Вас ожидает мистер Шерлок Холмс

На сообщение Джона о приезде своего лучшего друга Шерлок отреагировал равнодушно. Бровь дёрнулась, губы дрогнули — вот и весь отклик. Но бурной радости Джон от него и не ждал. — Надеюсь, твой лучший друг не собирается поселиться у нас? У нас тепло тронуло сердце, однако тон, с которым был задан вопрос, вызвал желание нахамить. Но желание это Джон героически обуздал, лишь ответил подчёркнуто сухо: — Надеюсь, что собирается. Бровь снова взметнулась, губы изобразили нечто настолько невнятное, что Джон даже задумываться над этим не стал. Загадочные гримасы Шерлока Холмса можно изучать до скончания дней, и всё равно останется десяток-другой, никакой физиогномике не подвластный. — Он кто? — Самый прекрасный человек на земле. * С Фердом Коллинзом они были знакомы уже тысячу лет. Бесподобную тысячу лет. Незабываемую. Сколько событий она вместила, сколько дорогих сердцу воспоминаний. Щенячьи годы с футболом и вестернами, мороженым, кока-колой и содранными коленками (и даже одним выбитым зубом), взбучками от родителей и беспричинным смехом — до икоты, до колик под рёбрами. Голенастое взросление с ненавистными прыщами, порнографическими картинками и ночными поллюциями. С настоящим утренним стояком и желанием прикоснуться к себе по-взрослому, с оргазмами до изнеможения и пылающими от стыда ушами («Я онанист. Если отец узнает, убьёт…»), но невозможностью остановить прорванную плотину. Мятежная юность с первыми и последними в жизни усами — жиденькой порослью, которой было отдано столько кропотливых стараний (волосок к волоску), на которую было вылито столько дешёвого одеколона, и которая в минуту неожиданного прозрения была безжалостно уничтожена со стонами ужаса и отчаянного недоумения: «Какой же я идиот! Как мог я носить на морде этот позор?!» Вечеринки и жаркие поцелуи со всеми подряд, лишь бы утолить проснувшийся голод падких на удовольствия губ. Безумное влечение к сорокалетней соседке и признание в этом мучительном сексуальном грехе бесшабашному Ферди («Да в чём проблема, дружище? Покажи ей свой член, и она твоя»). Учёба в Лондоне (Джон) и в Центральном Вашингтонском Университете (Ферди). Длительная разлука и счастливое воссоединение в милой сердцу провинциальной глуши. Оба, не сговариваясь, вернулись в родной городок, не в силах разорвать связь, оказавшуюся нерушимой и вечной. Настоящая дружба с неизменной мужской солидарностью и искренней верой: я всегда на твоей стороне, даже если Господь плюнет в твою наглую рожу и отвернётся. Среди жизненных аксессуаров Джона Ватсона розовых очков отродясь не водилось. Воспринимая своё место под солнцем с немалой долей здорового реализма, он никогда не считал себя человеком успешным. Но Ферд Коллинз — другое дело. Успех был естественной составляющей его существа: бурливо нёсся по кровеносной системе, насыщая эритроциты весёлой игристостью; гнездился в костях и суставах, придавая его величавой стати несгибаемости колосса. Грудная клетка Ферди шумно качала воздушный поток, поглощая и излучая частицы удачи, и потому рядом с ним даже воздух казался вкуснее и чище, и самая неосуществимая мечта приобретала абрис надежды. Каждому хотелось придвинуться чуточку ближе и окунуться в этот животворящий водоворот, а женщины тянулись к Ферду как подсолнухи к жарким лучам. Они приходили в его жизнь и постель, грелись, насыщаясь щедрыми ласками, а потом уходили, получив сладчайшую дозу и унося эти яркие вспышки в свои чёрно-белые будни. Никто не был в обиде — это же Ферди. Наш Фердинанд Великолепный. У кого есть моральное право удерживать его подле себя? Правда, трем счастливицам это всё-таки удалось. Браки были недолгими, полными театральных страстей (ревность, рыдания, вдребезги разбиваемая посуда и угрозы покончить с собой), а последний и вовсе оказался трагичным: маленькая