Вас ожидает мистер Шерлок Холмс

Через каких-то два с половиной часа Джон находился уже на другой планете, и на этой планете всё было предельно просто и ясно. И дышалось легко. И люди были людьми, а не экзотическими лианами, гибко льнущими к коже и до последней капли высасывающими вспененный мозг. Одни болели, другие лечили — простейшая форма жизни. Шприцы, катетеры, марлевые повязки. И никаких лиан. Через два с половиной часа его уже не очень волновало, что Фердинанд так и не позвонил и не ответил на вызов. К чему утруждать себя ненужными размышлениями? Тайны той планеты были Джону давно известны — откровенно говоря, там для него давно уже не осталось тайн. Ну и пусть. Ну и хорошо. Да и не до того ему было. Подозрение на острое воспаление мочевого пузыря и гнойный аппендицит — вот вещи, достойные по-настоящему пристального внимания. Но потом душа разболелась. Каким бы супергнойным ни был аппендикс, мысли о парочке назойливо сверлили подкорку. Тем более что первый наплыв пациентов сошёл на нет, и одинокая тишь кабинета да шорох редких осенних дождинок принесли с собою тягостную маету. Где они? Чем поглощены эти двое настолько, что Ферди не в состоянии отозваться на якобы ожидаемый им звонок? Звонок от старины Джона, которого не скоро ещё увидит. Да и увидит ли вообще. Ясно, чем… «Друг другом, — отважно сообщил он себе самому, и сердце мучительно обожгло. — Трахаются. Или корсиканским блядством никак не могут натешиться. Предатели». Стетоскоп вдруг стал ощутимо тяжелым, и Джон раздраженно содрал его с шеи. Удавка. Болтается дохлой змеёй. И этот грёбаный дождь… Надоело всё. По части предательства это был, конечно же, полный абсурд. Клятву не трахаться никто ему не давал — в этом смысле и Шерлок, и Фердинанд были безгрешны и кристально чисты. Кроме того, уж если быть исключительно честным перед собственным сердцем, тонущем в иррациональной обиде, основным источником его душевных терзаний был сейчас именно своевольный сосед. Шерлок. А какие претензии могут быть у гетеросексуала с прицелом на если не ближайшие, то во всяком случае перспективные изменения в личной жизни (Сара Сойер, игра на кларнете и прочие удовольствия пока ещё холостого мужчины) к убежденному гею, беззастенчиво и нимало не мучась раскаянием «свернувшему» целых восемь кадыкастых гусиных шей? Какие вопросы, и какого, собственно, свойства? Тревога за судьбу Ферда Коллинза? Да ладно тебе, Джон, дружище. Нашел, за кого трепетать. Довольно жалкого и неубедительного притворства! Свернуть шею Фердинанду Великолепному? Себе дороже. Человек он бывалый, и сам кому хочешь её свернет. В такой адов узел затянет, что даже пищать сил не останется — только перышки полетят да захрустят позвонки. И разве не знал этого Джон всю свою жизнь? Какое же тогда может быть беспокойство за его чисто мужскую невинность? (Сказать даже про себя «за его задницу» Джону не позволила совесть). Сексуальная неприкосновенность Фердинанда может быть нарушена лишь с согласия самого Фердинанда. Если член Фердинанда вдруг оказался во рту Шерлока Холмса, то этого захотел сам Фердинанд. И если Фердинанд развлекается с мужиком, значит, таков его интерес. Это закон, если хотите. Бросить себя как какого-то сопливого мальчишку Ферди никогда и никому не позволит. Господи, да Шерлок со всем своим рафинированным аристократизмом, с облегающими рубашками и шелковыми носками, с костюмированными представлениями и дышащей изощренным эротизмом холодностью даже глазом моргнуть не успеет, как окажется в полной зависимости и от его сумасшедшего темперамента, и от неутолимой жажды единовластного обладания. Но, возможно, именно к этому Шерлок и стремился в своих неустанных поисках счастья? Именно это ему и надо? Яростного напора и подчинения. Такие независимые интеллектуалы, как он, зачастую только и ждут, когда их посадят на крепкую цепь. Ещё и спасибо скажет. Фантазия Джона разбушевалась вовсю. Находя в собственных переживаниях извращенную остроту, он уже думал о Ферди и Шерлоке, как о