Нужнее, чем воздух (переписывается)

      Пять утра, бомбы и крики уже давно стихли, но Китнисс ко мне так и не привели. Сижу на холодном полу, совершенно забыв про свой высокий статус, и молю…молю? Нет, приказываю Богу закончить все это недоразумение.        Весь этот хаос, который принесли нищие мятежники, совершенно не вписывался в мои планы, наверное, поэтому сейчас Койн сидит в моем президентском кресле, а я начинаю загнивать в подвале.       Соскакиваю с пола, когда слышу открывающуюся дверь и надеюсь увидеть любимое лицо, но вместо этого вижу все туже Койн. — Не стоит вставать, когда меня видите, я пока не президент. — Её хитрые глаза, которые так и хочется вырезать, лукаво смотрят в мою сторону. — Как ваши дела, сэр? — Сука! — шиплю. — Где Китнисс? — В комнате, которую вы ей выделили. — Альма жмется около входа, боясь подойти поближе. Её тонкие плечи прикрыты красным плащом — убогим цветом безгласых. — Волноваться нет причин. Кстати, президент, мы вас выпускаем. Вы же все - таки не заложник. Так что можете ходит по своему дворцу без преград. Это можете считать это моим подарком перед самосудом.       Уголки рта Койн поднимаются немного выше, прекращаясь в полуулыбку, хотя её глаза совершенно не выражают никаких других эмоций, кроме хитрости. — Что ты задумала, дрянь? — Ничего, сэр. Совершенно ничего. Мятежников в здании нет. Можете насладится последними днями жизни. Это всё, что я хотела вам сказать. — Ради этого пришла сама, а не послала свою собачонку?! Я тебя долго знаю, Койн! Что. Ты. Задумала?! — Выкрикиваю и она прикрывает уши ладонями. — Не кричите так, сэр. Просто примите дар и все. — Убью тебя, суку, кода выберусь! — Удачи!       Последнее слово Альма выплевывает уже обернувшись ко мне спиной и захлопнув стальные двери, не закрывая их на замок. Отчетливо слышу как Койн вышагивает по моей мраморной плитке, удаляясь от убежища все дальше, а когда наступает полная тишина, решаюсь выйти. Так сказать, принять дар.       Открыв настежь двери, делаю шаг и замечаю, что белая плитка уже не белая, а красная. Морщу нос от ужасного запаха железа, что витает в воздухе, и прикрываю рот рукой. На манжете, моего уже потрепанного пиджака, замечаю свежую каплю крови, и нужна была минуту чтобы понять — капает с потолка. Поднимаю голову вверх и получаю еще одну каплю в лоб, а затем еще одну, которую приземляется на правую щеку. Достаю платок с кармана и брезгливо вытираю кровь с лица. На потолке, которое было сделано лично по моему эскизу, уже образовалось огромное бардовое пятно, и кажется, что он скоро не выдержит и просто рухнет.       Обхожу лужи крови и лишь иногда сжимаю кулаки, когда замечаю там и куски человеческой плоти. Подхожу к панорамному окну, в которое всегда смотрел на свой сад и больно сглатываю — сада нет. Да и от окна остались лишь осколки. — Ты заплати…       Не успеваю договорить, детский смех, который выбивается из контекста происходящего, исходит из столовой. Забыв про то, что в этом доме нет детей, бегу туда, ступая в лужи, окрашивая свои ботинки в кровавый. — Это вкусно. Очень, вкусно.       Резко останавливаюсь и начинаю прислушиваться к голосу. — Ты же знаешь, Томми это любит. Ведь, правда?       Мотаю головой и делаю неуверенный шаг в сторону большой комнаты. Голос, такой знакомый, но почему — то искаженный голос не оставляет меня равнодушным, поэтому снова ускоряю шаг. — Кто здес…       Договорить мне не дает диктофон, который зажевал запись, и теперь просто слышу обрывки непонятных мне фраз. На столе стоит ваза с белыми розами, что окроплены красным, а около лежит конвертик с пометкой «Сноу». посмотрев по сторонам и поняв, что опасности нет, и это не ловушка которая угрожала бы жизни, подхожу и беру в руки конверт. Он пахнет…нет! Он весь пропитан кровью. Этим мерзким запахом, который несет в себе…смерть. Ножик легко разрезает бумагу и теперь могу прочитать письмо, которое настолько короткое, что состоит лишь из трех слов: «Посмотри на кухне». — Хочешь поиграть, Койн? Ну, давай.       Столовый нож отлично вписывается в моей руке, поэтому аккуратно делаю шаги в сторону кухни, вытягивая орудие своей защиты вперед на случай того, если Койн соврала и её псы не ушли из резиденции. — Если ты думала, — начинаю громко говорить приоткрывая двери, — что ты меня сломаешь, то у теб… Веорика?       