе жизнь и сам, по ходу, не понимает этого. — Я в твоём возрасте... — Ты в моём возрасте уже заработал первую штуку баксов. Я уже это слышал, — Клаус перебивает отца и встаёт, не желая больше слушать нотации и собираясь зайти к Кэролайн перед школой. Времени много, как бы не опоздать. Нет, не в школу (чёрт с ней), а к подруге. — Мам, не дашь своей тачки? — Ты что, совсем обнаглел, щенок? — Майкл просто взрывается и быстро огибает стол, одним ударом отправляя сына на пол. Смотрит с яростью и отталкивает жену, с громким криком бросившуюся к сыну, а Клаус до боли сжимает челюсти, потирая ушибленную скулу и удерживаясь от необдуманного шага — не врезать в ответную (отец всё же). Встаёт, даже с достоинством, и, ни слова не говоря, выходит. Дверь хлопает громко, и в кабинете повисает тишина, только и разрываемая тяжёлым дыханием Майкла. — Малолетний ублюдок. Посмотрим, как он проживёт без моей поддержки. — Майкл... — Эстер всхлипывает и несмело касается плеча мужа (сына жалко, и материнское сердце разрывается между любовью к Клаусу и истиной, что несут слова мужа — мальчишка совсем потерял уважение и его стоит поставить на место). Иначе потом будет хуже, если уже не стало... А Клаус с психом врывается в свою комнату и быстро-быстро скидывает необходимые вещи. Под давлением только что испытанных свежих эмоций ему вообще не хочется больше видеть ни отца, ни мать, никого (разве только Кэролайн, которую он надеется встретить в школе, потому что ему уже не успеть к ней заскочить). И из дома он выходит без жалости и не оглядываясь, весь такой горячий и взвинченный, заскакивает в школьный автобус и даже не удивляется, когда ему уступает место парень из параллельного класса. Майколсон зол — это видно, так что лучше не попадаться. Он колотит кулаком по колену и уже издалека видит подругу, как всегда в компании Стефана, смеющегося и такого правильного, что на его фоне он выглядит простым отморозком. Да так и есть, в принципе, но Кэролайн ведь всегда прощала, может и сейчас забудет. Клаус выпрыгивает первый, чуть ли не забывая сумку, и в несколько шагов догоняет парочку, вставая у них на пути. — Стеф, ты не против, если мы с Кэролайн поговорим? — он, конечно, вежлив и вроде как терпелив, но выражение лица, да и поза, несколько агрессивны, так что Стефан слабо улыбается и молча уходит с дороги, а Кэролайн продолжает путь. — Кэр, прости... Он перехватывает её за локоть и поворачивает к себе, внимательно рассматривая такое красивое и родное лицо. Вот сейчас, вот если она не простит его, то это будет самый неудачный день из всех неудачных дней, и он точно напьётся и разнесёт полшколы. Точно. А Кэролайн догадывается, может по его взгляду, а может оттого, что знает его уже чертовски много лет. Ну очень много. И верить ему как-то страшно, и самой тонуть в переживаниях за него надоело. Устала просто. Что толку кидать ему спасательный круг, если он от него всё дальше уплывает? Время для них подзависает, и реальность уступает место борьбе двух характеров. — Ник, я так переживаю за тебя, — ну вот, злиться она не умеет точно, поэтому и обнимает шею друга руками, прижимаясь близко-близко и утыкаясь ему в шею носом. Дышит так часто и так неровно, будто бы справляясь со слезами и с нахлынувшими эмоциями. Ведь Клаус на самом деле хороший, только немного не туда свернул, но развернуться никогда не поздно. — Чёрт, я думал, ты меня не простишь, — он улыбается впервые за два дня и даже забывает про случай с отцом, напрягаясь, правда, от её близости и отчётливо чувствуя мягкость прижатой к нему груди. И волосы её пахнут вкусно, чем-то карамельным и знакомым очень. Отпускать не хочется, потому что её объятия уютны и не так порочны, как объятия Викки. Может, потому, что они дружеские? — Прощу, если ты наконец возьмёшься за ум, — она до сих пор не двигается и улыбается всё в ту же шею, и выглядит это как-то странно со стороны, поэтому Стефан отворачивается и перестаёт ждать девушку — ему болезненно неприятно наблюдать за дружеской идиллией, ведь за эти два дня они с Кэролайн сблизились конкретно. И Майколсон опять всё разрушит, ведь Кэр по-любому выберет друга. — Ладно. Возьмусь, — Клаус выдыхает вполне спокойно и действительно собирается взяться за ум, провожая блондинку до класса и целуя её в щёку. У неё кожа нежная и такая приятная на ощупь, что губы непроизвольно задерживаются дольше, отчего Кэролайн смущённо улыбается и игриво толкает его в плечо. — Иди давай, скоро звонок. Увидимся после занятий, ладно? И Клаус послушно уходит, всё оборачиваясь и натыкаясь на её застывшую у класса фигуру. Кажется, и день налаживается, и злость уходит, и одна проблема точно решена. Осталось ещё несколько и не таких важных: надо зачистить хвосты и сходить к директору, который наверняка уже позвонил отцу; надо поговорить с Тайлером и, быть может, извиниться (хотя непривычно как-то — извиняться); надо сдаться тренеру и вернуться в строй, чтобы начать уже тренировки и закончить сезон достойно; надо поговорить с отцом, в конце концов, и успокоить мать, что всё будет отлично. Будет ведь, правда? Но все его планы рушатся, довольно-таки неожиданно и внезапно, когда Мэтт по-дружески и с сочувствием сообщает, что он исключён из команды, и теперь он — Мэтт — назначен капитаном, а Клаус даже на скамье запасных вряд ли появится. И дело не в том, что до окончания школы осталось совсем ничего и скоро выпускной, и он навсегда распрощается с этим, и не в том, что он эту команду (капитаном которой был с восьмого класса) не выведет в завершающий сезон и имя Майколсона не будет фигурировать в списках победителей. Нет, не в этом дело... Да как же. Именно в этом. Потому что он потратил хренову тучу времени, чтобы вывести ребят на призовые места, и теперь вот так просто его исключили (можно сказать, лучшего игрока на протяжении всех сезонов). Он вылетает из столовой, где эта новость его застала, и с остервенением пинает урну на выходе, переворачивая всё и тут же сваливая с места преступления. Находит знакомого парня и занимает у него сотню, чтобы сегодня серьёзно напиться и послать всех к чёрту, быть может даже попортив школьное поле. И про Кэролайн, которая после занятий верно ждёт его на парковке, даже не вспоминает, скрываясь в неизвестном направлении и с довольно-таки сомнительной компанией. А ведь он собирался взяться за ум. Собирался...