едином целом, и в этих плавно текущих думах до воображаемого алтаря было буквально подать рукой. И он бы непременно возник, этот самый алтарь, не прозвучи запоздало (а, может быть, и весьма своевременно) звонок Фердинанда. — Чтоб меня! Джон, прости, — с досадой причитал Ферди. — Похоже, я проспал все на свете. Оказывается, Шерлок дважды пытался меня растолкать, но ты же знаешь, какая я спящая красавица с большого похмелья — даже поцелуем не разбудить… Что? Ха-ха. Да пошел ты! Это я Шерлоку. Представляешь, Джон, этот негодник врёт, будто именно это он и пытался… Что ты сказал? В губы? Так я тебе и поверил! Он говорит, что мусолил мне губы, чёртов пошляк. Как дела, Джон? Почему ты молчишь? — Слушаю. И наслаждаюсь вашим весельем. — Да, веселимся. Но это всё Шерлок. Я пытаюсь выйти из своего коматозного сна и дую крепчайший кофе, а он пытается окончательно сбить меня с толку. Джон снова набросил на себя стетоскоп — тот уже перестал быть раздражающим фактором, резко переродившись в фактор защитный: если не в амулет, то уж точно во что-то, способное удержать от неуместной и необратимой горячности. До дрожи хотелось наговорить каких-нибудь колкостей, ехидные словечки дружно толпились на языке — выбирай любое на вкус, — и Джон крепко прижал к губам звукоприемное устройство своего амулета, с тоской отметив, что Шерлок, будь он в эту минуту рядом, непременно посмеялся бы над его безотчетным желанием поднести головку поближе ко рту, какому бы инструменту эта головка ни принадлежала — музыкальному или медицинскому. Они там жизни радуются, а он с ума сходит, и главная загвоздка этого безобразия в том, что сам ни черта не понимает, от чего именно. Но после короткой паузы Ферди продолжил грустно: — Я проснулся с мыслями о тебе, Джон. И о жизни вообще. У тебя есть пара минут для серьёзного разговора со старым товарищем? — Серьёзный разговор на пару минут? Хм… По-моему, маловато. Но, да, конечно, Ферди. Для тебя — всё моё время. — Джон ужасно разволновался: сейчас ему сообщат о коренных изменениях в жизни и, не дай бог, ещё совета попросят. А что может посоветовать в этом случае Джон? Бери, Фердинанд, это диво в охапку и радуйся, что так бешено повезло? Наверное, да… Да. — Шерлок рядом? Ты собираешься говорить при нём? — Шерлок? — чуть растеряно переспросил Фердинанд. — А что — Шерлок? Могу и при нём. Джон, он отличный парень, хоть и с причудами. После тебя Шерлок единственный, на кого я смог бы потратить остаток жизни, не разочаровавшись даже в одном дне. Точно тебе говорю. Но в данный момент я один. Он развил тут бурную деятельность. Говорит, что ты останешься очень доволен. Но это не важно, сам увидишь, когда вернёшься. Так вот… «Бурную деятельность? Интересно. А как же прогулка по Лондону? Обед? Или уже передумали?» — …Джон, ау. Ты со мной? — Что? О, прости, Ферди, я немного… меня слегка отвлекли. — Кто-то пришёл? Говорить неудобно? — Всё нормально, дружище, я весь внимание. — Хорошо. Понимаешь, Джон, — начал Ферди не очень уверенно, — эта наша встреча… И Лондон… И Шерлок… Я вдруг словно очнулся. Словно глаза открылись. Какого дьявола я засел в нашем милом местечке, Джон? В этом уютном тупичке, где каждый куст знаком до последнего листика? Вкалываю с утра и до ночи, а жизнь — сама по себе. Нет, я, конечно, в постоянных разъездах, ты же знаешь, не сижу на мешке с деньгами, как спятившая наседка. Но всё-таки жизнь — сама по себе, и её не так уж много осталось. Джон слушал душещипательную преамбулу, вжимая в ушную раковину телефон. «Ну… Скажи же, Ферди, скажи. Не мучай. И сам не мучайся». — Романы, от которых челюсти сводит — однообразны и все как один бессмысленны. — Трагизм нарастал. Отзвуки горечи в, как правило, бодром и самоуверенном голосе Фердинанда были столь непривычны слуху, что Джон посчитал их либо неправильно понятыми, либо насквозь притворными. Но к чему бы Ферди перед ним притворяться? Когда такое бывало? Никогда не бывало. Пока Шерлок не появился на горизонте… — А эти мои тупые женитьбы? Господи, Джон, не