***
Люси не понимала ничего. Леви молчала, как и ее совесть. Девушка тихо сидела за школьной партой и решала задачи, ни разу не посмотрев на доску, возле которой стоял ее одноклассник и пытался хоть как-то, но выкрутиться, чтобы не получить плохую отметку. Но он все равно ее получит, потому что не знает даже элементарных вещей. А Леви знала, но не подсказывала, хотя сидела на первой парте и чувствовала его умоляющий взгляд. Люди этого не достойны. Люси терзали сомнения. Леви выглядела, как и обычно, как будто ничего не произошло. Сколько часов, дней, месяцев она вынашивала в себе все то, что хотела сказать своим подругам? Или уже бывшим подругам? Люси не хотела принимать это. Люси все отрицала, отрицала. Отрицала реальность происходящего, как будто это все — лишь игра ее маленькой коварной подружки, которая золотым-оранжевым куполом разлетится в ничто, стоит лишь протянуть руку и проверить ее на прочность. Но Люси не могла протянуть свою руку. Леви уходила от нее все дальше и дальше, в пучину страха и боли, презрения и ненависти. Страх острыми ветками царапал ее кожу на плечах, а ядовитый воздух оседал в легких. Люси кричала громко, отчетливо, кричала так сильно, лишь бы Леви ее услышала и, наконец, прекратила падать во тьму. Но МакГарден закрывала уши и шла дальше, позволяя камням под ее ногами рассекать кожу и пить кровь. За Леви тянулась алая дорожка крови и горьких слез ненависти. Прозвенел звонок, и урок кончился. Люди выходили из душных кабинетов со своим обедом в руках, а некоторые оставались сидеть на прежних местах, предпочитая принять пищу здесь. Люси вышла из кабинета, чтобы найти Леви. Она сидела на унитазе в школьном туалете, теребя в руках носовой платок, и смотрела на дверь, покрытую самыми разными надписями, начиная от того, что некий ученик К. хочет познакомиться с какой-то девчонкой из параллельного класса, но слишком стесняется, чтобы подойти; и заканчивая тем, что школа «Fairy Tail» — самая лучшая в мире. Здесь мало людей и почти нет шума — у всех свои дела, и никто не приходил поплакаться в школьный туалет так часто, как Леви МакГарден. Она заходила в одну и ту же кабинку в одно и то же время, садилась так же, как и в прошлый раз, жалела в тысячный раз себя и сгорала от ненависти целую вечность. Осталось только подписать, что этот унитаз принадлежал Леви МакГарден — самой плаксивой ученицы в школе Хвостатых Фей. Дверь открылась. Люси уставилась на Леви с болью в карих глазах, протянула руку и положила ее на хрупкое плечо. Но купол непонимания не исчез, как и Леви, наполненная презрения ко всем людям на свете и даже, кажется, к самой себе. — Давай поговорим, — сказала Люси. — Нам не о чем разговаривать. Леви резко встала, оттолкнула девушку и вышла из школьного туалета, громко хлопнув дверью. Эй, мы же лучшие подруги, Леви, неужели ты забыла? Лучшие друзья так не поступают! Ты забыла обо мне, моя дорогая Леви? Кажется, Люси заплакала впервые за это долгое время. Действительно, этот туалет надо было переименовать для плаксивых девочек, не умеющих разобраться в собственном сердце.***
Нацу был странным и хмурым, а еще он постоянно оглядывался по сторонам. Джувия никогда не могла подумать, что сможет увидеть ее друга таким… мрачным и в какой-то мере запуганным. От солнечного человека, который всегда дарил всем свое тепло и разжигал огонь даже в самых черствых сердцах, осталась лишь небольшая кучка углей, изредка горевших слабеньким огнем, как бы показывая всем, что еще не сдался Нацу, но уже на грани. Грей хмуро смотрел на друга, часто находился рядом с ним, и у Джувии почти не было шанса, чтобы расспросить своего парня о состоянии Нацу, ведь сам Драгнил ничего ей не расскажет: это было видно по его глазам. Но на время обеда Нацу отошел в туалет, оставляя Грея и Джувию сидеть под деревом одних. И она решила действовать. — Грей, тебе не кажется, что Нацу какой-то не такой, как обычно? Парень хмуро на нее глянул. — На это есть свои причины. — А Грей не поделится с Джувией? Джувия волнуется за Нацу, Джувия надеется, что случилось не что-то слишком уж серьезное. Грей вздохнул и сделал глоток апельсинового сока из коробочки и прикрыл глаза. — Это история началась десять лет назад.***
— Нацу, Нацу, а ты помнишь своих мам и папу? — Конечно же, я их очень сильно люблю! Его папочка самый лучший на свете. Игнил добрый и мягкий, хотя старался показать всем, что у него твердый характер и непоколебимый дух, потому что у директоров известных компаний обязательно должны быть эти качества. Нацу не помнил, чтобы у него были няньки: только три человека, которые занимались его воспитанием. Первого человека он совсем не помнил. Его биологическая мать была некрасивой внешности, и даже отличный уход, дорогая одежда и труды великих мастеров не смогли превратить ее в писаную красавицу с картин. Но Игнил любил ее, эту полную некрасивую женщину с добрым сердцем в рыхлой груди. Но она покинула этот мир слишком рано — Нацу тогда было всего шесть лет. Вторым человеком была Ирэн Белсерион, и она появилась в жизни Нацу так внезапно, что он даже не понял, как это произошло. Она вышла замуж за Игнила спустя два года после смерти настоящей мамы Драгнила и стала жить в их небольшом, но уютном домике с прекрасным садом и прудом, где плескались карпы. Ирэн настояла, чтобы Нацу отдали на обучение боевых искусств, на традиционные танцы и