Ночью, когда небо Панема украшает себя великолепными звездами, президент Сноу спокойно спит в своей комнате. Владыку всего Капитолия не мучает ничего. Даже сон, который приходит к бедным жителям дистриктов и заставляет их от ужаса дрожать, не беспокоит тирана. Ведь он, великий деспот, попросту не видит сны. Он перестал их видеть после того, как собственными руками перерезал горло пятилетнему парнишке на глазах его родителей. Те люди, семейная пара, которая работала на Сноу, президент обвинил в предательстве. Он, конечно же, считает, что наказал их слабо. Люди, что без спросу берут лишний кусок хлеба, должны понести наказание страшнее того, что им сделал президент.
Многие люди шепчутся, считают, что когда человеку перестают сниться сны, то это значит, что он продал свою душу дьяволу. Поэтому и не странно, почему Сноу еще никто не убил! Но это, конечно же, только слухи. Пустые слова пустых людей, которые говорят всегда полушепотом.
Когда страж Солнца меняется с стражем Луны и на своей колеснице выезжает на небосвод, жизнь в Капитолии возрождается. Группки людей, что работают на благо и развитие Панема, снова берутся за свои инструменты и выходят кто в поле, кто на шахту…
День Сноу (как ни странно) тоже начинается рано. Его по традиции будят певчие соловьи — подарок из шестого дистрикта, которых каждое утро в пол восьмого выносят на террасу. Открыв глаза, первым делом президент замечает свою безгласую — худенькую девушку из седьмого, что вот уже на протяжении полугода выполняет желания Кориолана. Пристав, и сев на край кровати, Сноу долго смотрит на испуганную мордашку, что стоит белее снега:
— Эй, безгласая! Позови Еву. — Начинает говорит президент. Его голос с утра слегка с хрипотцой, что придает еще больше ужаса, отчего девушка вжала голову в плечи. — Что встала?! Выполняй приказ! Мало я тебе язык отрезал! Это, видимо, повлияло на функции мозга!
Сноу злится. Он не любит начинать свой день с глупых безгласых, которые не понимают с первого разу. Девушка быстро замотав головой и что-то промычав скрывается за дверью. Она знает, любое неповиновение лишает её здоровья и сил, поэтому, что есть духа, бежит за стилистом президента — Евой.
Кориолан встает с кровати и, накинув халат с гербом Капитолия, подходит к окну. Большое окно, в которое так любит смотреть президент, выходит на его прелестный сад с розами. Белые бутоны (некоторые из них еще не открылись) еле заметно шевелятся под легкими порывами ветра, что в тех краях обычное явление.
« Как интересно, — думает Сноу смотря на птицу, что бьется в клетке. — Люди делают тоже самое. Вместо того, чтобы смирится, они убивают себя об прутья. Какие глупые».
Тяжелая дверь через секунды открывается и впускает в о внутрь молодую особу, что нервно перебирает подол своего платья.
— Сколько уже времени, Ева? — спокойно спрашивает президент не разворачиваясь к девушке.
— Сэ…сэр, — слова Еве даются тяжело, она переводит дыхание, но это не помогает.
— Я слушаю, я весь во внимании. — Кориолан поворачивается к стилисту и смотрит на неё, дожидается ответа. В свою очередь, Ева молча опускает глаза в пол. Она боится, знает, что иногда молчание может спасти.
— Ладно, — томно выдохнув говорит президент, — ты хорошо выполняешь свою работу, я тебя прощаю.
Прощать, хоть перед этим и довести до безумия и инфаркта, Сноу любил. Это была еще одна игра, в которую он мог играть ежесекундно. Ежедневно сотни работников его Дворца, переживали перепады настроения владыки, который не старался это скрывать. Вот так и сейчас, трясущаяся от страха Ева, которая даже не опоздала, должна была выслушать его недовольный тон.
— Ева, — начал тихо, почти шепотом, говорить Сноу. — Посмотри, что случилось с моей бородой. — Проводит рукой по подбородку, задевая неровную бороду, что без укладки выглядит ужасно. — Она мне не нравится. Подравняй её.
Стилист робко кивает и, все так же смотря в пол, подходит к большому зеркалу на всю стену, перед которым стоит стул. Это то место, на которое сядет Сноу, который будет недовольно наблюдать за её работай. Еле успокоив себя, девушка принялась доставать нужные инструменты — сделать оплошность она просто не имеет права.
— Ева, — все тот же притворно-сладкий голос, — ну не молчи ты. Расскажи, как живет твоя семья. Как дела у твоей сестры? — Сноу присаживается на стул и внимательно следит за действиями девчонки.
— О…очень хорошо, сэр, спасибо, что спросили. — Её голос дрожит так же, как и руки, отчего Сноу брезгливо бросает на неё взгляд.
В руках Евы блеснули ножницы, и она аккуратно стала подрезать кончики седой бороды президента. Сноу сидит молча положив одну ногу на другую. Он сверлит взглядом бедную Еву, что стоит чуть дыша. Он рад. Да, несомненно он рад тому, что внушил страх одним лишь своим тоном.
— Сэр…мистер президент?
— Да, Ева, я тебя слушаю.
— Я все сделала, как вы и просили.
Кориолан смотрит в зеркало и крутит головой, чтобы хорошенько рассмотреть её работу. Через секунду он разворачивается к стилисту:
— Ты свободна.
Президент просто вышвыривает её за двери ни сказав: «Спасибо». Ведь тиран давно привык — все что у него есть, ему должны. Несомненно, он не собирается их благодарить. Зачем благодарить за то, что по праву его?