могу поверить! Зачем? Как хорошо, что твоя жаба вовремя тебя бросила. Теперь ты в Лондоне и сам себе господин. — Можно подумать, ты не господин, — вставил словечко Джон. — Не сравнивай. Ты всегда был чистосердечен. Правдив. А я? Ни одну из своих женщин я по-настоящему не ценил. И не хотел. Баловство, глупые игры в любовь, а на самом-то деле… «По-настоящему? Выходит, теперь ты узнал, что такое — хотеть? Узнал это с Шерлоком, да? С этим… С ним?» — …Одним словом, я решил всё поменять. Так и есть, будь проклято всё на свете! Всё решил поменять, и теперь я начинающий адепт корсиканских минетов. Готовься стать шафером, Джон. Одним на двоих. Господи… — Так уж и всё? — Ну не совсем всё. Стояк в моих штанах останется прежним, в этом не сомневайся, — ухмыльнулся Ферди. — И сердце, в котором всегда найдется место для старого друга. Но… В нашем городе я не останусь. Ни за что. Без тебя там такая тоска. Сам не пойму, как у меня получилось выдержать эти несколько месяцев. Короче, Джон, я решил: не рвануть ли мне в Вашингтон? Там осталось много хороших ребят. Однокашников, да и просто знакомых. Сердце Джона билось громко и часто. Конечно, в Вашингтон. Куда же ещё? Прекрасное место для того, кто решил начать всё сначала. Чёртов Шерлок — умудрился-таки инфицировать Фердинанда своей жаждой к полетам и прыжкам с ветки на ветку. И в такой минимальный срок! Что за бесовская сила в нём притаилась? И почему противиться ей нет никакой возможности? — Что ж, неплохо, — промямлил он. — Это неплохо. А как же твой бизнес? — Я тебя умоляю, Джон. Бизнес… Открою небольшой филиал, какие проблемы. Деньги я смогу делать даже у дьявола в заднице, уж ты мне поверь. И Джон спросил: — Тебе это посоветовал Шерлок? — Спросил и тут же прикусил язычок — прозвучало чересчур напряжённо. Не хотелось бы показаться воодушевлённому Фердинанду расстроенным и унылым. — Посоветовал? — Ферди прыснул. — Бог мой, дружище, мало ты меня знаешь? Кто может мне посоветовать? Но в чём-то ты прав — этот парень перевернул всю мою жизнь. Есть в нём что-то такое… Неодолимое. Только не думай, — поспешил он заверить, — Шерлок — это Шерлок, а ты — это ты. — Я и не думаю, — вяло откликнулся Джон. — Я уж совершенно точно не он. И Джон понял, понял со всей оглушающей ясностью, что вернувшись на Бейкер-стрит, Шерлока он там не застанет. Опустошение было настолько глобальным, что скрыть его не получилось: голос дрогнул и упал до глухого, невнятного бормотания. — Для чего ты мне всё это выкладываешь? Сам же сказал, что в советчиках никогда не нуждался. — Что значит — для чего? — удивился Ферди. — Всё ещё не понимаешь? — Он разочарованно вздохнул, а потом спросил: — Скажи, что тебе Лондон? — В смысле? — Хорошо, просторно — я понимаю. Но ведь не дом родной. — И?.. — Я предлагаю тебе как можно быстрее разобраться с делами, покидать в чемодан вещички и приехать ко мне. — Куда? — В Вашингтон. Виниловая трубка больно врезалась в онемевший загривок — так яростно вцепился Джон в свой задёрганный уже стетоскоп. «Ах вот оно что?! Хорошо же ты, дружище, придумал. Жить втроём? И в качестве кого у вас буду я? Нет уж, увольте, сами как-нибудь разберётесь». Он сделал глубокий, успокаивающий вдох и попробовал засмеяться — получилось довольно жалко. — Ферди, ты верен себе — куда ты меня зовёшь? В какой Вашингтон? Тебя самого там, по-моему, ещё нет. — Но я там обязательно буду. Подумай, Джон. Какая разница, где и кому лечить животы? Американские грыжи ничем не хуже британских. — Нет. — Джон решительно отмел предложение Фердинанда, а заодно дал понять, что этот непонятный разговор пора завершить. («Хватит, Ферди. Действительно — хватит. Не удивлюсь, если эта замечательная идея принадлежит не тебе».) — Спасибо, конечно, но, уверен, без меня вам будет значительно лучше. — Вам? — переспросил Фердинанд. — Кого ты имеешь в виду? «Не хочет признаваться сейчас. Что ж… Как видно, решил устроить мне маленькую неожиданность. До чего же мило». — Тебя и… твоих вашингтонских друзей. — Не