Только Ты

Постепенно мысли об аранене сменились тревогой за собственную судьбу. Ведь рано или поздно Тауриэль найдет любовь и захочет уйти… Но позволит ли это Владыка? Нет. Даже если он и пресытится воспитанницей, то все равно будет держать ее при себе, но дело здесь отнюдь не в любви. Этого чувства так и не возникло между эльфами — было лишь желание, со временем превратившееся в узы, намертво связавшие два сердца. Воительница чувствовала это и грустила, но не о своей юности и жизни, которые, возможно, так и пройдут в сокрытом кронами Лесном Дворце подле Короля. Она грустила от того, что такая участь нисколько не пугала; даже наоборот — согревала. Поэтому эллет решительно подошла к кровати и принялась стягивать с себя узкий костюм лихолесского воина, одновременно размышляя, зачем же Ороферион велел ей прийти ночью? Тауриэль уже была у него накануне вечером, а разговоры о делах синда не привык откладывать в долгий ящик. Впрочем, неважно: покровитель не любил опозданий, и поэтому стражница отбросила все мысли, торопливо надевая шелковое жемчужно-белое платье, приготовленное специально для Пира Звездного Света, на который она так и не явилась. А виной тому оказался темноволосый пленник, своей болтовней унесший ее далеко за пределы Лихолесья, в чудной и не понятный мир народа Аулэ, где бородатые гномы искали золото в окутанных мраком недрах гор. Кили — кажется, так звали узника — разговаривал много, при этом глаза его, словно обращенные внутрь себя, горели ясным чистым светом, которого так не доставало самой эллет. В ней не было столько любви к соплеменникам, не было такой непоколебимой уверенности в правоте Владыки, что заставило невольно проникнуться к гномам, которых эльдар никогда не считали равными себе. Об этом и думала воительница, пока шла по темным коридорам дворца, подобрав воздушную юбку, так непривычно путавшуюся в ногах. Здесь не горело ни одной свечи — это и не требовалось, ведь она прекрасно видела очертания ступенек и поворотов, встречающихся на пути, который вел к двум неподвижным фигурам стражей, с ног до головы закованных в плотные доспехи. Они казались каменными изваяниями, необходимыми лишь для украшения, но стоило Тауриэль подойти, как эльфы шевельнулись, открывая перед ней двери королевских покоев. Внутри, как и всегда, ярко пылал огонь, словно с трудом удерживаемый решеткой большого камина, наполняющего комнату теплом и веселым треском. Рядом с ним, отбрасывая длинную тень на ворсистый ковер, стоял Ороферион в излюбленной серебристо-зеленой мантии, полностью скрывавшей фигуру, и задумчиво вертел в руках хрустальный бокал с искрящейся жидкостью. Но он был не один: в кресле, где обычно отдыхал Владыка, закинув ногу на ногу, сидел аранен. Воительница узнала сводного брата, даже несмотря на то, что не видела лица, а полумрак раскрасил светлые пряди оттенками гречишного меда. Эльфы плавно обернулись, молча приветствуя свою гостью, как только легкий стук закрывшихся дверей сообщил о ее появлении. Но стражница, испуганная неожиданной ситуацией, не была так же спокойна. — Что-то случилось? — спросила она после торопливого поклона. — Все в порядке, — безразлично ответил Трандуил, поставив свой бокал на крышку камина, и неторопливо взмахнул рукой, веля приблизиться. — Гномы? — все не унималась эллет, делая осторожные шаги вперед. — Забудь о них, — уже несколько раздраженно приказал синда, пройдя мимо воспитанницы, — ты здесь ради удовольствия. А Леголас нам в этом поможет. Сказанное на миг оглушило Тауриэль, помешало думать, отчего она безвольно разрешила повернуть себя лицом к аранену, который продолжал неподвижно сидеть в кресле, будто происходящее не имело к нему никакого отношения. — Ты ведь не будешь против? — томный голос, обычно воспламеняющий желание, теперь пугал, и стражница