Бельканто на крови

      Клее не обманул. Глоток настойки, пахнувшей горькими травами, вернул Маттео силы. Жар не спал, но перестал терзать обессиленное тело. По членам разлилось блаженное умиротворение, а в голове зашумело, как после рюмки сладкого вина. Маттео разделся, с удовольствием избавляясь от грязной пропотевшей одежды и тесных башмаков. Остался в тонкой хлопковой рубашке и сказал: — Я готов, герр Клее. Пора на сцену. Не в моих привычках заставлять публику ждать.       Клее угрюмо взглянул на повеселевшего артиста и приказал связать ему руки за спиной. Мазини, едва сдерживая рыдания, бросился на шею самому одарённому и любимому из своих учеников.       Утреннее солнце ослепило Маттео, когда его вывели из тёмного сырого каземата. Как незрячий, он ступал по мостовой, остро ощущая нагретую гладкость камней. Ему нравилось, как они ласкали босые ступни. Он различал запахи людей, оружейной смазки и мерзкое зловоние чумных болячек — и вся эта смесь казалась знакомой, близкой, почти родной. Он любил этих добрых людей и был уверен, что они отвечали ему взаимностью. Некоторые выкрикивали приветствия, другие гладили по спине. Это вдохновляло.       Маттео не осознавал, что на самом деле в него плевали и подгоняли тычками. Он купался во всеобщей любви и жалел, что не мог разглядеть лица поклонников: что-то случилось со зрением после глотка опиума. Зато все другие чувства обострились необычайно.       Он занозил ногу, поднимаясь на помост, и чуть не упал. Сыновья Свена его подхватили, но Маттео вежливо отказался от помощи и поклонился зрителям с неподражаемой неаполитанской изысканностью. Он забыл, что его руки связаны. Издевательского смеха он не услышал. Привычно повернул голову вправо, ожидая увидеть маэстро за клавесином, но там стоял высокий огненный мужик в грязном фартуке. Маттео прищурился. Он смутно вспомнил другого рыжего мужчину — с зелёными глазами и веснушками, с сильными руками и благородным лицом. Безотчётная тоска сжала сердце, но он отогнал расплывчатые воспоминания и мило улыбнулся палачу. Застыл, ожидая, когда кто-нибудь объявит его выступление.       И действительно, кряхтя от натуги и обильно потея, на сцену взобрался старик в чёрном балахоне с белым воротничком. Толпа зашумела, но Маттео не разобрал слов. Старик откашлялся, поправил очки на носу и зачитал: — Сог­ласно пос­та­нов­ле­нию Ка­лин­ско­го су­да Маттео Форти из Неаполя за проведение дьявольских ритуалов, за поклонение поганому идолу, за противоестественный разврат признаётся еретиком и содомитом и приговаривается к смертной казни. Он бу­дет по­сажен на кол и ос­тавлен до нас­тупле­ния смер­ти. Вам есть что сказать, Маттео Форти? — Да. Пожалуй, я начну концерт с «Аве Мария» на музыку Джулио Каччини.       Толпа возмущённо взревела. Не хватало ещё католических песнопений на Ратушной площади! — Мерзкий католик! Своими молитвами ты призвал на наши головы чуму! — Снимай рубашку и подставляй свою папскую жопу под наш лютеранский кол! — Синьор Маттео! Синьор Маттео! — пронзительным дискантом звучал детский голосок.       Маттео, сбитый с толку криками публики, нашёл взглядом мальчишку со светлыми волосами. Он где-то видел его раньше. Маттео напряг память, но в голове путалось, а перед глазами плавали радужные круги. Мальчик зашевелил губами, произнося слова католической молитвы: — Тебе, о господи, вверяем душу раба твоего Маттео, чтобы, умирая для мира, он жил для тебя. Прости все грехи его по великому милосердию твоему… — Аминь, — успел шепнуть Маттео прежде, чем понял, о ком эта молитва.       Словно пелена упала с глаз. Он увидел море лиц — злобных, испуганных, торжествующих, равнодушных, похотливых. Он увидел фрау Катарину Майер, рыдавшую в платочек, а подле неё вместо всегдашней Хелен стоял седой капитан Леннарт. Увидел фрау Агнету Гюнтер, белую как полотно. Увидел бургомистра Карлсона и врача Клауса Финкельштейна, державшего флакончик с нюхательной солью у носа молодой беременной женщины. Увидел маэстро Роберто Мазини, который выглядел точно так же, как в тот день, когда привёл его к хирургу, только сегодня маэстро не рассказывал о богатстве и славе и не гладил его по голове. Маттео узнал даже уличного певца, отважно читавшего молитву на латыни в толпе протестантов: — Ангелы господни, примите душу Маттео и вознесите к престолу Всевышнего…       Он увидел себя — полуголого, связанного, одурманенного, стоявшего на эшафоте в ожидании смерти. Концерт превратился в позорную казнь, а зрители — в палачей. Солнце обжигало лицо, он не мог вдохнуть полной грудью. Люди вокруг истошно орали и визжали, а Маттео наконец вспомнил, у кого зелёные глаза.       Эрик Линдхольм…       Слишком поздно… — Приступайте, Свен, — бросил измученный жарой и адской болью ратман Клее.

