Вас ожидает мистер Шерлок Холмс

Джон гордился собой. Получается, не такой уж он жалкий отброс. Не барахло, до которого нет дела ни богу, ни черту. Кто-то там, наверху, улыбнулся приветливо и послал утешительный приз. Воздушный поцелуй, так сказать. И кровь побежала бодрее, и ноги твердо уперлись в землю. «Ничего не выйдет, куколки. Ни одной из вас Джона Ватсона не согнуть. Я ещё покажу высший класс». В самом деле, не успел ступить на лондонскую брусчатку, как сразу же привалило счастье: и относительно недорогая квартира, и домовладелица — мать родная. Майк не ошибся, отныне и навсегда сердце Джона принадлежало ей — миниатюрной леди возраста ранней осени. Она так восторженно всплеснула руками, таким благоговейным взглядом окинула небольшую фигуру предполагаемого жильца, будто не довольно заурядной внешности доктор, а светозарный ангел, оставив радужные переливы небес и сахарные облака, решил вдруг поселиться в её славной, но по райским критериям весьма скромной квартирке. — Какой приятный молодой человек, — щебетала леди, сияя доброй улыбкой. — И сразу видно, что скромный, порядочный, благонравный. Не из  этих… Вы домосед, я полагаю? «Да, миссис Хадсон, с некоторых пор домосед. Именно что домосед. И никто другой. Будьте покойны, я не из этих, кого бы вы ни имели в виду». — Как вам сказать… — начал он. — Вечер у камина с чашечкой чая и свежей прессой  —  то, что на данный момент привлекает меня больше всего на свете. — Боже. Это прекрасно. Всегда мечтала о подобном соседстве. — Женщина бросила в сторону Майка беглый, слегка виноватый взгляд. — Мой прежний жилец… Мой Шерлок… — Она снова покосилась на молчаливо застывшего толстячка. — Мой дорогой Шерлок домоседом никогда не был. Всё бегал куда-то, бегал. Как заводной. И вот убежал. Не могу поверить, что он покинул меня навсегда. Что больше не будет этого… бардака. Этой неразберихи. — Она подняла глаза, с укоризной вперившись в потолок, и добавила твердо: — Не могу поверить. И никогда не поверю. — И вновь улыбнулась Джону: — Прошу на второй этаж. Там вы и будете жить, если аренда и домовладелица вас устраивают, милый доктор. Так Джон стал милым доктором, чему радовался несказанно. В квартиру он влюбился с порога. Всё в ней, от дверного молотка до слегка потускневшего зеркала в ванной комнате, соответствовало его представлению о месте, где жить одно удовольствие. Гостиная с высокими окнами, небольшой, но жаркий камин, симпатичная кухня (ничего лишнего, все на своих местах) и спальня, где спится так крепко и сладко. Новые владения настолько пришлись по душе и по сердцу, что Джон очень боялся очнуться от грёз, оказавшись на исходной точке своих неожиданных перемен. С горячей тоскою в груди и отчаянным блеском в глазах. Он недоуменно оглядывался вокруг и не верил, что это средоточие комфорта и безмятежности отныне его среда обитания. Аренда? О боже! Джон готов не есть и не пить, только бы каждый вечер сюда возвращаться, подходить к этим дверям и вставлять в замочную скважину ключ. Свой ключ. Имелась, правда, в квартире ещё одна комната, которую миссис Хадсон показать наотрез отказалась, сказав, по мнению Джона, нечто странное и не совсем вразумительное: — Что там смотреть, милый доктор? Кровать, стулья, тумбочка. Ничего интересного. И вообще — от греха подальше… Вдаваться в подробности Джон не стал, лишь пожал плечами: подальше так подальше. Много ли он потеряет, не увидев какую-то там кровать? Ему вполне достаточно того, что уже послала судьба. Более чем достаточно. Без всяких загадочных тумбочек. И уж тем более — стульев. Майк скептически прыснул: — Вы ещё музей там откройте. — Надо будет, открою, — строго ответила домовладелица, обиженно насупив тонкие бровки. Майк снова прыснул. Но промолчал. И едва слышно вздохнул. На этом инцидент был исчерпан. Запертая наглухо дверь не помешала Джону насладиться ощущением дома сполна. Засыпать и просыпаться под негромкие звуки улицы: шорох шин, редкие позывные клаксонов, приглушенный стук каблуков и шарканье торопливых подошв — что может быть лучше? Что может быть прекраснее стука дождинок по подоконнику? Гула ветра в каминной трубе? Невнятного бормотания телевизора и шипения масла в сотейнике? И этого тихого, опьяняющего буль-буль, когда крутой кипяток отправляется из чайника прямо в большую, уже нежно любимую кружку, и мятный пар клубится божественным фимиамом. Умиротворяющая мелодия жизни. Жизни, которая не кончается никогда, даже если на одном из её поворотов ты схлопотал под дых. Она не зловредна и