Одуванчик для Ёжика

pov Мартин — Все на хуй! Я от него ушел! — объявил я громко и четко, громыхнул о пол сумку и на нее же присел. Ян и Марк, поглощавшие в этот момент какую-то пищу со сногсшибательным запахом, уставились на меня, можно сказать, с испугом. А что такое? Неужели не рады моему возвращению? — Мартин, я уверен, что ты погорячился, тем более, вы уже месяц вместе, и все было хорошо, — начал Марк. И тут же его слова подхватил Ян: — Братишка, не надо принимать поспешных решений, — подходит, ласково так приподнимает меня с пола, вешает на плечо сумку и подталкивает к выходу, сопровождая эти действия словами: — Вам нужно просто поговорить, ведь стопудово ты сам что-то накосорезил. Гришка, хоть и балбес, но мозги у него правильно работают, и я уверен, что ты зря психанул и свалил от любви всей твоей жизни. — Эта «любовь» ни хера с моими желаниями не считается! Только о себе, сволочь такая, думает! Вы должны меня поддержать, а его возненавидеть, вот! — обидно стало, я, значит, по их мнению, накосячил, а Гришенька — хороший, и это они не знают, как он надо мной издевается, притом выкручивает все так, будто я сам напросился. — И за что же нам его ненавидеть, просвети? — поинтересовался Марк. — Есть за что, не буду ничего рассказывать, раз вы не рады, что я вернулся! — обиделся, потом подумал и решил, что обижаться сейчас не выгодно, — Марк, ты же не против, если я все-таки останусь? — О чем ты говоришь, конечно, я не возражаю, но проблему-то решать надо, хотя бы объясни в двух словах, что случилось. — Ладно, только покормите меня сначала, а то мы только пиццу заказанную жрем. Гришка пробовал пельмени варить, но там че-то по кастрюле все размазалось и сгорело к ебеням. — Ясно, — ухмыльнулся Ян, — садись за стол, но потом все выложишь, и будем вас мирить. О, тушеная картошечка с мясом, а еще и салатик овощной! У моего живота будет пир! Правда потом придется рассказывать о своей печали, но сначала пожрать! Ем, вкусно, но все равно мысли только об этом эгоисте. Вот чем он меня так зацепил? Ну да, с ним весело, ну есть о чем поговорить, ну мы почти каждый вечер валяемся в ванной и ласкаемся, до тех пор пока вода не станет ледяной, романтика, хули! Ну дает он мне, и что? А вот то самое! Говорит Гришка, что я еще недостаточно освоил науку траха в активе, я что, по его мнению, дурак, и не замечаю, как он кайфует? Можно подумать, что не вижу, как он кончает и не слышу, как стонет! А я тоже вниз хочу, и намекать задолбался. Вот, например, вчера: подготовился, разлегся на кровати, ноги растопырил, мол, еби — не хочу, а что в итоге? Заходит такой важный, как хрен бумажный, берет смазку, меня взасос целует, сам насаживается и давай скакать! Все это конечно круто, мои руки против воли сжимают его тощую попку и помогают задавать ритм, я уже забываю о своих мечтах в пассивной роли. И одолевают меня сомнения: кто из нас кого имеет? Да еще и Марку с Яном обещал все рассказать, вообще-то, у меня от них секретов никогда не было, да и не могло быть, в моей-то ситуации. Потому что, можно сказать, из-за меня у Яна случился непредвиденный каминг-аут. Да уж, как вспомню эту историю, так сразу тошнить начинает. Наш папочка известный в городе стоматолог-ортодонт, а мамуля, ни много ни мало — актриса, карьера которой складывается в основном из сериалов для домохозяек, а амбиции она имеет непомерные, даже нас, своих детей, и то назвала не стандартными для России именами. Ну ладно еще Ян, но Мартин! Меня в садике вообще злые дети мартышкой называли, это уже в школе я понял, что нужно быть более дерзким и наглым, и тогда хрен кто что скажет. Ну и, естественно, репутация имела очень большую роль для родителей, как выяснилось, она значила даже больше, чем собственные дети. Мне было пятнадцать, когда Ян вернулся из армии, я даже подивился, каким он стал! Настоящий качок, не то что я, прям как с обложки журнала, а уж когда он привел к нам в дом Марка и представил его как армейского товарища, так я вообще залип. Вот так два медведя! Высоченные, крепкие, с прокачанными мышцами, такая фигура — мечта каждого подростка, коим я тогда и являлся. Естественно, никто и подумать не мог, что их связывает нечто большее, чем дружба, только потом Ян признался, что их с Марком отношения начались спустя полгода после дембеля, они так же боялись общества, боролись со своими чувствами, которые постепенно перешли традиционную грань, но притяжение оказалось сильнее, чем предрассудки. Я узнал об их отношениях, когда однажды вернулся из школы пораньше и застал их полуголыми в нашей комнате, обозвал педиками, психанул, но хватило ума не говорить родителям, с тех пор я практически не общался с братом, хотя он старался все мне объяснить и прийти к перемирию. Но все было впустую ровно до тех пор, пока меня не накрыла та же напасть. Это случилось, когда мне только исполнилось семнадцать. Я был зол