в иностранную школу, где помимо английского учили еще три языка. И детство Драгнила закончилось: началась череда бессмысленных вещей и музыки, танцев и языков, которые смешивались у него в голове, и парень просто путал все слова, вызывая недовольство у педагогов. В итоге боевыми искусствами он как-то овладел, танцы были заброшены, а изучаемые языки крепко-накрепко забыты. Ирэн была недовольна, и Нацу часто доставалось от нее жестким ремнем. В их доме практически никогда не было цветов и домашних животных. Все живое, кроме людей, умирало в этом доме, хотя такого раньше не случалось. Все пришло в дом вместе с этой женщиной. Все растения завяли быстро, буквально за одну ночь, а их домашний пес Пантер Лили умер в своей будке. Ирэн улыбалась, но Нацу понимал, что она — опасная женщина. От нее пахло смертью. Через полгода Игнил стал быстро терять зрение, вскоре он не мог читать даже контракты, и ему читали их вслух высокооплачиваемые люди, превращая важные собрания в дешевый цирк. Мужчина передвигался на ощупь, и Нацу считал, что поэтому теперь его руки грубые и шершавые, а не мягкие и теплые, как раньше. Ему даже дали палочку, но Игнил отказался от нее, потому что не считал себя таким беспомощным. Еще через полгода ему потребовалась операция, самочувствие становилось все хуже и хуже. Игнил стал чаще бывать дома: добираться на работу, даже с личным водителем и охраной, становилось трудней. Нацу читал ему книжки и делал вместе с ним домашнее задание. Пожалуй, это единственный период, когда они действительно были отцом и сыном. Ирэн изредка к ним присоединялась, но потом куда-то уезжала, и это оставалось загадкой для Нацу даже сейчас. А однажды Игнил умер. В своей постели рано утром, когда Нацу шел в школу. Мальчик не придал вначале этому никакое значение: просто любимый папочка устал и ему нужен отдых. Он поцеловал того в щечку и пошел учиться, чтобы обрадовать его и эту женщину (пусть Нацу даже ее не любил и побаивался) хорошими оценками и знаниями. Последний раз он видел его на похоронах. Дорогой черный гроб, Игнил одетый в свой самый лучший костюм, и кучка народа, не знающая, куда себя девать. Лишь некоторые плакали по-настоящему, а у других были свои проблемы и сложные пути, и смерть их партнера по бизнесу — так, сущий пустяк. Только однажды Нацу увидел Ирэн настоящую: когда огласили завещание. Все фирмы, все деньги, вся недвижимость, что только имел Игнил, — все это было оформлено на единственного человека — его сына. До совершеннолетия всем бизнесом будет управлять один человек: брат Игнила — Акнология. А Ирэн ничего не досталось. Она не постеснялась других, не постеснялась обвинять Нацу в его же присутствии, когда он плакал, сидя на кожаном диванчике, смотря на траурные цветы, которые притащили даже сюда. С возрастом Нацу понял, кто виноват в смерти Игнила. Но доказательств не было, ровным счетом ничего: Ирэн хорошо замела следы. Потом она пропала. Просто исчезла в один день, никому ничего не сказав. Ее вещи остались на месте, даже дорогие украшения из белого золота. Многие решили, что она погибла или пропала без вести. А Нацу желал ей смерти, если она все еще жива. Он жил вместе с семьей Фуллбастеров: Сильвера сделали опекуном Нацу. Сильвер и Игнил хорошо ладили, были практически лучшими друзьями, и смерть друга сильно подкосила мужчину. Но он решился взять Нацу к себе на воспитание, потому что знал — скоро придет его время, и Драгнил отомстит всем обидчикам, всем тем, кто виноват в смерти его семьи. Через несколько лет он переехал в другой город к знакомому отцу — Макарову Дреяру, который хорошо знал Игнила и разделял взгляды Нацу — что мужчину убила та самая женщина, но он никогда не говорил об этом напрямую и вслух. Парня поселили в общежитие и перевели в другую школу. Макаров нарушал все правила, но старик не мог оставить все это вот так. Вскоре к нему явился Грей, с горой чемоданов и с воинственным взглядом: «Теперь я буду жить с тобой, идиот!» — Нацу, Нацу, а ты помнишь своих мам и папу? — Для меня существует только одна мама и один отец. А ту женщину я ненавижу и желаю ей испытать всё то, чего она заслужила и лишила других.***
У Люси красные опухшие глаза, а еще дергалась губа. Парни не решались донимать ее вопросами, а девочки и так знали, из-за чего их подруга плакала несколько часов подряд. Они сидели в гостиной поздно вечером, когда некоторые ученики уже ложились спать или готовились ко сну. Нацу не спалось. Поэтому он решил собрать их всех и объяснить ситуацию. Он доверял им как никому другому и не мог держать что-либо от них в секрете. Все видели, как Нацу тяжело давались слова о своем прошлом и о своей бывшей семье. — Если не хочешь — не рассказывай, — сказал Джерард. — Когда будешь готов, тогда и расскажешь нам все. Нам достаточно знать лишь то, что эта женщина хочет обокрасть тебя. Это уже есть причина, по которой мы будем оберегать тебя. — Я согласен с ним, — ответил Гажил, попивая чай из кружки. Все остальные покивали, а Люси даже хотела что-то сказать, чтобы подбодрить Нацу, но слова утешения совсем ей не давались. Девушка боялась, что могла снова расплакаться, а она и так выглядела жалкой и никчемной, зачем усугублять ситуацию. Нацу улыбнулся — впервые за эти дни — так открыто и дружелюбно, что все присутствующие поняли: их друг снова превращался в буйствующий огонь из маленьких потухших углей.