сучка Аннет взорвала-таки благонравный городок тонким, аккуратным надрезом на своём бледном запястье. Ферд от ужаса чуть не умер и, дождавшись полного выздоровления суицидницы, скоренько с ней развёлся, на целых полгода погрузившись в глухой целибат. Он осунулся, подурнел, жаловался Джону на головные боли и импотенцию («Даже подрочить не тянет, представляешь?»), вяло ел, плохо спал. Одним словом, угасал на глазах, и только личная драма самого Джона вывела его из мрачного ступора. Ферд оживился и накинулся на Джона с яростными упрёками: — Почему ты меня не слушал?! Сколько раз я намекал тебе, что эта жаба ищет тину погуще? — Она не жаба. Она красивая женщина… — … сиганувшая в чужую постель. Жаба. Самая настоящая прыгучая жаба, чтоб ей захлебнуться! Ферд оказался не только хорошим другом, но и здравомыслящим человеком. Именно он помог Джону пережить позорный матримониальный провал, вмиг позабыв собственные страдания и настойчиво вытаскивая его из омута безнадёги. — Хватай свой член в охапку и беги из этой дыры, — сказал он в конечном итоге. Джон кисло взглянул: — А ты? Как ты тут без меня? — Охренел? Неужели тебя в самом деле это волнует? — Конечно. А как же иначе? Ферд растроганно стиснул его понурые плечи: — Спасибо, Джон. Обо мне не думай, я в полном порядке. Себя спасай. Это было в самом деле очень разумно. Дельный совет пришёлся как нельзя кстати, и Джон воспользовался им в полной мере: спасся в квартире на Бейкер-стрит… * И вот Ферд Коллинз приехал, и это событие явилось для Джона настоящим Подарком Небес. Выглядел он как всегда потрясающе: оправившись от супружеского удара, распрямил мощные крылья и вновь воспарил над миром горделивым, свободным орлом. — Чёрт возьми, я и забыл, как зверски ты обаятелен и красив, — выдохнул Джон, увидев его на перроне. Яркого, цветущего, смуглоликого бога в длинном плаще и мягкой фетровой шляпе. С ослепительной улыбкой глумливого беса (о, миссис Хадсон, что бы вы на это сказали?) и ямочками на сытых, эластичных щеках. — Да ладно тебе. По-моему, я растолстел… Как думаешь? — Если только самую малость, но это делает тебя ещё охренительнее. Ферди довольно хмыкнул и подмигнул: — А уж если при этом и член стал чуточку толще, расстраиваться было бы глупо, да? — Да, — рассмеялся Джон, сразу почувствовав себя молодым и сильным — ничего не изменилось, Ферди остался верен себе, и это лучшее, на что можно было в этой жизни рассчитывать. — Я ужасно соскучился. — А я? Без тебя дома всё стало неинтересно, и не будь я так крупно повязан семейным бизнесом… — Он вздохнул. — Эх! — Дела идут хорошо? — Не продохнуть. Но так вдруг к тебе потянуло, что я плюнул на всё и рванул на вокзал. Два дня безделья бизнесу не помеха, и они наши, если не возражаешь. Джон порывисто обнял нежданного, но оттого ещё более бесценного гостя. — Спрашиваешь. Я чертовски счастлив и даже успел оформить отгул. Правда… — Он на миг погрустнел. — Правда, день у нас с тобою всего лишь один — завтра суточное дежурство, а его, как ты сам понимаешь, не отменить. — Чёрт, обидно. Очень обидно. — Но грусть длилась недолго. — Это же завтра, Джон. Завтра. Стоит ли думать и переживать об этом сегодня, когда в запасе у нас весь день и вся ночь? Вперёд. Оставлю вещи в отеле и… — Ты решил поселиться в отеле? — удивился Джон. — Но почему? — Странный вопрос. Предлагаешь к тебе на голову свалиться? Ненавижу доставлять даже самые незначительные неудобства. Кроме того, я привык к независимости, и ты прекрасно об этом знаешь. Но вот в гости завалиться не откажусь. Ты, кажется, говорил, что недурно устроился. И Джон ужаснулся тому, как давно они не созванивались, как надолго потеряли друг друга из виду, и как много с той поры произошло перемен… — Да-да, завалимся обязательно, — пробормотал он не слишком уверенно. — В чем дело, Джон? — Ферди