Цветы

      Гилберт посмотрел вверх. Как назло на небе не было ни облачка, и солнце ярко горело, словно радуясь вместе со страной, раскинувшейся под ним. Даже в нескольких километрах вниз по течению Дуная было слышно, как празднует Вена. Да что Вена, вся империя ликовала по поводу такого исторического события. Свадьба тысячелетия! Еще никогда в истории два олицетворения не заключали союз между собой. Брачный союз.       Гил сплюнул. В глазах так и стояло довольное лицо Родериха: — Конечно, Елизабет выбрала меня. Я даже на секунду не мог предположить, что она предпочтет меня тебе, — на этих словах Эдельштейн делает особый акцент и аккуратно приподнимает бровь. Он все делает аккуратно, аристократично. Не то что Байльшмидт.       Сама Елизабет стоит за будущим супругом. Она выглядит немного смущенной, но ее глаза сияют таким счастьем, что у Гилберта не остается вопросов. Он тут лишний. Сухо поздравив молодоженов, Гил неспеша уходит, а в глазах стоит Хедервари. Пышное, с множеством рюш платье ей совершенно не идет. Ярко накрашенная, обвешенная дорогими украшениями кукла — это не та Венгрия, которую знал Байльшмидт. Гилберту была знакома бойкая девчонка — пацанка в потертом военном сюртуке и с раскрасневшимися от пыла боя щеками.       Байльшмидт спешился и подвел коня к дереву, склонившему свои ветви к реке. В тени плакучей ивы* около воды было намного прохладней и легче дышалось. Лошадь сразу же принялась щипать траву, время от времени качая головой и прогоняя назойливую мошкару. Гилберт снял сапоги и опустил ноги в реку, позволяя воде обхватить их. — Великому совершенно не обидно, верно? — Байльшмидт сорвал веточку ивы и засунул ее в рот, вопросительно глядя на птица, преданно сидящего на плече. Пруберд склонил головку на бок, с сомнением глядя на хозяина. — По крайней мере не должно быть. У меня так много друзей, и на какую-то Венгрию мне должно быть наплевать.       Установилась тишина, прерываемая только шелестом листьев, которыми играл время от времени налетавший ветерок. Гил посмотрел на цыпленка и не выдержал: — Да, я знаю, что нет у меня друзей, и эта дурацкая свадьба тоже. Этот самодовольный Родерих. Мне так и хочется хорошенько съездить по его аристократичной морде, да так чтобы нос кривым на всю жизнь остался, — Байльшмидт вскочил на ноги, зло выплевывая слова. Птиц с возмущенным чириканьем слетел с плеча, — ты видел, что он сделал с Лиззи! Если бы не король, с его вечными наставлениями, я давно бы объявил ему войну.       Гилберт замолчал, переводя дух. Глаза жгли злые слезы обиды. Он уже набрал в легкие воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой ругательств, не замечая летающего вокруг его головы Пруберда, но остановился от доносившегося где-то снизу тоненького голоска: -Дядя. Пожалуйста, не надо! Рядом с ним стоял маленький мальчик лет пяти. Черная накидка и такого же цвета шляпа смотрелись на нем комично. Вытерев тыльной стороной ладони слезы, ребенок продолжил: -Я не люблю, когда кто-то рядом кричит. Мне становится страшно. -Иди к маме карапуз, раз такой чувствительный, — проворчал Гил, но все-таки смягчил тон. Этот ребенок, ему кого-то неуловимо напоминал. Он присел на одно колено, чтобы оказаться с ним на одном уровне. — У меня нет родителей, — малыш пожал плечами и, предугадав дальнейший вопрос, добавил, — вообще никого нет. Я один. — Я тоже, — Гилберт сел рядом. — Тогда давай будем братьями, — Байльшмидт поперхнулся, поражаясь убийственной логике ребенка. А тот неожиданно сменил тему, — ты же из-за девочки так убивался, верно? — С чего ты решил? — У вас взрослых все проблемы только из-за них, — ребенок пожал плечами, а Гилберт впервые за этот день улыбнулся. Многовековой опыт подсказывал, что история этого ребенка только начинается, а значит у него наконец-то появился тот, о ком надо заботиться и на кого можно положиться.