Вас ожидает мистер Шерлок Холмс

Теперь бы найти в себе силы уйти. И ещё не мешало бы знать куда… Прямой как палка, со сложенными на коленях ладонями и застывшим лицом, Джон сидел на своей кровати, боясь лишний раз шевельнуться, не говоря уже о том, чтобы прилечь. Аккуратно застеленная, идеально ровная, без единого бугорка и складочки — не кровать, а символ спокойствия. Не то что их с Шерлоком хаос, больше схожий с местом неистовых битв. Их с Шерлоком… Грудь так сильно сдавило, что воздух прорвался сквозь лёгкие с пугающим свистом. Умереть бы сейчас, и всё благополучно закончится: никакой тебе путаницы в голове, не надо думать, не надо решение принимать, на душе не будет так тошно и муторно. И самое главное, не придётся проводить ночь в этой пугающе безупречной постели. Дверь распахнулась, и мечты о малодушной кончине тут же развеялись в прах. — Ты забыл у меня трусы, — спокойно доложил Шерлок, помахивая нежно-салатовым трикотажем. — Симпатичный оттенок. Что за проблема с нижним бельем, Джон? Вот уже второй раз я сталкиваюсь с твоей вопиющей небрежностью по отношению к… — Больше я у тебя ничего не забыл? — резко оборвал его Джон, заводясь с полуоборота: ну почему, почему, чёрт бы его побрал, не прийти просто, по-человечески?! Неужели без кичливого фарса нельзя и шагу ступить?! — C носками у меня тоже проблемы. Поищи их у себя под подушкой. Что тебе надо? Через мгновенье возле кровати выросло восхитительное изваяние — наспех одетое, взлохмаченное (локоны, завитки, колечки) и, кстати, уже не такое заносчивое. Оно топталось на месте, нервно сминая в пальцах интимную деталь джонова гардероба. — Брось их куда-нибудь и проваливай. На подобное кощунство Шерлок, естественно, не решился. Бережно повесив деталь на спинку кровати, он вновь предстал перед Джоном — слишком высокий, слишком стройный, слишком одуряюще пахнущий, чтобы тот в очередной раз не почувствовал себя жалким лесным клопом, на корявую спинку которого по непонятной прихоти опустилась передохнуть прекрасная стеклянная бабочка*. «Большим кретином я никогда ещё не был. Разве может такой заинтересоваться мною всерьёз? Мистер, где были ваши мозги? Известно, где…» Горечь разъедала сердце. Отрезвление было ужасным и очень болезненным. — Шерлок, пожалуйста, уходи. — И не подумаю. Разберёмся, Джон. Проясним ситуацию подетально. Джон невесело усмехнулся: на редкость рациональная бабочка. — Звучит заманчиво, и совершенно в твоем духе. Тела. Половое влечение. Теперь вот подетальный разбор ситуации. Ну давай, начинай. Шерлок порывисто сел, ухватив его за обе руки, и сердце тут же оборвалось. Чёртова любовь, думал Джон, едва удерживая жаркий выдох, чёртова проклятая любовь, чтоб ей пусто было. — Джон, я в самом деле растерян. Скажи, что не так? Мне казалось, тебе приятно будет узнать, что все эти… люди не значили в моей жизни решительно ничего. — Так уж и решительно? Восемь решительно ничего не значащих любовников — ты считаешь, это может кому-то понравиться? Плохо же ты меня знаешь. Что приятного в равнодушии и холодном цинизме? Отпустив на волю его ладони, Шерлок поднялся с кровати, и Джон едва удержался от инстинктивного порыва податься вперед — удержать, вновь усадить рядом, хоть это и вступало в кровавое противоборство со всем тем, что он сейчас говорил. — В чем ты увидел цинизм, объясни? — Сложно объяснять такие очевидные вещи. — И всё-таки постарайся. Постарайся… Джон незаметно вздохнул — легко сказать. Как объяснить то, что даже в собственных мыслях не можешь сформулировать чётко? И мысли эти бесятся как ненормальные, наскакивая одна на другую, и толку от них никакого. Вот душа — та точно знает, отчего её выворачивает наизнанку, но сказать, бедняжка, не может. Только болит. — Хорошо, постараюсь. Всё, что ты говорил, воняет дерьмом. Как тебе такое объяснение? — Никак. Весьма расплывчато, я бы сказал. Суть не ясна — одни метафоры. Лично тебя чем я обидел? — Лично меня — ничем. Но эти мальчики… Неожиданно Шерлок вспылил: — Странная забота о мальчиках, Джон! Мне что, всех их собрать и притащить сюда, чтобы ты, наконец, успокоился? — Смешно. — А по-моему, не особенно, — продолжал возбуждаться Шерлок. — Почему, чёрт возьми, ты вынуждаешь меня оправдывать свои действия? И (если уж тема мальчиков так сильно тебя волнует) разве кого-то из них я использовал не по назначению? Брал насильно? Или, может быть, кому-то давал обещания? Я был честен с каждым из них. Мальчикам доставляло огромное удовольствие ложиться со мною в постель, без долгосрочных обязательств и заверений. Должно быть, я оказался не самым плохим любовником, и это являлось для них основным критерием отношений. Пусть даже коротких. Джона едва не подбросило — огромное удовольствие? Огромное?  