уверен, что до меня дошло, но, по-моему, ты сказал что-то не то. И тон твой мне совершенно не нравится. — Голос Фердинанда заметно сник и утратил нотки азарта. — Ну хорошо, Джон. Поговорим об этом чуть позже. Шерлок меня торопит. Теперь позвоню лишь с вокзала — программа у нас довольно обширная. Да и не хотелось бы своими глупыми выдумками и мечтами отвлекать тебя от работы. Обиделся. Гнетущее чувство несправедливого обвинения не покидало Джона ни на минуту. Как бы и чем бы ни был он занят в течение дня, под сердцем ворочался неприятный ком из недоумения, сомнения и вины. Звонок с вокзала и торопливая болтовня Фердинанда, его наигранная бравада и натянутый смех усугубили и без того возросшее до критичных размеров раскаяние. — Ферди… Ферди… — торопливо и отчаянно повторял Джон, перекладывая телефон от одного уха к другому. — Вы… Вы не промокли? Весь день под дождем. Хорошо пообедали? Не опаздываете? Удачи тебе. Предавай привет всем, кого увидишь. И зайди к моим. Чёрт, какой же я олух — не догадался приготовить для них подарок. — Не переживай, Джон. Лондонских сувениров, что мы с Шерлоком накупили, хватит на всю нашу дыру. А для твоих я приобрел нечто особенное — какую-то многофункциональную мультиварку, или как там эта хреновина называется… Мама будет довольна. — Спасибо, Ферди. Ты самый замечательный сукин сын. Удивительный. Лучший на свете. А я дурак и осёл. Джон метался по кабинету как ненормальный — натыкаясь на мебель и стены. Его разрывало от грусти и боли. — Да ладно тебе, — ухмылялся Ферди. — Ерунда. Не забудь о том, что я тебе предлагал. Я не шутил. Я никогда не был настолько серьёзен. Буду ждать тебя, дурака и осла. — А Шерлок? — вдруг громко выкрикнул Джон. Но связь внезапно оборвалась, и больше Ферди не перезванивал. «Может быть, я и в самом деле всё неправильно понял? — терзался Джон, как безвременную кончину переживая его отъезд. — С чего я решил, что они с Шерлоком… делали… то самое? Глупость какая. Но даже если и так, разве это имеет значение? Кто дал мне право судить? Неправильно, неправильно… Всё неправильно». Он даже не пытался прилечь, хотя дежурная ночь не предполагала неожиданностей и эксцессов — в конце концов, это всего лишь рядовая клиника, а не медицинский центр мирового значения. Застеленная белоснежно и хрустко кушетка не манила, а напротив — вызывала стойкое неприятие. Джон бродил по коридорам, пил кофе, грыз галеты, читал, листал истории болезни и прикорнул только под утро. Сломила его не усталость, сломили его бесконечные думы, от которых болезненно пылали виски. Да и обильные возлияния накануне сыграли не последнюю роль, оставив в организме свой разрушительный след. Утром голова работала значительно лучше и основным лейтмотивом аналитической рефлексии Джона были слова идиот и кретин. Но переступив порог Бейкер-стрит, он понял, что никакой он не идиот, что не ошибся, и что всё именно так и есть — правильно, хотя большего абсурда, чем эта вмиг возникшая в его подсознании мысль, вообразить уже невозможно. Что ж в этом правильного-то, скажите на милость? Дверь в квартиру миссис Хадсон была приоткрыта, и Джон сразу понял, что домовладелица давно уже на ногах. И почему-то это показалось отвратительным знаком. — Миссис Хадсон, вы уже поднялись? — крикнул он в насторожённую тишину. — Я здесь, — раздался бесстрастный голос, от которого по коже рванулись крупнокалиберные мурашки. — Здесь. Она сидела за столом в своей чистенькой кухне и плакала. — Что случилось? — обеспокоился Джон и просюсюкал противно и лживо: — Из-за чего эти горькие слёзы? — Из-за чего? Полюбуйтесь. — Покрасневшими глазами леди указала на две больших коробки, картонными глыбами возвышающиеся возле окна. — Он сказал, чтобы я попросила вас… — женщина всхлипнула, — …вас, милый доктор, убрать всё это в чулан. Сказал, что пригодится не скоро. — Она неделикатно высморкалась и произнесла торжественно и печально: — Поздравляю вас, Джон. Я видела того, с кем он вчера уезжал. Больше Шерлок сюда не вернётся.