Обратная сторона

Эта ночь какая-то особенная, волшебная будто, и вырезанные звёзды на потолке сливаются с теми, что за окном, — настоящими, яркими, далёкими, проникающими в комнату своим холодным светом. Клаус не спит, то разглядывая потолок, то кусочек неба, но чаще всего, приподнявшись на локте, лицо спящей подруги: красивое, спокойное, бледное, такое близкое, что стоит протянуть ладонь и он коснётся прохладной щеки. Но разбудить не хочется, и кончики пальцев будто покалывает от всё наступающего на него желания, поэтому Клаус с громким выдохом отворачивается и сжимает кулаки, понимая, что отчаянно хочет, чтобы эта ночь вообще не кончалась. Ну никогда, правда. Ведь тут так хорошо и вроде бы он на своём месте, пусть и около кровати Кэролайн. Зато с ней, и сейчас все эти его "друзья" вызывают разве что презрение и разочарование. И Викки, которая опротивела до ужаса, и Лора, что бегала за ним где-то с восьмого класса (они даже официально встречались, месяца два наверное), и Тайлер со своими замашками дебила-качка, и Мэтт с вечными проблемами дома. Вообще все, потому что они здорово проигрывают Кэролайн — чистой-чистой, правильной-правильной. Да не это главное, а то, что у неё есть сердце, в котором давно уже поселилась доброта, может поэтому она и единственная, перед кем ему было ну очень стыдно. За поступки свои и поведение, чаще всего наплевательское, и не только к ней, но и к жизни своей тоже, за которую Кэролайн переживала больше, чем сам он. Кэролайн, Кэри, Кэр, солнышко. Всё это его... было. До тех пор, пока не появился Стефан, как-то слишком близко к ней подобравшийся, так близко, что теперь, совсем скоро, завтра, ну или послезавтра, она станет его девушкой. Девушкой... Клаус вылавливает эту мысль и продолжает фантазировать: вот она встречается с Сальваторе и так запросто целует его в губы. Противно. Вот она прижимается к нему всем телом и цепляется за плечи своими холодными ладонями, чтобы шепнуть что-нибудь пошлое (быть может) на ухо. Омерзительно. Вот она приходит к нему в гости, и парочка остаётся одна, а Стефан всяко не растеряется и воспользуется моментом. Разденет даже и устроится между её ног, чтобы сделать женщиной. Тошно. Так тошно, что сон, и без того отвернувшийся сегодня, совсем уходит, оставляя Клауса наедине со спящей девушкой, не подозревающей, какие мысли витают в воздухе и как они обжигают кожу другу. И он задыхается, всё представляя и представляя их вместе, сам не понимает, почему это вдруг столько ревности и как из неё выплыть, ведь Кэролайн заслуживает лучшего. На самом деле. Клаус не выдерживает, даже тихо-тихо рычит, садясь на полу и совсем откровенно впечатываясь взглядом в девушку, похожую на спящую красавицу из какого-то там мультфильма. Смотрел давно — не помнит, но что-то общее в них есть. И он вспоминает, что ту, мультяшную, разбудили поцелуем, эту хочется тоже (самому страшно, что желание это въелось конкретно). Осторожным таким и поверхностным, так, чтобы только почувствовать её запах да ощутить нежность кожи. Клаус борется, будто боясь быть пойманным и поруганным за такие мысли, но сдаётся довольно быстро, потому что эта ночь скоро кончится, ведь за окном уже первые лучи рассвета. Далеко-далеко, на кромке горизонта, ещё светло-розового, но с каждой минутой окрашивающегося в более сочные тона. Сердце стучит гулко, и его дыхание сбито напротив её — размеренного. Он приоткрывает губы, совсем немного, приближаясь к лицу подруги, и делает глубокий, чуть ли не до боли в груди, вдох. Впитывает в себя не только её запах, но и близость, и интимность момента, и даже её неосведомлённость, что сейчас, вот в эту самую секунду, он прикоснётся к её губам. И прикасается ведь. Как и хотел — невесомо. Неощутимо. Воздушно. Это и поцелуем-то назвать сложно, но Клаусу всё равно становится неловко, как будто бы он пролил грязь на её губы, ведь этот поцелуй для неё нежеланный. Вот если бы Стефан. Да будь он проклят, разобраться бы с ним и поставить на место, но Кэролайн не простит точно и навсегда отвернётся. Это намного хуже. Поэтому Клаус, в последний раз скользнув по лицу взглядом, кое-как справляется с ядовитой ревностью и подходит к окну, разминая плечи и вглядываясь в горизонт. Новый день, новые возможности, новые проблемы, как же всё надоело. Очень. Уехать бы далеко, туда, где никто не знает и где он ощутит свободу: настоящую, сладкую, о которой так вкусно пишут в книгах. Только Кэролайн с ним не поедет — это точно, безрассудством она не болеет. Жалко. Он просыпается от щекочущих касаний и нехотя открывает глаза, натыкаясь на задорный и хитрый взгляд подруги, нависшей над ним и нарочно играющей своими длинными волосами на его обнажённом торсе. Сейчас она напоминает маленького дьяволёнка, и Клаус довольно улыбается, щурясь от яркого света, проникающего в окно. — Вставай, Ник, уже семь, скоро в школу. Нужно успеть позавтракать, — Кэролайн лежит на кровати, на животе, половиной корпуса нависая над проснувшимся