притормозил, разворачивая его за плечи и внимательно заглядывая в глаза. — Проблемы? — Да нет… Всё нормально… — продолжал бормотать Джон. — Только вот… Одним словом, я уже не один. — Как?! — воскликнул Ферд, и, шмякнув Джона по спине с такой силищей, что ствол позвоночника сотрясла штормовая волна, расхохотался на весь перрон. — Вот это я понимаю! А ведь умирал от любви и печали. Ну, Джон… Так это же замечательно! Тем более ты должен меня пригласить — если снова что-то не так, мой меткий глаз тут же увидит неладное. — Он состроил серьёзную мину: — Или боишься, что уведу подружку? Джон, ты меня знаешь — никогда и ни за что я не откушу от пирога своего лучшего друга. К тому же, если твоя лондонская штучка такая, если сразу клюнет, то пусть катится… Джон поднял ладонь в протестующем жесте. — Остановись. И успокойся, ради всего святого. Я имел в виду совершенно другое. Это вовсе не женщина. — Не женщина? То есть? — Глаза Ферди вспыхнули нескрываемым интересом. — Погоди-погоди… Боже. Я и не думал, что стресс так… гм… неожиданно на тебя повлияет. Что ж, — примирительно заключил он, — ничего удивительного. Жизнь не стоит на месте и такого рода связями уже никого не шокируешь. Конечно, меньше всего я ожидал подобного от тебя, но… Чёрт! Это даже лучше: мужчины не по моей части и в этом смысле Фердинанд Великолепный тебе не опасен. Правда, я могу растеряться и не сразу понять, что за фрукт тебя охмурил… При слове охмурил Джон наконец-то очнулся и вынырнул из пучины философско-дружеских рассуждений Фердинанда Великолепного. — Ты охуел?! Что ты плетешь? — А что? — Мать твою, это просто сосед! Он… Мы с ним… Короче, хватит торчать на вокзале, поехали в твой отель, а по дороге я всё тебе расскажу. — Джон намеренно больно ткнул Ферда под рёбра. — Выдумщик. Совсем мозги набекрень? — Ох, Джон. — Облегчение друга было таким очевидным, что Джон рассмеялся. — Если честно, ты до дохлых чертей меня напугал. * Избавившись от довольно внушительного баула (Джон не преминул отметить, с каким вызывающим шиком устроился Ферди на жалкие пару ночей, какой приличный выбрал отель — видно, финансовые дела его поцелованного ангелом друга и в самом деле неуклонно шли в гору), они неспешным шагом тронулись в сторону Пикадилли, благо погода стояла вполне терпимая: хоть обессиленное осенью солнышко и упаковали хмурые тучи, с неба, слава богу, не сыпалась унылая морось, а легким туманцем дышалось легко и приятно. Прогулка затянулась — так много воспоминаний нахлынуло разом, и несколько месяцев вдали друг от друга превратились вдруг в целую вечность. Они с удовольствием воскрешали в памяти события своей жизни — недавние и полузабытые, приятные и не очень, и каждое из них теперь было окрашено по-новому ярко, и вкус его был по-особенному остер. «А помнишь?..» «Тогда мы здорово развлеклись…» «У тебя от ужаса даже глаза дрожали…» «А у Энти в гараже? О боже… Разве можно быть такими придурками?..» «Бедняжка Одри, как она в тебя втюрилась. Ты был настоящим ослом, Джон, такую славную куколку проморгал…» Они шли и шли, не замечая времени, не зная усталости, прихлебывая из бумажных стаканчиков горячий Inenсо и жмурясь от удовольствия, болтали, перебивая друг друга, но прошлое отступать никак не хотело. И только жалобно застонавшие ноги и жестокий голодный спазм прервали их затянувшийся марафон. Да и небо недаром хмурилось — редкие дождинки прохладно оросили разгоряченные лбы и щеки. Первый попавшийся на пути ресторанчик показался обоим едва ли не Меккой. — Дерьмо, — Ферд рухнул на стул, откидываясь на удобную спинку и блаженно закрывая глаза. — Я горю с головы до ног. Джон, по-моему, мы установили какой-то новый рекорд. Сколько мы прошли, интересно? — Страшно подумать. Сильно устал? — озабочено хмурился Джон. — Безумно. Но скажи мне сейчас: Ферди, прогуляемся до Антарктиды, и