Вас ожидает мистер Шерлок Холмс

В кастрюльке закипело-забулькало, и Джон притушил огонь. Теперь потомить минут сорок, добавить перца, зелени, и мясо готово. Аромат бесподобен, пропитанные соусом ломтики так и просятся в рот. Желудок подал сигнал полной готовности, и голодное слюноотделение Джон решил нейтрализовать чашечкой кофе, на этот раз непременно сладкого — несколько крупинок сахара вкусу напитка не повредят, а вот разбушевавшийся аппетит на время утихомирят. Сделав первый глоток и блаженно зажмурившись, он взял со стола телефон. «Где ты? Очень хочется жрать». И, получив ответ, добродушно хмыкнул: вот чёртов засранец, не может без своих идиотских штучек. «Уже расстегнул. Уже достал. Готов вставить». Расстегнул пальто. Достал из кармана ключ и наверняка уже вставил — в замочную скважину. Входная дверь радостно хлопнула. Ну вот, я же сказал. Шерлок заглянул в кухню, хищно дёрнув ноздрями. — Вкусно пахнет. — Ещё бы. — Я в душ. — Не копайся. Я голоден зверски. — Угу. Их отношения были прекрасными. В самом деле — прекрасными. Джон не помнил столь яркого ощущения умиротворения и уюта. Даже в доме его вполне счастливого детства, где все друг друга любили и оберегали, где каждый старался доставить другому наибольшую радость и проявить максимум заботы и доброты, ему не жилось так покойно. И это при том, что о создании идеальных бытовых условий для них двоих Шерлок даже не думал: нередко мусорил и редко за собой убирал; где-то зависал допоздна и шумно возвращался домой, не обращая внимания на ворчливые реплики потревоженной миссис Хадсон и ярость измаявшегося в ожидании Джона; забывал о камине и холодильнике (его домовитости хватило ровно на две недели, а потом пополнение истощенных продуктовых ресурсов плавно перешло в неизменные, можно сказать, святые обязанности Джона); подолгу колдовал на кухне со своими загадочными изысканиями, беззастенчиво заполоняя обе половины стола и выводя Джона из себя упрямым нежеланием освободить жизненное пространство хотя бы на десять минут — приготовить долбаный сэндвич, чтобы с голоду не подохнуть. — Терпение украшает мужчину, Джон, — многозначительно заявлял он, рассматривая мутную гадость в мензурке. — Живя со мной, ты постепенно превратишься в настоящего мачо — слегка небритого и вечно голодного. От подружек отбою не будет, а для тебя это по-прежнему актуально. — Я выбрит всегда, — сухо возражал Джон. — И мои подружки — не твое хреново дело. Тем более что не от кого отбиваться — никто и не нападает. — Ничего, — успокаивал Шерлок, — сексуальный голод тоже мужчине на пользу, призывно горящий взор и спонтанное уплотнение в брюках делают его неотразимым. Триумф не за горами, Джон. — Иди к чёрту со своим триумфом, — беззлобно рычал Джон и, хватая с полки холодильника первый попавшийся кусок сыра или салями, исчезал в гостиной — усаживался возле растопленного им камина и раскрывал газету. Есть ли смысл воевать с одержимым? Никакого смысла. Тем более что через четверть часа он сам объявится с требованием срочного ужина, ещё и примется возмущаться, что Джон задался целью его уморить — к своей радости. Потому что жалкий, костлявый остов конечно же ни в ком не вызовет интереса, и несчастному телу Шерлока никогда больше не узнать сладости жарких гомосексуальных прикосновений, никто его больше не приласкает. — Успокойся, даже на твой жалкий остов всегда найдутся желающие. Приласкают. — Что ты в этом понимаешь? Что можешь знать ты о грубых мужских проникновениях? Тьфу ты, я хотел сказать, прикосновениях. От голода в голове туман и истончение мысли… Ужин сегодня возможен, как думаешь? Истончение мысли? Ну надо же. Даже мысль отощала у горемыки. — Думаю, да. Возможен. Отношения были прекрасными, и это удивляло Джона снова и снова. Достаточно вспомнить того сумасшедшего, что ворвался в кухню с явным намерением вышвырнуть из дома любого, кто посмел посягнуть на его законное место. Несмотря на собственную идею это место ему уступить. Противоречивость Шерлока не имела аналога, впрочем, как и он сам. Их жизнь размеренно и плавно