Разжимаю руку и ножик падает на пол. Веорика, моя погибшая внучка, сейчас болтается посередине кухни в петле! Койн настолько умна, что даже переодела её в новое платье и разукрасили, придавая вид что она жива. Сердце — такой слабый механизм, который может подвести, начинает бешено вырабатывать адреналин и ускорятся с каждой секунду, когда смотрю на внучку. — Веорика…крошка моя.       Ноги сами подкашиваются заставляют упасть на колени — вымаливать прощение у внучки за то, что её дедушку ненавидят многие. Тело ребенка иногда качает ветер, что врывается на кухню из разбитого окна, а солнце, что только что взошло, освещает именно Веорику, придавая ей образа ангела. — Не уберег! — от злости на себя бью кулаком об пол. — Не уберег! Прости, меня крошка, прости…       Может ли плакать зверь? Может. Поэтому одинокая слеза скатывается по старой щеке такого глупого президента, который своими выходками убивает любимых людей. Трясусь от ненависти, презрения и клянусь своими собственными руками разорвать на куски тело Койн. Она не заслуживает жить после содеянного.       В страхе, уже не за свою жизнь, вспоминаю про единую кровинку — Августа. Сына, который остался у меня на реабилитацию после похорон.       Медленно, на трясущих ногах, поднимаюсь, стараясь не смотреть на внучку и вандализм мятежников. еще раз попросив прощение, выхожу из кухни тяжело дыша. Ноги не слушаются меня, подводят, поэтому иногда запинаюсь об отрезанные конечности, которыми усыпана на лестнице вплоть до второго этажа. До истории с Веорикой, я бы фыркал от увиденной картины, но после — меня уже ничего не задевает, перед глазами болтающееся тело ребенка, которого любил больше всей это страны и всех людей.       Комната Августа первая направо, поэтому завернув сразу открываю её, не задумываясь ни о чем. — Август? — тихо зову его надеясь на отклик, — сын?       Осматриваюсь и уже более спокойно выдыхаю — его комната не тронута и осталась такой же как и до этого происшествия. — Они заставили меня выкапывать её. — Слышу голос сзади. — Мою дочь…выкапывать…       Голос Августа слышен нечетко, плохо, и хватаюсь за сердце — не записано ли это снова на диктофон? Не новая ли игра? Но нет. Небеса не столь жестоки, сын просто сидит за кроватью обхватив себя руками, на его шеи вижу синюю борозду. — Август, сынок, — впервые за долгое время называю ему именно так, — мне так жал… — Жаль. Все так говорят, — сын поднимает на меня красные глаза, — вот эти руки, — показывает он ладони в грязи, — выкапывали твою внучку. Папа, разве эта власть того стоит?       Стою в нескольких шагах от него и не могу сказать ни слова. Не потому что не жалею его, нет, а потому что не знаю что сказать. — Авгу… — Кориолан! — слышится голосок сзади. — Кориолан! — разворачиваюсь и на лету хватаю Китнисс, что бежит ко мне раскинув руки. — Я думала что они тебя убьют… — Милая, — крепко прижимаю её к себе, — те, кто должен пройти самосуд, тех не убивают. Я так рад, что ты жива! — Самосуд? — Глаза любимой донельзя красные, а голос, который она сорвала из -за крика, совсем охрип. — Нет! Ты и так сполна заплатил! — Самосуд? — повторяет сын. — Серьезно? — нервный смешок пролетает по комнате, вылетая в коридор. — Самосудом дело не кончится. Они так не отстанут! — Сын, — тяну к нему руку, — не волнуйся, мы что — нибудь придумаем. — Я уже придумал.       В один момент, именно в тот который я упустил с виду, Август достает нож и разрезает себе горло. — Нет!!! Август, нет! Китнисс, неси аптечку! — подлетаю к сыну и пытаюсь зажать рану, — не смей меня кидать! Не смей! — Поздно, папа…       Последние слова Августа тихо разливаются по телу, отчего оно каменеет. Сильно сжимаю руку своего единственного ребенка и кричу что есть силы. Китнисс, которая вбегает вместе с аптечкой, понимает все и просто безвольно падает на пол.       С каждым шагом проигрываю все больше, уступая первое место по жестокости Койн, чей рот выдал больше приказ чем мой. Ты был прав, Август, власть того не стоит.       

Hе обманешь судьбу и не купишь любовь Hи за жизнь, ни за смеpть, ни за гоpсть сеpебpа. И холодная сталь ляжет под ноги вновь Равновесием зла и добpа. ©Тэм Гринхилл