невольно дернулась, ощутив на своих бедрах чужие ладони, прижавшие ее к стоящему позади телу. Мысли словно окаменели в голове, стали тяжелыми, неподвижными. Воительница отчаянно боялась встретиться глазами со сводным братом, поэтому рассматривала руки Орофериона, медленно и настойчиво поглаживающие ее живот. Но когда они опустились ниже, скомкав шелестящую ткань юбки, она вдруг неистово дернулась, вырвавшись из объятий, и направилась к двери. При этом сердце Тауриэль дрожало от страха: было невообразимо повернуться к Трандуилу спиной, уж тем более уйти без дозволения. Однако гнетущие взгляды эльфов и неоднозначность разговора повергли ее в ужас; стражница отчаянно хотела убежать, закрыться в своей комнате и найти объяснений странным действиям покровителя. Ведь не мог же он говорить серьезно! .. Но как только ее влажная ладонь коснулась поблескивающей в темноте дверной ручки, стало ясно, что комната закрыта, чему воительница поначалу отказалась верить. На мгновение она застыла, обдумывая свое положение, но мягкие шаги за спиной всколыхнули инстинкты стража, заставившие тело бессознательно развернуться. Тауриэль была так напугана, что почти ожидала увидеть орка или паука, однако Леголас с добродушной улыбкой на губах вызвал не меньше тревог. — Стой. Там, — решительно велела эллет, сжав кулаки и пытаясь тем самым унять дрожь. — Почему? — синда и впрямь замер, но уже спустя пару секунд вновь шагнул к сводной сестре, которая вжалась в дверь, будто намереваясь пройти сквозь нее. — Ты и впрямь серьезно? .. — Что тебя смущает? Объясни, — разумеется, он все понимал, но хотел, чтобы воительница сама озвучила причину страхов. — Неужели ты не понимаешь, зачем он это делает? — внезапно ее голос будто ослаб, стал едва различимым, что не скрылось от аранена, который неторопливо преодолел разделяющее их расстояние, принеся с собой аромат леса, буквально впитавшийся в кожу за века, проведенные на страже границ. — Нет. — Владыка хочет… «Хочет очернить меня, потому что знает о твоих чувствах!» — подумала стражница, но так и не произнесла вслух, смущенная новой, доселе не знакомой вспышкой в светлых глазах Леголаса. — Глупости, — чуть слышно шепнул он, наклоняясь. Застывшая от удивления эллет не почувствовала осторожного поцелуя на своих губах, а догадалась о нем по мягкому теплу, лишь равнодушно подумав, что такая нежность должна быть приятной. Но когда синда отстранился, уверенный в победе, Тауриэль вдруг ожила и изо всех сил толкнула его в грудь, запоздало поняв случившееся. От неожиданности эльф отшатнулся, и воительница бросилась в сторону, почти не разбирая дороги. Но колени ее предательски дрожали, а разум с трудом отличал свет от тени, из-за чего комната превратилась едва ли не в вихрь, таящий в себе опасности, путающий мысли… И, рассматривая эту огненно-черную картинку, бедняжка не успела понять, что за тень мелькнула перед глазами и чьи руки сдавили ее с такой силой. — Довольно, — Владыка, очевидно решив, что его время тратится зря, обхватил воспитанницу поперек талии и вместе с ней направился в смежную комнату, при этом не обращая внимания на протестующие крики. Эллет дергалась, пыталась упираться ногами, но на большее не осмеливалась. Ее словно опутала незримая аура эльфа, заставила бояться вспышки гнева, которая неизбежно опаляла всех, кому доводилось провиниться. Но, разумеется, это не помогало, и Тауриэль осталось лишь беспомощно наблюдать, как мрак гостиной сменился нежным светом, который источали десятки масляных ламп на стенах королевской спальни, голубой цвет которых отчего-то дарил успокоение. Но это внезапное чувство развеял грубый толчок: синда бросил воительницу на широкую кровать, украшенную легкими белоснежными шторками, скрепленными у тонкого каркаса в виде древесных ветвей. Ее встретил упругий