текла, и совместное проживание не то чтобы не было в тягость, оно было в радость. Да, именно в радость. И прежде всего это являлось заслугой Шерлока — никто иной, как он привносил в их быт невидимые, но осязаемые элементы семьи. Может быть, тем неоспоримым фактом, что по-прежнему оставался длинноногим и длинноруким ребёнком — капризным, безалаберным и своенравным? Кроме вполне невинных двусмысленностей, доставляющих Шерлоку явное удовольствие и незаметно для обоих ставших будоражащей нервы игрой, других поползновений на мужское достоинство Джона не было и в помине. Да и эти милые шалости его не слишком обременяли. Более того, и не признать этого было бы со стороны Джона бессовестной ложью, подобные разговорчики служили приятным дополнением к царящей в их доме гармонии. Пряностью. Острой, но не жгучей приправой. И в этом тоже просматривался гений Шерлока Холмса: создавать вокруг себя атмосферу в достаточной мере безопасного, но весьма привлекательного возбуждения. Кровь в Джоне кипела как никогда. И, чёрт бы побрал этого паразита, небольшое уплотнение в брюках с некоторых пор являлось для него едва ли не нормой. Это было волнующе, но не причиняло видимых неудобств. В конце концов, быть слегка на взводе — не самое худшее состояние для мужчины. Только вот почему-то деликатные притязания Сары Сойер при этом отклика ни в душе, ни в теле Джона не находили, несмотря на несомненную женскую привлекательность претендентки: медовый оттенок волос и тихую зелень глаз. А казалось бы, что может быть проще? И своевременнее? Что уж греха таить, мысли о здоровом, полноценном оргазме посещали Джона всё чаще, а тело требовало его всё настойчивее — намекало «мокрыми» снами весьма неясного, хотя и вполне предсказуемого содержания. Но, как видно, опрометчиво данная самому себе клятва крепко удерживала Джона от неверного шага. Не стремился он начинать всё сначала, отголоски недавней боли нет-нет да и царапали сердце. И дома, с Шерлоком, было до чёртиков хорошо. Два месяца продолжалась идиллия. И за эти два месяца Джон так к Шерлоку привязался, что уже не представлял своей жизни без его ехидного зубоскальства («Пижама? Да неужели? Можешь вздохнуть с облегчением — в ней твоему бесценному органу определённо нечего опасаться»); дерзких и насмешливых провокаций («Джон, посмотри — я не слишком вульгарен? По-моему, в этих брюках от Lagerfeld моя задница напоминает надувную подушку. Ты вообще в задницах что-нибудь смыслишь? О Lagerfeld я даже не заикаюсь…»); приступов дурного настроения и раздраженного брюзжания по малейшему поводу; многословных, воодушевленных тирад на самую неожиданную тематику («Терпеть не могу кротов; подслеповатые уродцы, вредители, пожирающие своих же сородичей; ненавижу каннибализм во всех его проявлениях — что физический, что духовный») с одной-единственной целью: восхитить и очаровать. И Джон восхищался — по-детски искренне и открыто. Слушал о проделках кротов-каннибалов с замиранием сердца, внимал с восторгом и трепетом. И, конечно же, был очарован — противиться безбрежному обаянию Шерлока Холмса было делом столь же нелепым, что и попытка остаться сухим в бушующем океане. Но однажды они крупно поссорились. Джон не смог отказаться от дружеского приглашения Сары Сойер посетить скромненький ресторанчик — день рождения не допускает отказов, даже если ты не собираешься переходить в отношениях на более интимную стадию. Компания собралась немногочисленная, но приятная. Меню радовало разнообразием, напитки — сдержанной крепостью, музыка — ненавязчивостью и взаимной стройностью звуков. Разгулявшийся Джон веселился напропалую: шутил, произносил остроумные тосты, галантно приглашал на танец раскрасневшуюся виновницу торжества, ласково поглаживая её талию и нашёптывая слова признательности и душевной симпатии. Сара довольно кивала и склоняла голову на его сильное, приветливое плечо. — Я рад, что у меня появился такой замечательный друг. Можешь всегда на меня положиться, — хмельно заверял девушку Джон. — И я очень рада, — отвечала она с улыбкой. — Ты тоже