другом, и смотрит, смотрит, смотрит. Клаус такой необычный с утра: со взъерошенными волосами, мальчишеской улыбкой и с ямочками на щеках, теми самыми, которые она так любит, но в последнее время всё реже видит. Этот Клаус настоящий, неиспорченный, родной, которого отчаянно не хочется потерять, отдав в руки прогнивших "друзей" и распрощавшись навсегда, потому что в таком случае их пути разойдутся. — Мама уехала на работу, так что мы одни. — Ты на что намекаешь, подруга? — он вроде бы шутит, а сам улыбается натянуто и вымученно, потому что звучит это как... как предложение, что ли. Да ну нафиг, не верится даже. — Дурак ты, Клаус. Я приготовила завтрак, жду тебя внизу. Кэролайн исчезает и забирает щекочущие прикосновения с собой, а Клаус, до ужаса серьёзный, идёт в душ и уже через десять минут лениво заходит в кухню, всё с таким же серьёзным лицом наблюдая за девушкой, накрывающей стол. Маленькая Кэролайн, знала бы она, какие мысли сегодня роились в его голове, да и вообще знала бы... ...Что дружба какая-то странная становится, по крайней мере с его стороны точно. Может, потому, что он взрослеет, а может, потому что она на фоне многочисленных приятелей выглядит ангелом — притягательным и необходимым. Нужным. Ведь тьма порочной жизни затягивает неумолимо, и чем больше он в ней тонет, тем больше хочет чего-то светлого, чистого, иного. Её хочет. — Доброе утро, Кэр, — Клаус стоит в дверях, не решаясь пройти вперёд и разрушить её передвижения: от плиты к столу, от стола к холодильнику, от холодильника обратно. И чего она так старается? Ему бы и кофе хватило. — Доброе. Мы вроде уже это проходили, — Кэролайн обращает на него внимание и будто даже краснеет, хоть и не раз такое видела. Оголённый торс, правда с капельками воды, капающими с ещё влажных волос и скользящими по подкаченному животу с ярко выделяющимися квадратиками мышц (плоды постоянных тренировок). Смущённо отворачивается, думая о том, что футболка бы ему не помешала точно, и тянется вверх за кружками, закинутыми матерью на верхнюю полку — специально, что ли. Встаёт на носочки и прикусывает от старания губу, а потом и вовсе застывает, когда сзади подходит Клаус и, прижавшись к ней очень близко, с лёгкостью достаёт их, но отчего-то не отходит, кажется тоже замирая. И Кэролайн отчётливо чувствует ягодицами, да не только ими, его крепкое тело, навалившееся на неё и вдавившее в край стола. Так тепло и приятно, и внутри (где-то внизу живота) завязывается что-то необычное, отчего даже дыхание сбивается и становится нервным, а пальцы обхватившие столешницу, белеют от напряжения. — Спасибо. — Голос хриплый, низкий, сдавленный. Пылающие щёки и пересохшие губы. — Не за что, — у Клауса то же самое, с одним маленьким недочётом — он молодой парень и такая вот близость требует от него нереальной выдержки. Поэтому он разворачивается и быстро-быстро садится за стол, чтобы Кэролайн не успела увидеть, что у него сейчас творится в штанах. Беда просто и неудобно, ведь она как-никак друг. Горячий кофе остужает мозги и приводит кровь в норму, Клаус успокаивается, и Кэролайн, глядя на него, тоже. Ничего не произошло, абсолютно, раньше ведь они постоянно играли вместе и прижимались друг к другу, правда это было уже давно, лет пять назад, и стоит признать, что оба они изменились. Очень. — Слушай, Кэр, тут такое дело, — он даже не знает, как начать, внутренне издеваясь над самим собой (потому что глупо стесняться своей подруги. Это же Кэролайн, не кто иной). — У меня выпускной на следующей неделе... Замолкает, а Кэролайн так и застывает с поднесённой ко рту чашкой. Господи, как быстро летит время, и осталось совсем немного, пару месяцев, и Клаус уедет. Может далеко, может не очень, но ведь уедет же. Уедет. Уедет... И останется только телефон да его редкие визиты, на Рождество к примеру. А между ними встанет расстояние и новые, абсолютно новые знакомства Клауса, может даже лучше, чем здесь. Может, и ей он замену найдёт тоже. Слёзы щиплют глаза, и Кэролайн отворачивается к окну. Так, чтобы Ник ничего не увидел. — Ты не хочешь пойти со мной? Ну типа как подружка. Нет-нет, я имею в виду не как девушка, с которой я сплю. То есть с которой встречаюсь там и всё такое, — да о чём он вообще говорит? Ну серьёзно, мямлит, как мальчишка. — Как мой друг. Просто я хотел бы провести этот вечер с тобой, для меня это важно, Кэр. Чтобы ты была рядом. Ты. Понимаешь? Клаус впивается в неё задумчивым взглядом, быть может замечает бисеринки слёз на скулах и задерживает дыхание, ожидая ответа. Нет, ну ему действительно это важно. Очень важно. Чтобы именно она, никто другой. — Я спрошусь у мамы, Ник. Думаю, с тобой она меня отпустит. — Спасибо, — Клаус улыбается совсем счастливо и уже представляет себе, как будет весь вечер оберегать Кэролайн, которая, если повезёт, с ним потанцует, а заодно и присмотрит, сдерживая его от пьяных отчаянных выходок (ведь в её присутствии он точно не натворит глупостей. Не посмеет). — Ты настоящий друг.