я отправлюсь с тобой не задумываясь. Как давно мы не виделись, Джон! Как давно не чесали языками вот так! Наверное, я старею, но мне страшно этого не хватает. У меня никого нет ближе тебя. — И у меня нет, — ответил растроганный Джон и виновато моргнул. Хоть чуть-чуть, но душой он всё-таки покривил: у него появился Шерлок, и если место Фердинанда Великолепного он занять не успел, то рядышком уже пристроился. Потому что великолепен не меньше. И вообще… — Что закажем? — Ферди внимательно изучал меню. — Я голоден и иссушён жаждой крепкого алкоголя. Надеюсь, ты настроен решительно? — Весьма. — Джон оглянулся по сторонам: — А мне здесь нравится. Да и за окном, глянь, чёрт знает что такое. — (По стеклам уже обильно лило — дождь набирал полную силу.) — Вовремя мы сюда занырнули. — В таком случае, пьём и едим, пока не лопнем. Не возражаешь, если нашим меню займусь я? Что касается выпивки… — Как всегда. Мои вкусы не изменились. — Водка? — Водка. — Отлично. А я вот в последнее время пристрастился к несерьёзным французским винам. — Пижон. — Идиот. И главное — водка мне нравится больше. Жить от неё хочется, Джон, и никакой изжоги. Заказал Ферд с ожидаемой щедростью. Джон подумал было о скромности своего состояния, но думал недолго — разве подобные пустяки важнее сияющих глаз цвета крепкого кофе, взирающих на него с такой ненасытностью? Ферди… Солнечный Фердинанд закатился в далекий Лондон, потому что соскучился, а выкручиваться Джону не привыкать. Да и с кем ещё он может вот так напиваться и объедаться под шум осеннего ливня? Вряд ли такое повторится в ближайшее время. Главное, чтобы денег хватило — не хотелось бы облажаться перед драгоценным гостем. Но Ферд наклонился и прошептал: — Если сейчас ты заведёшь свою излюбленную шарманку, я разозлюсь. — Какую шарманку? — удивлённо вскинулся Джон. — Ты о чём? — О твоих идиотских принципах. Сегодня я угощаю, и попробуй только мне возразить. — Нет, — отрубил Джон. — Этому не бывать. — Я же сказал — разозлюсь, — напомнил Ферди сурово, но тут же смягчился: — Джон, пожалуйста, доставь мне это маленькое удовольствие. Разве я о многом прошу? Не думаю, что твой доход… Джон разозлился: — Вы что, сговорились исследовать мой доход? Какого хера?! — Сговорились с кем? — Не важно. С таким же грёбаным выскочкой. Ферди, не обижай меня, хорошо? И не порти радости встречи. — Чёрт с тобой. — Ферд с досадой опустил кулак на белоснежную скатерть. — Родятся же на свет такие кретины! — Полные кретины, дружище, полные, — примирительно улыбнулся Джон. — Пойми меня правильно, Ферди. Я что, не мужик? — Ты самый-самый из всех мужиков, — горячо отозвался тот. — Но я тоже мужик, или ты сомневаешься? Короче, ладно, разберёмся потом. А сейчас мы выпьем, и ты подробно расскажешь мне о соседе. — …Они все в него влюблены, понимаешь? — Все? Кто это — все? — Ну, все… Поголовно. Джон был восхитительно пьян. Не тяжело и мрачно, когда вот-вот провалишься в небытие, очнувшись потом в полнейшем непонимании происходящего и со слабым представлением о собственной жизни. Он был пьян именно восхитительно: весело, бесшабашно. Когда все по плечу и каждая звёздочка на небе подмигивает как другу. Ферди слегка качнулся на стуле. — А по-моему, влюблён именно ты. — В кого? — В соседа своего, в кого же ещё? Джон непонимающе хлопал глазами. — Я? Влюблён? В Шерлока? Ты спятил? — Ничуть. Давай-ка выпьем ещё… Они выпили, и Ферди продолжил: — Сколько часов мы здесь пьём и едим? — Не знаю, — растерянно отозвался Джон и взглянул в окно. — Дождь перестал. Стемнело. — Дождь час как перестал. И стемнело давно. Но я не об этом. Всё это время наш разговор вращается вокруг твоего замечательного соседа. О чём бы ни заходила речь, итог один и тот же: Шерлок и всё, что он делает или говорит. Ты даже жалуешься на него… нежно. — Неужели? — Отсохни мой язык, если