***

      Юхан уставился на искусанные губы и разбитый нос хозяина и чуть не присвистнул от удивления. Открыл рот, чтобы поинтересоваться, кто его так отделал, но потом заметил, в каком беспорядке баронская одежда, и промолчал. Иногда он поступал мудро. Сказал только: — Пешком по чёрной лестнице будет быстрее, господин. — Тогда не стой как пень на дороге, — буркнул барон, который и сам передумал ехать верхом. — Вперёд!       Впервые на его памяти ворота, ведущие в Нижний город, были закрыты на два внушительных чугунных засова. Вооружённый отряд охранял проход, и Эрик накинулся на офицера: — Кто приказал запереть ворота? Немедленно откройте! — Губернатор Стромберг отдал приказ изолировать и укрепить Верхний город, ваша милость! — Изолировать? От Нижнего? — Такого не случалось лет сто или больше. — По какой причине? — Он опасается предательства бургомистра Карлсона. У него есть информация, что магистрат планирует сдаться русским. Мы организовали дополнительную оборону по всему периметру.       Эрик понял, что ещё накануне Стромберг подготовил указ о складочном праве и распорядился об охране Верхнего города. Эрик хлопнул себя по груди, проверяя, на месте ли ценная бумажка. — Значит, никто не сможет покинуть холм? — Наоборот! Никто не сможет сюда проникнуть. А уйти может любой. — Меня вы тоже не пустите обратно? — Не пустим, ваша милость! Военное время. За невыполнение приказа — расстрел.       Из-за стены послышался людской рёв. — К чёрту! Открывай.       Когда они добежали до площади, Эрик взглянул на эшафот и содрогнулся от ужаса. Сыновья Свена поставили Маттео на колени и толкнули грудью на плаху. — Стойте! — заорал Эрик. — Карлсон! Клее! Остановите казнь!       Люди бесновались и подпрыгивали в попытках разглядеть, что происходит на помосте. — Католика — на кол!!!       Никто не расступался перед высокородным бароном, как он привык. Он с трудом вытащил шпагу, но в невообразимой толчее смог лишь поднять клинок вверх. Барона затёрли плечами и юбками, и непочтительно отдавили ноги. — Юхан, расталкивай их!       Юхан принялся лупить кулаками по спинам и плечам, но люди, занятые ненавистью, не обращали внимания на тычки. Эрик со страхом увидел, что многие из них больны. Что их заставило подняться со своих смертных одров и стоять на жаре, обливаясь потом и гноем? Какая надежда вела их, какие желания обуревали?       Эрик выбился из сил. Ноздри заполнила тошнотворная вонь больных и немытых тел, рот наполнился кислой тягучей слюной. Ему казалось, что он сам — смердящая скверна. Остановился, шатаясь от дурноты. Тихо попросил: — Юхан, кричи во всё горло.       Толпа вдруг заулюлюкала. Эрик извернулся, чувствуя, как затрещал шёлк камзола, и увидел, что Свен задрал на Маттео рубаху, оголив смуглые беззащитные ягодицы. — Подсади меня на шею, Юхан. Они должны меня увидеть! — А! Хозяин, у меня же есть… — слуга порылся за пазухой и вытащил древний начищенный пистолет. — У солдата купил. Война всё-таки, нехорошо без оружия. — Заряжен? — А то. — Стреляй!       Юхан выпростал руку и пальнул в небо. Грянул оглушительный выстрел. Облачко порохового дыма сгустилось над головами, люди заорали и засуетились, пытаясь расступиться.       Карлсон, Финкельштейн, Клее, Мазини, фрау Майер и фрау Гюнтер — все обернулись на громкий хлопок. В людском море образовался проход. По нему шёл барон с измазанным кровью лицом. Его губы воспалились, под глазами наливались синяки, а у нарядного шёлкового камзола оторвался рукав.       