матрас, но как только стражница попыталась воспользоваться несколькими мгновениями свободы, на нее тут же навалилась тяжесть Орофериона, а ноги, будто металлические тиски, сдавили руки аранена, обрывая надежду на бегство. Лежавшей на боку пленнице осталось только слабо вздрагивать, комкая в руках тонкое покрывало, расшитое цветными нитями, вспоминая момент, когда огромному пауку едва не удалось замотать ее в свои горячие липкие сети; это было страшно, не так, как сейчас. В голове не укладывалось, как двое самых близких эльфов, на протяжении веков даривших Тауриэль свое тепло и поддержку, могут поступать так низко! Неужели они и впрямь хотят заставить ее? .. От такой мысли захотелось плакать, но усилием воли эллет заставила исчезнуть влажную пленку, уже блестевшую на глазах. Она не будет выглядеть жалкой и сломленной, не доставит такой радости своему Владыке — дух бойца, яркими всполохами заполнивший кровь, этого не позволит. И стражница забилась сильнее, но все тщетно. Ей не хватало сил, чтобы освободиться, и азарт начал быстро затухать, оставляя после себя лишь изнуренность. Эльфы же не двигались — просто ждали, пока невольница успокоится. Трандуил все это время нещадно вжимал ее в матрас и осторожно перебирал пальцами рыжие локоны, словно пытаясь заколдовать воспитанницу. И вскоре, когда усталость дала о себе знать, чары подействовали, стали приносить умиротворение, которому Тауриэль отчаянно противилась. Но оно было сильнее ее затуманенного рассудка и очень скоро проникло в него, будто жар огня в протянутую ладонь. Заметив это, Ороферион аккуратно повернул воительницу на спину, продолжая нависать над ней, чтобы иметь возможность прекратить неожиданный бунт, к которому та явно была готова. Желая опередить его, синда резко наклонился, отчего эллет почти бессознательно вскинула освобожденные руки, но так и не решилась ударить. Лишь вцепилась пальцами в скользкую ткань мантии, под которой чувствовались рельефные изгибы плеч. Коря себя за безвольность, она сокрушенно отвернулась, из-за чего губы Владыки коснулись ее только вскользь, однако не замерли; стражница, напряженная как лань, высматривающая хищника, почувствовала на своей щеке горячее дыхание и медленные вкушающие поцелуи. Какие-то мгновения ей удавалось не откликаться, всматриваясь в холодную голубизну окружающих стен, но стоило ласковому языку скользнуть по мягкой мочке уха, как по телу пробежала невольная дрожь. Эльф, прекрасно знающий о слабых местах своей воспитанницы, тихо усмехнулся и уже напористее обхватил ртом извилистый хрящик, осторожно прикусывая плоть. Соблазнительная тяжесть мужского тела, его запах, тепло… Все это даже сейчас не утратило колдовского очарования, и Тауриэль на некоторое время даже забыла, почему ей нужно противиться. Она не видела Леголаса, перестала чувствовать на себе его руки, затерявшись в поцелуях, становящихся все более звонкими и частыми. Но измученный ожиданием аранен, услышав томный вздох эллет, не выдержал и торопливо провел ладонью по женскому бедру, что заставило ее опомниться. Истома рухнула, и воительница неистово дернула ногами, одновременно стараясь оттолкнуть Орофериона. Но эта попытка выглядела так же жалко, как и все предыдущие; она добилась лишь того, что покровитель впился зубами в ухо, заставив вскрикнуть. Он сильнее навалился на пленницу и, не давая той опомниться, прижался к раскрытым губам алчным поцелуем, желая лишь показать свою власть, и стражница опять затихла, испугавшись жаркой волны, которую принесли с собой уверенные движения чужого языка. Она пыталась не отвечать, но такие дерзкие ласки уже давно стали желанными. Владыка понимал это и цинично пользовался, с удовольствием ощущая, как уста эллет начинают раскрываться, а тело — подаваться навстречу аристократическим