вру. — Я не жалуюсь, — пробормотал Джон. — Просто объясняю, какой он… каким он бывает сложным. И непонятным. Например, недавно он вдруг пропал, и я… — Ну-ну. — Что — ну-ну? — Джон осёкся, сильно занервничал и даже чуточку протрезвел. Неужели он и в самом деле настолько зациклен на Шерлоке? — Вот-вот. — Что — вот-вот? Не надо передёргивать, ладно? И искать в моих словах какой-то блядский подтекст тоже не надо. Что за глупости в самом-то деле?! — горячился он, затравленно поглядывая на Ферди. — Шерлок — мой… мой… — Друг? — Да. Да! — Допускаю. — Ферд выразительно поднял указательный палец: — Но! Я ведь тоже твой друг, правда? — Ты ещё спрашиваешь?! — возмутился Джон и неожиданно всхлипнул: — Лучший. Близкий. Я… я тебя обожаю, Ферди. Обожаю. — А ты хоть раз рассказывал обо мне своему соседу? Джон потрясённо застыл. Да ему даже в голову это не приходило. — Я… У меня не было времени. — Не было времени? И это за несколько месяцев? — усмехнулся Ферди беззлобно. — А за несколько жалких часов ты рассказал мне о соседе столько всего, что я уже люблю его как родного. Осталось только сделать окончательный вывод: ты от него без ума. — Он человек интересный, — вяло попытался оправдать свои странности Джон, чувствуя, как стало жарко в подмышках и даже не думая набрасываться на Ферди с упрёками. Это и в самом деле было довольно странно. — А я, по-твоему, барахло? Скучное, тупое барахло, да? — Ну что ты! Господи, да интереснее тебя невозможно представить… — Ты не думай, — пресёк его излияния Ферди, — я не ревную и не обижаюсь. Просто открываю тебе глаза. Они замолчали. Пытаясь осознать услышанное, Джон тупо пялился на то, как хмельной Ферди не совсем уверенно кромсает ростбиф. Наконец волна ошеломления схлынула, и дар речи вернулся. — Опять фантазируешь? — сипло выдавил он и жадно припал к бокалу с минеральной водой. — На что открываешь глаза? Когда это я в мужиков влюблялся? Ты с пеленок знаешь каждый мой шаг. — Да, знаю. Но я реалист, — деловито ответил Ферди, подцепив на вилку кусочек мяса. — Жизнь научила меня не удивляться и относиться ко всему философски. Да брось ты, Джон. Ничего такого я в этом не вижу, поверь. Мужики что, не люди? Скажи, он красивый? — Да, — живо откликнулся Джон. — Очень. У него глаза… рот… — Но заметив торжествующий блеск в глазах Фердинанда и его понимающую ухмылку, рассвирепел так, что сорвался на крик: — Ты соображаешь, что говоришь, идиот?! Соображаешь?! Представь, что я вдруг выдаю тебе нечто подобное! «Ферди, ты сладенький педик…» Где после этого мои зубы, как думаешь? Правильно, на твоем кулаке. — Не кипятись. Не тронул бы я твои зубы. Но в глаз бы ты схлопотал, это точно. Исключительно за сладенького педика. — Вот видишь. А меня, значит, можно заподозрить в таком дерьме? Докатились! Я тащусь от парней. Черт бы тебя побрал, Мудило Великолепный! — Не от парней — от парня. И, между прочим, твоя неадекватная реакция свидетельствует… — Наткнувшись на гневно полыхающий взгляд, Ферди притворно шарахнулся, закрываясь скрещенными руками. — Надеюсь, ты не припрятал в кармане скальпель? — Припрятал, не сомневайся. Для таких вот философски настроенных говнюков. Так что лучше тебе воздержаться от психоанализа. — Да я уже умолкаю, Джон. Ни словечка на эту тему, богом клянусь. Сейчас мы допьем всю эту чёртову водку, а потом ты покажешь своего потрясающего соседа. В гости-то пригласишь, или мне уже нихрена не светит? — Приглашу, — слабо улыбнулся Джон. — Увидишь, как я живу. — И с кем. — Заткнись, придурок. Ферди заразительно расхохотался. И Джон не выдержал — прыснул. Сердиться на славного Ферди? О боже, какая чушь… Пока допивали чёртову водку, снова начался дождь. Пришлось заказать ещё. К ней присовокупилась новая партия свежих закусок, от одного вида которых даже при осоловелой сытости организма желудочный сок