снисходительна — всегда даст возможность чуть-чуть отдышаться. А потом легонечко подтолкнет: иди, иди, не топчись на месте. И не вздумай оглядываться назад. Так всё и сложилось. Удачно и замечательно. Разве это не повод для гордости? Но особенно Джон гордился собственной мужской неприступностью. Холодной. Твердокаменной. Сказано — сделано: никаких баб. А бабы, то есть кандидатки на его кое-как склеенное сердце и наспех залатанную душу, естественно, тут же нашлись, Джон и глазом моргнуть не успел. Но сначала нашлась работа. Поиски нового места оказались делом несложным. Не минуло и недели с момента его переезда на Бейкер-стрит, как одной из клиник срочно понадобился опытный терапевт. Чудо? А вот и нет. Справедливое распределение ролей: кому-то досталась новая страсть и, возможно, фата с флердоранжем, а кому-то — собственный кабинет, удобное кресло и внушительный список будущих пациентов. Симпатичная дамочка, проводившая с Джоном короткое собеседование, заинтересованность проявила с первой минуты: кокетничала напропалую. Даже для чего-то спросила, не играет ли Джон на кларнете, донельзя удивив своей проницательностью — и как только догадалась?! На что Джон, сурово хмурясь и поджимая губы, ответил, что игра на кларнете отныне не в его компетенции, что он вообще не помнит, как выглядит этот самый кларнет, и вспоминать не намерен. Дамочка растерялась, захлопала глазками и удрученно вздохнула: — Жаль. Я обожаю кларнет. Но если вы к данному инструменту интерес потеряли… — И добавила: — Очень жаль. Джон промолчал, а про себя подумал: «Хватит. Накларнетился. Тем более что игрок из меня, как оказалось, хреновый». * Начался новый виток его биографии. Жили они с миссис Хадсон душа в душу. Хозяйка была ненавязчива, добродушна, чутко улавливала перепады его настроения и не лезла с расспросами, что Джон считал самым ценным в их уютном домашнем союзе. Два месяца пролетели в полной гармонии с миром и самим собой. Неожиданно обретенный причал — Бейкер-стрит 221в. Это раз. Работа в клинике, стабильная и в достаточной степени интересная. Это два. Да и тихая грусть дамочки Сойер, её вздохи и печальные, зовущие взгляды наполняли душу злорадным самодовольством. Недостойных эмоций Джон, конечно, стыдился, но не мог, не мог отказаться от маленькой слабости почувствовать себя хотя бы частично отмщённым. Сара — женщина. А с женщинами у него теперь разговор короткий: никаких кларнетов. И не надо вздыхать. Естественно, на миссис Хадсон антипатия и предвзятость к женскому полу не распространялись. Но она, хвала небесам, к музыкальным способностям своего постояльца интереса не проявляла. И всё было хорошо. Даже сердце вздрагивало всё реже. И воспоминания не душили обидой так люто и больно. Но, как говорится, аз воздам…* Несчастные глаза Сары Сойер и вздохи её неудовлетворенной груди даром для него не прошли. Негоже мстительностью, пусть даже невинной, увлекаться. А уж тем более упиваться… * Чай подернулся пленкой, оседая на стенках кружки неопрятными бурыми кляксами, но статья в British Medical Journal была любопытной и до такой степени спорной, что актуальность утреннего чаепития быстро сошла на нет. Джон сильно нервничал. Возмущался. О чём вообще они думают, когда предлагают такое? Бред. Фанфаронство. Собачья чушь, облаченная в псевдонаучный треп. Запущенный разгневанной дланью, British Medical Journal пролетел через всю кухню, с размаху врезавшись в стену глянцевым телом. И дом содрогнулся… Что за чёрт? Джон потрясенно уставился на журнал. Но наваждение длилось недолго. Уф… Всего лишь входная дверь. Кто-то сначала обрушился на неё яростным стуком (на месте ли самый красивый в Лондоне дверной молоток?!), а потом ворвался в квартиру столь темпераментно, что вызвал почти сейсмическую вибрацию. Раздались возбужденные голоса: отчетливое и явно счастливое «ах, ах, боже мой» миссис Хадсон и рокочущее «бу-бу-бу» неизвестно кого, но рода несомненно мужского. Кто это там? «Бу-бу-бу» нарастало параллельно с дьявольским грохотом, по лестнице что-то неслось. Что-то неотвратимое. Фатальная неизбежность. Рок. Джон привстал, вытянув шею. Сердце барабанило как шальное. Кровь прилила к вискам. Что за налет, мать твою? В дверном проёме возникло Черное-Длинное, оно сверкало глазами и смотрело на Джона с неуправляемым бешенством. — Кто ты такой? — негодующе прошипело Явление, а потом гаркнуло так, что зазвенела посуда на полках: — Миссис Хадсон! Какой-то олух расселся на моей кухне! Кого вы себе завели?! * Мне отмщение, и аз воздам (Библия)