Улыбаясь самой обворожительной из своих улыбок, он подошёл к бургомистру и протянул помятую бумагу: — Поздравляю, Карлсон. Губернатор Стромберг внял вашим мольбам и вернул Калину складочное право. — Наконец-то! — зашипела фрау Карлсон, досадливым жестом отодвигая нюхательную соль от носа. — Эту бумагу вы должны были принести ночью, как обещали в вашей записке!  — Сожалею, что заставил волноваться. Я не сразу понял, чего жаждет отцовское сердце губернатора. — Отрадно, что в конце концов вам это удалось. Надеюсь, вы помните о нашем уговоре? — Разумеется! Первый ряд, лучшее место. Спасибо, что задержали их, — Эрик наклонился и поцеловал ей пальцы, вызвав недоуменные переглядывания бургомистра и лекаря.       Карлсон понятия не имел, что его супруга накоротке с бароном.       Мазини стоял, не смея поверить в спасение Маттео. Он готов был кинуться на эшафот, но Карлсон уже степенно поднимался по лесенке. Он сделал знак Свену Андерсену, и тот молниеносно одёрнул рубаху и рывком поставил Маттео на ноги. — Властью, данной мне жителями Калина, я дарую жизнь синьору Маттео Форти и приговариваю его к изгнанию из города. — Послышался гневный ропот и крики разочарования. Карлсон успокаивающе поднял руки: — Это помилование в честь нашей знаменательной победы! Я счастлив сообщить, что нам удалось вернуть древнейшую торговую привилегию, несправедливо отобранную шведским губернатором. Складочное право! — Складочное право! Складочное право! — завопили купцы и торговцы, чьи опустевшие склады жаждали соли, роскошных тканей и мехов.       Их поддержали моряки, ремесленники и мастера всех цехов. Только больные не обрадовались. Они раздосадовано взвыли: кто-то должен был ответить за чуму!       Маттео не понимал, что происходит. Его бил запоздалый озноб, ноги тряслись. Он рассеянно скользил глазами по морю голов, пока не наткнулся на пристальный зелёный взгляд. Тот самый, из горячих лихорадочных снов. Губы Маттео дрогнули, словно он собирался заплакать. — Да сколько можно! — воскликнул Эрик и взбежал на помост.       Достал шпагу, одним движением перерезал верёвки, стягивавшие запястья, и подхватил оседающее тело. Маттео обморочно прошептал: — Вы пришли за мной… — Я провожу вас домой, синьор Форти, — сказал Эрик и прижал Маттео к себе. — Синьор Форти приговорён к изгнанию! — напомнил Карлсон. — Разумеется. Но не сейчас же! Город в осаде! Он уедет, когда русские отступят. — Сейчас, ваша милость. Немедленно. — Карлсон приблизился к барону и зашептал: — Он не может остаться в Нижнем городе, начнутся беспорядки. Вы видели крестьянский лагерь на задворках дома Катарины? Да они вас живьём сожгут! — Нам некуда идти, — признался Эрик. — Стромберг закрыл Верхний город. — Выпустите его за ворота, ваша милость, авось русские не убьют, а сами возвращайтесь к тётушке. — Спасибо за заботу! Прикажите открыть Северные Морские ворота. Вы можете идти, синьор Форти?       Маттео кивнул, но Эрик сомневался, что он понял вопрос. Клее внизу усмехнулся. Он всецело поддерживал сделку, на которую согласился бургомистр, но не перестал считать Маттео еретиком и содомитом. Теперь он убедился, что и барон Линдхольм повинен в противоестественных наклонностях. Правда, привлечь барона к ответственности он не мог: жители Верхнего города находились под юрисдикцией губернатора Стромберга. Клее распорядился, чтобы солдаты выстроились в шеренгу и проводили помилованного преступника к воротам. — Я пойду с вами! — заявил Мазини и протолкнулся к Маттео и Эрику.       В руках он держал кожаный баул, из которого торчал палисандровый гриф скрипки. — Это опасно, маэстро, — возразил Эрик. — Останьтесь в городе, вы нужны фрау Гюнтер. — Маттео я нужен больше! Я не брошу моего мальчика в беде!       