можешь... положиться на меня в любую минуту. Дома его ожидал серьёзный скандал. Шерлок расхаживал по гостиной, полами своего эротического халата создавая прохладные завихрения — воздух клубился вокруг него, обдавая разгоряченного Джона приятной и весьма своевременной свежестью. — Ты потный и пьяный. Вся гостиная провоняла алкоголем и чесноком. От тебя разит дешёвым парфюмом. Она настолько несостоятельна, эта твоя сослуживица? Уважающая себя женщина должна дорого пахнуть. О, как же я сразу не догадался! Щедрый подарок милого доктора, да? Ну конечно, кто ещё мог подсунуть бедняжке такую омерзительную отраву. Он остановился напротив кресла, в котором добродушно жмурился пьяненький Джон. — Ты ужасен. Тот вкусно зевнул и поднялся на ноги. — Угу. А где сковородка? — Какая сковородка? — опешил Шерлок. — Та самая, что полагается по закону жанра и которой из ревности ты должен непременно меня огреть. Где был? Чем пахнешь? Как-то знакомо звучит. Кстати, ты забыл про незастегнутую ширинку. Глаза Шерлока гневно сверкнули. — Иди проспись. — Слушаюсь, — улыбнулся Джон, обходя нервно подрагивающего соседа. — Именно об этом я и мечтаю последние полчаса. — Между прочим, про ширинку твою я не забыл, — донеслось ему вслед. Джон обернулся. — И правильно. Ты же видел — она того стоит, — ответил он совершенно серьёзно. И если бы сейчас его спросили начистоту, Джон ответил бы так же прямо (пьяному море по колено, это же всем известно): от собственных слов внизу его живота разлилось вполне узнаваемое тепло — дрожащее, упоительно сладкое, бросающее в головокружительный ад желания. «Трахаться хочется очень сильно, — думал он, лежа в кровати и прилагая нечеловеческие усилия, чтобы сию же минуту не сорваться с места в карьер, покончив тем самым с жаркой телесной мукой. — Ну её к черту, эту дурацкую клятву. Сара очень милая девушка…» Утро началось для Джона с похмелья и каменного лица соседа. Шерлок не отвечал на приветствие и даже не сдвинулся с места, сосредоточенно копаясь на своей половине стола. Вопрос о кофе и завтраке тоже остался открытым. Джон делал в его спину удивлённые мины — ты это серьезно? Повод для демонстративной обиды казался слишком ничтожным и смехотворным. Ну сходил в ресторан с коллегами. Ну подарил женщине «омерзительную отраву». И что? Из-за таких пустяков стоит злиться и отмалчиваться с упорством глухонемого? — Шерлок, в чём дело? Звон разбившейся колбы (или чего там ещё, столь же ценного и необходимого) рассыпался по испуганно затаившейся кухне. — Ты с ума сошёл? Короткое, гневное фырканье. — Ну и чёрт с тобой. Молчал Шерлок три дня. Три чёртовых дня не произносил ни единого слова. В первый день это Джона не особо заботило — похмелье, хоть и было весьма незначительным, знать о себе давало. Наскоро перекусив и взбодрившись чашечкой кофе, он убежал на работу, где об утреннем инциденте быстро забыл — там, среди реальных проблем и страданий, было не до глупых бойкотов чересчур щепетильного Шерлока. Вечером рано улёгся — устал. Да и голова неприятно отяжелела. Молчишь? Ну и молчи. Играй в свои игры, а я — спать. На второй день по телу пробегались мурашки. О, как умел молчать Шерлок Холмс! Многотонная глыба невысказанных упреков давила со всей беспощадностью и, словно разъярённая длань, властно вжимала Джона в любимое кресло. Того и гляди хрустнут шейные позвонки. «Ну разве не идиот?! — расстроенно возмущался он про себя, кидая взгляды в сторону кухни, откуда все эти дни и вечера Шерлок практически не вылезал, намертво приклеившись к ненавистному микроскопу. — Он что, в самом деле меня ревнует? Ерунда какая-то. Не могу в это поверить». На третий день очень хотелось хорошенько его встряхнуть и проорать в лицо что-нибудь особенно нецензурное. В конце концов, поиграл в венецианского мавра* и хватит. Приди в себя, прах тебя побери, и выдай какую-нибудь очередную блядскую чушь. Неужели змеиный источник так быстро иссяк, и твоя мегатоксичность пошла на убыль? Джона грызла неописуемая тоска, он скучал по прежней жизни невыносимо. А потом Шерлок пропал. * Отелло