Ах сукин ты сын! И тут не удержался от фанфаронства! — Охуительным любовником, Шерлок. У меня член готов был сломаться пополам — так на тебя стоял. Шерлок судорожно вздохнул: — О Джон. — И снова присел на кровать — сохраняя дистанцию, но тем не менее достаточно близко, чтобы тепло их тел стало взаимным. — Это так удивительно хорошо… Так приятно… Но Джону было не до чувственных выплесков, и хотя дикая, едва переносимая ревность разом затопила всё его существо, в крови помимо этого взыграло стихийное возмущение: а ведь он и в самом деле плевать хотел на своё разнесчастное стадо, на возможные горести и печали своих эфемерных возлюбленных. У него, видите ли, работа такая. Ах сукин ты сын, конечно, тебе приятно. — Наверное, поэтому ты бросал их, даже не задумываясь, каково это — быть оставленным тем, от кого меркнет рассудок и дрожит всё внутри. Твой последний… Дэвид, кажется (это имя врезалось в память Джона навечно)… чем он не угодил? Бедный маль… молодой человек, насколько мне помнится, был излишне влюблен и нежен? Пищал? Боже, Шерлок. — Мысль заработала чётко, перестав беспорядочно скакать по извилинам и наконец-то озвучив мучительные спазмы души: — Ты вообще себя слышишь? Напыщенный скептик, от которого исключительно все без ума, исключительно все пищат. Ты так самоуверен, так защищен своим пренебрежением и своей свободой от чувств! Но… — Джон слегка наклонился и тут же отпрянул, едва не угодив в ловушку головокружительных ароматов, ставших уже до боли родными. — Но это ошибка, Шерлок. Наступит день, и стрелы вопьются прямо сюда**. — Он указал глазами на обтянутую хлопком грудь. — Если, конечно, там хоть что-нибудь есть. Воцарившееся молчание пульсировало на взрывоопасной грани. Джону казалось, что по коже Шерлока вот-вот побегут голубые искры — такое грозовое напряжение между ними возникло. Но ответил Шерлок спокойно, хотя и отодвинулся к спинке кровати — туда, где молчаливым укором висели нежно-салатовые трусы: — Очень пафосно, Джон. И до крайности глупо. Что за роль ты сейчас играешь? Роль безгрешного праведника с  улыбкой мадонны? Но полчаса назад ты кончал отнюдь не как праведник. И про член свой говорил без тени стыда, да и мой сосал в достаточной мере грешно. Даже причмокивал. Голубые искры вмиг переметнулись на Джона, и кожа его загорелась холодным огнём — ах сукин ты сын, мать твою перемать, чёртов ты сукин сын! — Прекрати, Шерлок, — тихо сказал он, а потом заорал, раздувая горло: — Немедленно прекрати! — Почему? Я снова сказал что-то, противное твоему благородному слуху? Но целуя меня и лаская, ты не отличаешься витиеватостью фраз. Разве мы не близки? Или близки, но только в постели? — Шерлок поднялся, и по тому, как тщательно разгладил он ладонями только что покинутое им место, стало понятно, что садиться на эту кровать он больше не собирается — умрёт, но не сядет. — Ты не сказал ничего вразумительного, поэтому говорить буду я и не затыкай мне, пожалуйста, рот, очень тебя прошу. Кстати, темпераментные возгласы в столь позднее время вряд ли уместны. Превозмогая себя, сотрясаясь от внутренней дрожи, Джон замолчал, но смотрел непреклонно: выступай, хрен с тобой, всё равно это ничего не изменит — никаких грёбаных компромиссов больше не будет. Шерлок прошёлся по комнате и остановился возле окна. — Я мало что понимаю в чувствах, — начал он, раздражающе прямо взглянув на Джона — не глаза, а омуты, и такие, блять, чистые, что хоть напейся из них. — Это та самая истина, отрицать которую было бы неразумно. Но с людьми я сталкивался не единожды, в самых разнообразных условиях и при самых неожиданных обстоятельствах. Приходилось. В большинстве своем люди несовершенны: грубы и