Агнета горестно поджала губы. На её лице отразилась такая мрачная решимость, словно она задумала кого-то убить. Она развернулась и скрылась в людской толчее, ни с кем не попрощавшись. А Катарина вымученно улыбалась сквозь слёзы и бесконечно крестила Эрика, Маттео, Мазини и даже Юхана. Она не чаяла с ними свидеться.       Из-за спин солдат к барону протолкнулась чернокудрая Сюзанна из борделя у Южных ворот: — Ваша милость! Мне нужно с вами поговорить. Это важно! — Сюзанна? — удивился Эрик. — Чего тебе? — Фрау Гюнтер купила у меня спорынью. — Не понимаю, о чём ты.       Солдаты ружьями оттеснили их в сторону улицы, ведущей к морю. Барон отвернулся от Сюзанны. Он не знал, что такое спорынья, и зачем она может понадобиться молодой женщине. Они покинули площадь под свист и насмешливые выкрики толпы.

***

      Барон выбрал Северные Морские ворота потому, что там не было русских земляных укреплений и пехоты. Флот Петра пристрелялся к береговой линии, и фрегаты нагло покачивались в отдалении. — Попробуем пройти вдоль моря на запад. Возможно, нам удастся прорваться через линию осады. Я знаю тропинки, которые видны только во время отлива, — барон присел в густых зарослях сирени, и все последовали его примеру.       Над ними мирно жужжали шмели и чирикали воробьи. Крепостная стена взбиралась на скалу и обнимала неприступный замок Линдхольмов, сливаясь с ним в одно целое. Белоснежная балюстрада скрывалась за скальными уступами, а зубчатая башня нависала над берегом и подмигивала смотровыми бойницами. Если старина Ганс на башне, то он сможет рассмотреть в кустах у моря своего безрассудного хозяина.       К полудню духота сделалась нестерпимой, а на горизонте появились облачка — впервые за последние недели. Пот стекал по лицу барона, разъедая ранки на губах. Нос распух и не дышал, между ягодицами жгло. Он завидовал Маттео, который прохлаждался в одной короткой рубашке и выглядел на редкость безмятежным, учитывая последние события. Иногда его сотрясала крупная дрожь, а порой он улыбался, словно вспоминал что-то приятное. — С ним всё в порядке? — обеспокоенно спросил барон у Мазини. — У него горячка. Ратман Клее чем-то напоил его, чтобы он смог дойти до эшафота, — сказал маэстро. — Что дальше, ваша милость? У вас есть план? — У меня был план! Я хотел отвести вас в свой замок, но Стромберг распорядился никого не пускать в Верхний город. Особенно нас. Так что план изменился: мы проберёмся на Берёзовую мызу. Она в десяти милях от города, но далеко от проезжих дорог. Это графская мыза, я часто бывал на ней в детстве. Мы спрячемся там ото всех. А пока что ждём отлив.       Мазини с сомнением оглядел растерзанного барона и качавшегося от слабости Маттео, но ничего не сказал. Издалека послышался странный свистящий звук, быстро переросший в пугающий рев. Ба-бах! Земля вздрогнула от тяжёлого удара. Чугунное разрывное ядро, начинённое порохом, взорвалось у Северных Морских ворот. Барон повалился на Маттео. Комья земли вперемешку с осколками и ветками сирени засыпали их спины. Не успели они поднять головы, как вторая бомба, пронзительно визжа, разворотила берег у них перед носом. — Ложись! Бомбы! — запоздало закричали на крепостной стене.       Разрывные бомбы, впервые применённые в русско-турецкой войне, до смерти пугали Европу. Новое, страшное, бесчеловечное оружие. — Мы долго не продержимся! — крикнул Мазини. — Где ваша тропа? — Под водой, маэстро! — ответил Эрик.       