весело забурлил. Потом сладкоежке Ферди захотелось пирожных, и он заказал две коробки на вынос. — Задобрим твою мегеру. — Мегеру? — Мысли в хмельной голове перетекали мутно и тяжело. — Она не мегера. — Почему-то Джон решил, что речь идёт об их славной домовладелице. — Я же тебе рассказывал, пьяная бестолочь, что она чудесная женщина. Добрая, мудрая. Сущий клад. И приняла меня как родного. — Не понял. — Ферди громко икнул. — Извини… Не понял — так она всё-таки женщина, эта твоя… Шерлок? — Моя Шерлок? — Джону тоже страшно захотелось икнуть, но он сгруппировался и героически подавил малоприличный звук. — Почему она женщина? Она мужчина. А ещё она ядерная зараза. Минное поле. Гром среди ясного неба. И вообще козёл. — Та-ак… — По лицу Ферди пробегали неясные тени. — Кажется, я запутался и не совсем понимаю, в чём тут подвох. Но, думаю, на месте всё станет ясно. Нам пора. Из-за счёта они спорили шумно и долго и снова едва не поссорились. В итоге победа осталась за Джоном с его плебейской щепетильностью, и с досады Ферди прихватил бутылку баснословно дорогущего коньяку — пирожные запить. В такси Джон вдруг вспомнил о времени. — Который час? — Четверть одиннадцатого. — Надо бы позвонить. Мало ли… — Звони. Она у тебя что, очень нервная? — Бывает. И сколько можно повторять — у меня не она, а он. Таксист бросил недоумённый взгляд и презрительно фыркнул, пробубнив что-то явно не лестное. — Разберёмся, — сказал Ферди, зевнув широко и вкусно. Шерлок ответил на пятом гудке: — Я занят. — Значит, не спишь. Мы тут с Ферди. У нас коньяк и пирожные. Не возражаешь? — Против пирожных и коньяка? Не возражаю. Вези. И отключился. — Слава богу, дело улажено, — облегчённо выдохнул Джон. — Знаешь, по-моему, он даже обрадовался. Точно — обрадовался. Какой же он всё-таки… — Джон, ты улыбаешься как дебил. — А я улыбаюсь? В покачивающемся тепле они задремали, привалившись друг к другу и время от времени сталкиваясь головами. Кэбмен посматривал в зеркало и тихо шипел. Затормозил он намеренно резко, и оба седока вмиг очнулись от дрёмы, врезавшись в спинки передних сидений. — Ты что творишь, гад? — возмутился Ферди. — Укокошить нас вздумал? — Приехали, господа, — невозмутимо ответил таксист. — Платите по счёту. — Хрен получишь на чай. Выбирайся, Джон. В квартиру входили крадучись — берегли покой миссис Хадсон, о существовании которой Ферд наконец-то вспомнил, правда, лишь у дверей квартиры. — А мы не потревожим старую леди? — Бог с тобой, — негодующе замахал на него Джон. — Она вовсе не старая. Она просто леди. Тшш, не топай как слон. Они попеременно шикали друг на друга, толкались и пьяно хихикали. В итоге с грохотом опрокинули вешалку и замерли с раскрытыми ртами и выпученными глазами. — Твою мать… Но миссис Хадсон на шумную возню в прихожей не откликнулась, деликатно проигнорировав ночной беспорядок. Бывает. С мужчинами такое бывает. И, боже мой, это совершенно не её дело. А может быть, она просто очень крепко спала, убаюканная барабанной дробью дождинок и невесомым теплом любимого гагачьего одеяла. В сумеречной гостиной оба не выдержали — рассмеялись. — Ты хотя бы поднял эту чёртову вешалку? — Не помню. А ты? — Кажется, нет. Буду уходить, подниму. — Никуда ты не будешь уходить. Останешься здесь. Со мной. И не спорь. — Положишь к себе под бочок, сладенький педик? — Убью сейчас дурака. — Ну и где же твоя ненаглядная краля? — Думаю, в кухне. Это любимое место её… блять, его дислокации. — Ну пойдем. Или ты трусишь? — Заткнись. И не ори слишком громко. — Не буду. — И заорал: — Мистер Сосед, ау! Вы где? Ответом была вполне предсказуемая тишина. — Шерлок!  Это м… мы… Джон замер в дверном проеме, пытаясь выдавить хотя бы ещё одно слово. Позади него притихший Фердинанд негромко присвистнул и прошептал, обжигая затылок: — Ты в самом деле находишь его красивым?!