глупы, жестоки, эгоистичны, недальновидны и легкомысленны. Делают глупости, говорят гадости. Путают имена, забывают даты. Лгут. Изворачиваются. Предают. И тем не менее, Джон, их любят, со всеми их изъянами и пороками. А ты? Ты любишь меня? От неожиданности вопроса Джон онемел. Смотрел на Шерлока непонимающим взором и бестолково молчал. Несомненно, в этом был какой-то подвох. Несомненно. Но что тут можно сказать, кроме правды? И Джон честно ответил: — Люблю. Шерлок вздохнул: — Я тоже так думал. Ещё час назад я был в этом уверен. А вот теперь сомневаюсь. Получается, Джон, любишь ты не меня, а мечту. Выдуманный образ идеальной любви, которую, наверное, все эти годы ждал и искал. Но ты ошибся адресом, я не образ и, коли уж ты прибегнул к Шекспиру, не Джульетта в штанах. Я живой человек, я, как ты успел уже убедиться, бываю ужасен. Самоуверенный, напыщенный циник, заносчивый, эгоистичный, и это далеко не полный список моих недостатков. Таким я останусь всегда, потому что не стремлюсь к совершенству. Это скучно и слишком правильно. Мне же нравится быть неправильным, быть самим собой. Принимай или не принимай — выбор несложный. Для меня лично такого выбора вовсе не существует: даже если завтра ты кого-то убьёшь, я не перестану гордиться тобой. — Не глядя на Джона, он направился к выходу. — Прости, что не даю тебе ответного слова — не хочу ненужной полемики, бог знает, куда это может нас завести. Предлагаю тебе подумать. Просто подумать. Спокойной ночи, Джон. Силы разом оставили, и Джон кулем повалился на образцово-показательное покрывало. Подушка великодушно приняла его приглушённый стон. Горло сухо саднило, лёгкие пламенели, словно всё это время он слушал Шерлока именно так — затаив дыхание, впитывая каждое слово кожей. Чёрт бы побрал всё на свете! Какая всё это несусветная глупость! Шерлок, Шерлок, Шерлок… Ну о чём же тут думать? Я люблю тебя. Люблю безумно, страстно и на всю жизнь. Ты прав, конечно же, прав. Но даже если не прав, какая, собственно, разница? Уйти от тебя — боже, ну что за выдумки?! На минуточку расстаться и то немыслимо. Только с тобой, только рядом. Где ты, там и я. А если снова начнёшь не по делу трепаться, всегда можно тебя заткнуть. Сказать, например: «Рот свой блядский закрой», а потом поцеловать, да поглубже, чтобы даже пикнуть не мог. Я так глубоко буду тебя целовать, Шерлок, и так долго, что, возможно, ты совсем разучишься говорить… От сладостной перспективы укрощения и перевоспитания Шерлока гормоны в крови закипали, и в ожидании далекого утра Джон маялся на ненавистной кровати. Неудобно, узко, мягко, жёстко, холодно, жарко — всё сразу. И главное, пусто. Так страшно, так ужасающе пусто. Не кровать, а пыточная. Когда же рассвет?! Маялся, маялся, но всё же уснул и проснулся раньше обычного, на удивление бодрым и деятельным. Это чудесно, что времени впереди много — и душ горячий принять, и завтрак приготовить, и Шерлоку сказать, что любит его до озноба и ничего в их жизни не изменилось. Проснётся Шерлок, выйдет в тёплую кухню, а тут пожалуйста — свежие хрустящие тосты, омлет с жареным луком, кофе и Джон, сияющий как купол тысячелетия***. Накинув на плечи халат, он устремился вниз, ступая как можно бесшумнее — вполне вероятно, Шерлок тоже провел не совсем приятную ночь, и теперь крепко спит, навёрстывая упущенное. Раньше времени не стоит его тревожить. Но к изумлению Джона в освещённой кухне кипела жизнь, и присутствие Шерлока обозначалось негромким постукиванием и позвякиванием. Хм… Да ложился ли он вообще? Джон прошмыгнул в ванную, открывая воду и с рекордной скоростью принимая душ — смыть, смыть с себя следы вчерашнего помрачения и предстать перед Шерлоком обновленным и преданно любящим: я твой, Шерлок, по-прежнему твой. Бери прямо сейчас… Позвякивание и постукивание имело совершенно определенный источник — Шерлок обхаживал свою бесценную лабораторию, перед которой был неоспоримо виновен, забросив её в угоду любовного угара. Пробирка в его руке хрустально поблёскивала, и сам Шерлок показался Джону хрустальным. О чём тут думать, господи? Но не бросаться же ему на шею с порога, и вместо того, чтобы подойти и обнять, прижавшись измученным телом, прошептать на ушко: «Представляешь, я