Он сел, отряхивая рваный камзол от песка и грязи. Понюхал попавшуюся веточку сирени и протянул её Маттео: — Я только об одном жалею — что не слышал всех ваших песен. — Это правда, что вы меня не предавали? — Я, может, дурной человек, но не Иуда. — Тогда я с радостью для вас спою, — улыбнулся Маттео и попытался натянуть рубашку на голые поцарапанные колени. — Начинайте прямо сейчас, синьор Форти. Боюсь, другого времени у нас не будет.       Третья бомба просвистела опасно низко и разорвала мир в клочья. Эрик упал на землю, ничего не видя, не слыша, различая лишь шум собственной крови в ушах. Испуганно бухало сердце. Тонкий звон, похожий на комариный писк, буравил мозг. Перед глазами плясали огненные шары. Он пошарил вокруг, наткнулся на тонкую руку Маттео и судорожно сжал её непослушными пальцами. Услышал где-то далеко-далеко: — Небеса и пончик! Какая подлая сука навалила столько дерьма на наш чистенький песочек! — Ма-а-арта, — прохрипел он. — Марта! — послышался трубный голос Юхана. — Откуда ты вылезла? Неужто из окна своего подвала? — А ты как думаешь, конопатый красавчик? — И не застряла? — Чтоб у тебя хрен застрял, когда ты к шлюхам пойдёшь! — А верёвки у тебя не найдётся? — спросил ничуть не обидевшийся Юхан.

***

      Русские прекратили стрелять, когда увидели, что четверо безумцев карабкаются по верёвке к бойнице у основания башни. Они веселились, подначивали верхолазов и палили в воздух из ружей. Потом разглядели мелькающую голую попу, и веселье разгорелось с новой силой. Они свистели и орали на чудовищном немецком: — Фройлян! Где твои панталоны? Сдавайся! Мы будем тебя любить!       Эрик тоже хотел бы знать, где панталоны. Когда они нужны — их нет. И он тоже хотел любить фройлян — вернее, герра, который отчаянно цеплялся за верёвку над его головой. Они медленно лезли вдоль отвесной скалы, иногда находя трещину или уступ, чтобы на мгновение опереться ногами.       Небо затянули свинцовые тучи. Поднимался шторм, русские корабли ныряли с волны на волну. Зной дрожал над землёй, но чувствовалось приближение желанной грозы.       Окончательно оторвав рукав, барон протиснулся в узкую щель бойницы и втащил привязанный баул Мазини. По лицу струился пот, а руки тряслись от мышечных спазмов. На полу кладовки сидели Юхан, маэстро и Маттео — все тяжело дышали и едва могли говорить.       Эрик распорядился: — Марта, отведи нас в новое крыло. — Хозяин, я бы с радостью, но губернатор Стромберг захватил ваш дворец! Увидел, что вы лезете на башню, и прислал сюда солдат. Они хотят арестовать вас за незаконное проникновение в Верхний город.       Эрик застонал: — Лучше сдаться русским, чем попасть в лапы Стромберга! — Ну, ему придётся постараться, чтобы нас заполучить, — хихикнула кухарка. — Выражайся яснее! — прикрикнул на неё Юхан. — Когда солдаты вломились во дворец, мы с отцом успели запереться в башне. Это же неп­риступ­ная крепость, ва­ша ми­лость! Ещё со вре­мён тев­тонцев тут отсиживались ополченцы. — Кто ус­пел спря­тать­ся кро­ме те­бя и Ган­са? — По­варё­нок мой и всё.       Эрик встал, с трудом разогнув спину. — Получается, нас семеро: ты с отцом и поварёнком, маэстро Мазини с синьором Форти, и мы с Юханом. И где ты нас устроишь? На своей копчёной кухне?       Марта нахмурилась. Очевидно, ей не хотелось, чтобы хозяин вникал в её кухонные секреты. — В караулке на башне сейчас хорошо. Там и камин есть, и мебель кое-какая, и бомбы не долетают. Птички опять же поют. — Я оценил твою смекалку, Марта! — Барон хлопнул её по плечу: — Приготовь наверху комнату для меня и синьора Форти. Синьора Мазини размести в самом лучшем углу кухни. А тебе с Гансом, Юханом и поварёнком придётся жить в кладовке, пока…       Все смотрели на барона в ожидании. — Пока русские нас не спасут, — мрачно заключил Эрик.