пальцам, спустившимся по шее к груди, чтобы плавно и вдумчиво обвести ее контур. Тауриэль вновь забылась и даже не подумала о том, чьи же руки так осторожно сняли с нее обувь, а затем очутились уже под юбкой, накрыв острые колени. Повинуясь внезапному желанию, она обняла покровителя, и тот, будто стремясь наградить покорность, отбросил всю свою жесткость и с нежной страстью обхватил налитые губы воспитанницы, разрешая ей самой выбирать темп пьянящей игры, медленно, но неотвратимо возбуждающей обоих. Но вскоре этого оказалось мало, и жадные, будто изголодавшиеся поцелуи эльфа уже скользили по тонкое шее, покрывая влагой каждый ее изгиб, пока аранен все увереннее оглаживал ноги стражницы. Он сжимал их, оставляя розовые следы, щипавшие кожу, но приносившие с собой и блаженство, которое разгоняло по телу упоительную дрожь, собирающуюся в животе и терзавшую внутренние мышцы. Тауриэль упорно пыталась вызвать в себе отвращение к происходящему, но не могла — лишь теребила в ладонях мантию Орофериона, пока прижимала его к себе все крепче. Ей не удалось понять, кто из эльфов стал распутывать шнуровку на лифе платья, но разум, будто в оправдание себе, велел хозяйке пресечь это, что она и сделала. Но впустую: Трандуил, никогда не терявший бдительность, схватил эллет за запястья, позволяя сыну закончить начатое. Леголас не мешкал, и уже очень скоро его руки коснулись упругой груди, без промедления начиная сжимать ее порывистыми, резкими движениями, выдававшими всю силу внутреннего голода, который стражница так неосторожно поощряла. Но сейчас они поменялись ролями, и уже она мучилась от снедающего пламени, которое только усиливало осознание, что слишком много рук ласкает пылающую кожу, помогая унять сладкий зуд в напряженных сосках. Ни Владыка, ни аранен даже не пытались скрыть затрудненного дыхания, к которому Тауриэль старательно прислушивалась. Эти звуки подчиняли ее, убеждали в правильности той легкости, с которой она развела ноги, ощутив легкие касание на внутренней стороне бедра. Но когда принц одним торопливым движением задрал платье и дотронулся до сокровенного, воительница нервно дернулась от стыда за свое возбуждение. Только уже в следующую секунду это чувство отступило перед натиском мужских пальцев, скользнувших в лоно и заставивших эллет прогнуться в спине, подаваясь навстречу. Она не сдержала громкого стона, заставившего Владыку прервать череду поцелуев, чтобы обхватить ртом грудь воспитанницы, начиная мягко терзать ее, потягивая вершины и обводя их контур горячим языком. Леголас, чьи пальцы без устали крутились в теле сводной сестры, поднял ее платье еще выше, позволяя влажным нетерпеливым губам добраться до чувствительной полоски кожи внизу живота, осыпая ее ласками, более резкими и хаотичными, нежели у отца. И Тауриэль не могла решить, кто доставлял ей больше удовольствия, не хотела — лишь прислушивалась ко множеству колючих вспышек, заполнивших кровь, почти бессознательно двигая бедрами, в надежде поймать заветное блаженство, так быстро напомнившее о себе. Но аранен, также уловивший его приближение, торопливо отстранился, занявшись крючками на собственной одежде. При этом он едва не разорвал плотную ткань, желая скорее утешить воительницу, которая разочарованно всхлипнула, ощутив внезапную пустоту. И когда тепло его рук вернулось, нежно согрев ягодицы, стражница покорно развела ноги шире и чуть приподнялась, желая помочь эльфу. Но сама уже с трудом осознавала происходящее — только рьяно отвечала на поцелуи Орофериона, вновь захватившие ее губы, и в предвкушении дрожала, чувствуя на своем животе плоть сводного брата. Горячую и тяжелую, манящую к себе… Утратив последние крохи смущения, воительница уже почти прикоснулась к ней рукой, но синда не выдержал и стремительно двинул бедрами, прижимая свое естество