снова забыл трусы…», Джон мрачно буркнул «привет», потуже затянул пояс халата и занялся кофеваркой. — Вижу, ты и в самом деле подумал, — раздалось у него за спиной. Что за глумливая нечисть овладела его речевым аппаратом в этот решающий, можно сказать, судьбоносный момент, так и осталось для Джона загадкой, но он совершил очередную роковую ошибку: развернулся к Шерлоку и широко ухмыльнулся, призвав на помощь весь имеющийся сарказм: — А ты всё ещё продолжаешь удивляться, что кто-то в этом мире способен пораскинуть мозгами? Кто-то, чьё имя не Шерлок Холмс? Да, представь себе, я подумал. Очень хорошо подумал. И… — Можешь не продолжать, — ответил Шерлок, осторожно вставляя пробирку в держатель, — я уже понял. Что ж… Выходит, не стоило слишком увлекаться иллюзиями, это всегда заканчивается одинаково. — Да неужели? — продолжал ухмыляться Джон, чувствуя, как спина покрывается панической влагой — какого дьявола происходит? И что, господи Иисусе, вытворяет его язык? Шерлок вздохнул, посмотрев безысходно-печально — даже глаза обожгло. — Вряд ли ты смиришься с неудобствами моего характера, Джон. В твоей непримиримости я уже успел убедиться. На мой взгляд, не самое полезное в отношениях качество, но наши отношения, насколько я понимаю, перешли в стадию завершённых, и я ничего не могу изменить. Джону оставалось только одно — дышать глубже и постараться не спятить от происходящей нелепицы. Сердце исходило беззвучным криком: скажи ему, скажи прямо сейчас, дурак ненормальный! Но рот оцепенело молчал, и только кадык судорожно вздымался на чисто вымытой шее. — Устроиться тебе, полагаю, негде, — продолжал рассуждать Шерлок. От печали не осталось даже следа — лишь сухая деловитость и озабоченность. — И это не удивительно. Вряд ли во второй раз тебе может так повезти. Так что на какое-то время я могу уступить эту славную квартиру — живи. Уж я-то точно найду место для проживания. И горло разорвало: — Не сомневаюсь. Возникшая половая потребность? Как я мог об этом забыть и просчитаться так идиотски глупо? Девятый у тебя уже был. И вполне вероятно, на подходе десятый. — Внутри взвыло и заклокотало безумие — ещё немного, и вырвется на свободу. А вдруг?! Вдруг он только и ждёт, когда я отсюда свалю?! Всё это время только и ждал?! Не это ли было его желанием с самой первой минуты, а остальное — лишь хитросплетения и удивительно тонкая, довольно приятная тактика по выживанию таких вот придурков, которые упрямо не хотят понимать очевидных вещей. Джон мысленно ахнул — слепец, наивный и легковерный! Оплели тебя ложной страстью, опутали продуманными речами, ты и купился. Он и не собирался на тебе останавливаться. Только ты за порог, а тут уже новый, такой же падкий на фальшь… Да, в своей проповеди Шерлок был весьма убедителен, особенно упоминая Джульетту в штанах, — не захочешь поверишь. Но если человек обладает природным талантом перевоплощения (тут же вспомнился долговязый уродец в кальсонах и заляпанной жиром майке), для него и слезу пустить не проблема. Господи, как всё просто! Душа истекала болью. Спокойно, спокойно. Сорваться сейчас было бы непростительно. Показать свою слабость — ужасно. Девятые, десятые — сколько же их?! Джону мерещились стоны и вздохи, звуки поцелуев и страстный шепот. И хихиканье — весёлое, беззаботное, юное. Но Шерлок посмотрел на него изумлённо и тихо спросил: — Ты серьёзно так думаешь? Непостижимо. — Он поднялся — прямой и безжалостный. — Сегодня же я отсюда съезжаю. Скажите, какое великодушие! — Съезжаю я. К чему эти сложности, Шерлок? Ты так настойчиво, долго и трудно к этому шёл. Такие жертвы… Я взрослый мальчик — сумею о себе позаботиться. Да и колбы свои пожалей, не дай бог разобьются. Шерлок пожал плечами. — Не смею настаивать. Что насчет кофе?.. * Ну и ладно. Ну и замечательно. Вот всё и разрешилось наилучшим образом. Вот всё и выяснилось. Так или иначе, у этих отношений не было будущего, и день ужасного осознания совершённой ошибки обрушился бы на них обоих всей своей неприглядной правдой. Во всяком случае, на Джона он бы точно обрушился. Ну и ладно. Ну и замечательно. В конце концов, я не гей. ** А то поднявшийся ответный ветер Вернет мне стрелы острием назад… У. Шекспир. Гамлет