на все: на свою внешность, на отсутствие личной жизни, на брата-педика, на родителей, которые следили лишь за успеваемостью в школе и плевать хотели на то, что творится у меня в душе. И вот появляется он: ровесник Яна, двадцатитрехлетний красавец-спортсмен Глеб, который зашел к брату по делу, но того не оказалось дома. Удивительно, но я тогда просто поплыл: льющиеся в уши красивые слова, уверенные прикосновения мощных рук, напор, вкупе с хищной харизмой — я влюбился. Но не обладал такой выдержкой как Ян и через год заявил родителям, что встречаюсь с парнем, реакция была мгновенной, меня решили показать психиатру, на что я учинил невероятный скандал и выдал брата с потрохами: «Да Ян уже больше двух лет с Марком трахается и ничего! А мне уже восемнадцать и че хочу, то и делаю, ясно?!» Вот мне и сказали, что нам с братом теперь делать, а именно, валить к чертям собачьим из четырехкомнатной квартиры в центре и жить своей гейской жизнью и на свои же средства, а я ведь тогда только поступил в ВУЗ, представления не имел, как жить самостоятельно и был выброшен из-под родительской опеки, как рыба на берег. И тогда на помощь пришел Марк, со своим предложением жить у него, и именно после этой ситуации я понял, что Марк с Яном не просто трахаются, а поддерживают и ценят друг друга, наверное, это и есть любовь. А с Глебом мы провстречались еще некоторое время, вернее, протрахались, но после все сошло на нет: и моя первая влюбленность, и его чисто сексуальный интерес. Осталась лишь досада, от того, что меня просто пользовали в свое удовольствие, давая вместо любви и поддержки крепкий хуй в задницу, именно так я сейчас вижу те отношения. — Эй, Мартин! Ты чего приуныл? — оторвал меня от размышлений Марк, — все так серьезно? — Слушай, Марк, я никогда этого не говорил, но спасибо тебе большое за поддержку и крышу над головой. И тебе, брат. Простите меня, а? Я иногда такой ебанутый. — Еще какой ебанутый! — обнял меня Ян, — но я тебя все равно люблю. — Да, мелкий, для меня ты тоже как брат, так что не за что извиняться, — стиснул с другой стороны мое плечо Марк, — давай, колись, что у вас с Гришкой произошло? — Да ничего особенного, я тут подумал, что Ёжик мой вполне хороший, даже носки мои постирал, да и бомж-пакеты сам заваривает, и пиццу в кровать носит, — разулыбался мечтательно, — ребят, кажется, я зря вас побеспокоил, пойду домой, пока Гришка не вернулся и еще не знает, что я от него уйти решил. — Вот ведь балбес! Сам в своем больном сознании проблему надумал! Иди уже, а то вернется твой Ёжик, а Одуванчика нет, — ржет Ян. А я уже знаю как поступить, сегодня буду действовать решительно. Как раз есть час до прихода моего парня, наверное, могу уже с уверенностью сказать, любимого парня. pov Гриша Захожу домой, подозрительно-романтичная мелодия льется из спальни. Чую, не к добру это, Марти, видимо, пакость какую готовит. Но, войдя в комнату, я впал в небывалый шок: стоит мой милый одуванчик в провокационной позе «рак обыкновенный», а иначе — на четвереньках и жопой кверху. — Ну? Чё встал, как хуем стукнутый? — вопрошает это чудо, — раздевайся и суй свою пипиську куда надо! Я уже не знаю, как тебе еще красноречивей сказать, что я снизу побыть хочу! Меня долго упрашивать не надо, скинул с себя все поскорее и чуть ли не с разбегу налетел на этого провокатора, хотел как лучше: погладить, поласкать, а он заявил, что подрочить и без меня может, и потребовал скорейшего проникновения. Драл я своего Марти как сидорову козу, а тот знай себе подмахивает, да поскуливает, требует быстрее и сильнее, мол, не жалей и поддай жару! Ох, как же хорошо, давно я сверху не был, но решение было обдуманным, и сейчас, владея этим ставшим любимым телом, я чувствую небывалый восторг, как физический, так и моральный. Еще больше удовольствия получаю, когда при помощи моей руки Марти кончает, столько эмоций в его негромком, но таком волнующем стоне, меня накрывает вслед за ним — это ярко, бурно, я бы сказал: до мультяшных звездочек в глазах. А после мы лежим прижавшись и, как ни странно, молчим. Первым тишину нарушил Мартин: — Гриш, почему ты не хотел быть сверху? — А ты не догадался? — отрицательно покачал головой, но в глазах явно смешинки, — так и быть, скажу вслух: ты очень способный ученик. — Ага, значит тебе нравится, как я тебя трахаю! — Как трахаешь — нравится. — А я сам? — напрягся одуванчик. — Ты сам — не нравишься, — надо было сфоткать этот взгляд и, пока я еще жив, спешно признаюсь, — влюбился я по ходу в тебя, балду такую! — Влюбился… — мечтательно протянул Марти, — в меня… — смотрю на него, а у него слезы не пролитые в глазах стоят, да еще и носом хлюпнул. — Да в тебя, в тебя! Ты чего, дурень, реветь задумал? Как материться, так он взрослый! — Гришка, мне никто в любви не признавался, прости, что чуть пиздострадания не развел, и это, короче, я тоже, того… влюбился в тебя!