к горячим складочкам. Но когда он проник внутрь, эллет мучительно простонала в рот Королю: Леголас оказался слишком большим для нее. Он замер, предполагая такую реакцию, и накрыл вздрагивающими ладонями грудь Тауриэль, давая ей возможность привыкнуть и желая отвлечь чувственными ласками юрких пальцев, огрубевших от лука. Воительница старалась откликнуться на них, заставляя себя расслабиться и ища поддержку у Трандуила, к которому прижималась все сильнее. И вскоре мучения действительно утихли, не вернулись даже когда синда начал осторожно двигаться. Однако наслаждения так и не последовало — было лишь слабое жжение, поднимающееся выше, следуя за плотью аранена, все увереннее и глубже проникающей в женское лоно. Не мог помочь даже Ороферион, покрывающий лицо воспитанницы успокаивающими поцелуями, перемешанными с тихим шепотом и тяжелым дыханием. Но неожиданно мысли стражницы перепутались от резкой боли, вызванной неосторожным движением принца. Коротко вскрикнув, она уперлась локтями в матрас и отстранилась, плотно сжав ноги, будто опасаясь принуждения, хоть теперь и была уверена, что этого не предполагалось изначально. Ощущение легкости в своих чреслах оказалось слаще любовного экстаза, из-за чего воительница с наслаждением прикрыла глаза и не сразу заметила, как исчезло тепло ее покровителя, уступая место пылкости Леголаса. И когда он накрыл ее собой, эллет без тени смущения прижалась обнаженной грудью к разгоряченному телу, чувствуя его трепет и жажду, будто вырывающуюся наружу через резкие поцелуи, которые то едва касались раскрасневшихся губ, не давая им возможности ответить, то до боли прижимались к ним, нагло раздвигая языком. Тауриэль по крупицам вбирала в себя необузданную страсть эльфа, заражалась ею, крепко обнимая ногами ягодицы сводного брата, желая теснее прижаться к его плоти, которую не смогла принять. Исследуя новое, отличное от сдержанности Владыки Леса, Тауриэль не сразу выпустила из объятий непривычно узкие плечи аранена, который вдруг отстранился и лег рядом, принимаясь освобождать ее стан от измятого платья для удобства отца, чьи большие, горячие ладони вновь вернулись; резко и отрывисто скользя вдоль позвоночника к шее, обводя длинными пальцами плавные изгибы позвонков. А затем обвились вокруг талии, рывком поставив стражницу на четвереньки и с силой прижали ее к уже обнаженным бедрам Трандуила, чье возбуждение отозвалось мощной тягой в животе. Леголас, в это время занявший более удобную позу, окончательно потерял контроль над терзавшим его желанием, и схватил воительницу за сияющие локоны, но та и сама наклонилась к измученному пренебрежением органу. Словно намереваясь извиниться, эллет раскрыла рот и попыталась вобрать в себя как можно больше, смыкая губы и пробегая ими по всей длине; при этом продолжая глухо стонать, чувствуя пальцы сводного брата на груди, а Владыки — между ног, прижимающие к воспитаннице естество эльфа и поддразнивающие ее легкими движениями.

***

Удовлетворение принесло с собой горькое осознание. Лишь Ороферион был доволен, о чем говорил потеплевший блеск в глазах. Его воспитанница и сын избегали смотреть друг на друга, однако последнему, судя по всему, было попросту все равно. «Вот и любовь, которой так испугался Владыка», — подумала стражница, горько усмехнувшись. Ей было неприятно находиться в спальне, но двигаться хотелось еще меньше, поэтому эллет с головой накрылась одеялом и свернулась калачиком, прислушиваясь к тихой беседе эльфов, доносящейся из соседних покоев. Кажется, все случившееся было для них в порядке вещей, что несколько успокаивало. Однако совесть воительницы настойчиво царапалась в груди, заставляла дух метаться от осознания собственной порочности, очиститься от которой будет весьма не просто. По крайней мере, в стенах этого дворца.