После ухода стилиста, Сноу спокойно надевает свой костюм, кладет в петлицу белую розу и, как и за положено, кладет во внутренний карман пиджака ампулку с ядом (мало кто ему сегодня не понравится). Тихим шагом, а президент всегда по резиденции ходит тихо как кошка, отчего и пугает людей, он спускается в обеденный зал. Да, когда люди живут на улицах и умирают от холода, так как у них нет возможности приобрести дом, деспот выделяет для трапезы отдельное место. Сноу заворачивает в зал и замечает, что за столом, который ломится от разных яств, сидит его солнышко — Веорика.
— Доброе утро, милая. — Президент подходит ближе и целует девочку в щечку.
— Дедуля, — внучка каждое утро, которое они проводят вместе, крепко обнимает его, — от тебя вкусно пахнет, — она радостно жует тост, — садись, все уже готово.
И Сноу садится. Впервые строгий президент кому-то подчиняется. Он кладет салфетку себе на колени и улыбается малышке, что сидит напротив. В ней, в его единственной внучке, он замечает свои черты: прямой нос и такие же серые глаза. Ну прям копия дедушка! Вот только сына Августа это очень злит. Наверное поэтому он и не разрешает внучке постоянно находится в резиденции. Боится дурного влияния своего отца. Ведь сам президент уже не раз брал Веорику на казни.
— Вкусно? — спрашивает внучка накалывая на вилку кусок бекона.
— Очень. — Пытаясь выдавить улыбку отвечает Соу: сегодня его язвы снова разошлись. Снова ему приходится вместе с водой и пищей глотать гной.
Снова.
— Тебе сегодня в школу?
— Мгм, — она кивает.
— Я надеюсь, что ты не позоришь фамилию Сноу и учишься хорошо?
— Не волнуйся, — она не доедает свой завтрак, — мной гордятся в школе.
Еще бы и не гордились! Ведь Веорика единственный ребенок в классе. В школе. Щедрый дедушка не жалеет для внучки ничего.
— Милая у Вас внучка, президент.
Вытерев рот салфеткой, президент замечает в дверном проеме своего распорядителя — Сенеку Крейна. Он, как и полагается человеку его статуса, разодет в дорогой костюм, а на руке сверкает золотой перстень — подарок Сноу за хорошую работу.
— Вы сегодня рано, Сенека. Что-то случилось?
— Да, сэр. Сегодня Вы, — он показывает Сноу, — как президент, уважающий и любящий свой народ, должны объехать все дистрикты, дабы укоренить свою власть в них.
Сноу кривится приподнимая бровь. Разве сегодня? О, это его нелюбимая часть торжества!
— Хорошо, что напомнили, Крэйн, сядьте, выпейте со мной вина, мы же никуда не спешим?
И Сенека садится. Конечно он сядет, если бы он не сел, то сегодня же вечером он уже висел бы.
Мужчины молча выпивают по бокальчику вина размышляя каждый о своем. Крэйн молчал из-за страха, что сковывал его. Сноу же потому, что с этим подхалимом ему не о чем разговаривать. Так сложилось. Они разного сословия.
— Сэр, — Сенека заговорил первым, — планолет будет готов к десяти, разрешите мне покинуть вас для улаживания государственно важных дел?
— Идите. — Президент махнул рукой даже не повернувшись к нему.
Когда распорядитель вышел Сноу посмотрел на стол — он весь ломился от еды.
— Выкинь её, — приказал он безгласой, вставая из-за стола, — и если я снова узнаю, что ты её забираешь себе или другим, я отрублю тебе палец. Ясно? — девушка испуганно закивала.
Все, что принадлежит Сноу, должно всегда принадлежать Сноу! Таков закон и никто не осмелиться что-то изменить.
***
Ровно в десять планолет ожидает президента на заднем дворике его Дворца. Возле входа в машину президента встречает Сенека, который всегда ездит как сопровождающий.
О, эта хитрая и беспощадная идея облетать и навещать все дистрикты, внушая жителям, что они поистине своей важны! О, только дьявол мог такое придумать, кем, несомненно, Сноу и является. Ведь кому придет в голову обижать и без того разбитых на кусочки людей? Только ему. Великому тирану и деспоту.
Время идет медленно: первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой… Все на одно лицо. На одно лицо бедные и жалкие, что аж смотреть противно. Наверное поэтому Сноу и не смотрит. Он сидит на самой высокой трибуне и не обращает внимание на этих людей. Он даже речь свою за столько лет выучить не может. А почему? Да потому что ему этого не надо. Не нужно ему голову забивать разным мусором.
— Крэйн, это все? — спрашивает президент вечером, замечая розовый диск солнца.
— Еще последний — двенадцатый.
Президент уже хочет выйти и поприветствовать народ, но Сенека хватает его за рукав:
— Мистер президент, в этом дистрикте случилось горе, обвал шахты, погибло множество людей.
И Сноу кивает. Такое случается не в первый и не в последний раз, поэтому он знает как нужно действовать. Подойдя к стойке с микрофоном, он смотрит вниз: голодные и серые шахтеры ничем не привлекают президента, и его больше тянет вырвать, чем сожалеть им. «Вонючее отродье!» — проносится у него в голове, но традиция есть традиция.
— Двенадцатый дистрикт. Жители, чьи руки снабжают наш Панем углем. Вы храбры и мужественны. На ваших плечах вся шахтерская промышленность. Вы рискуете жизнью каждый день, и мы вам за это благодарны. От имени всего Капитолия примите наши соболезнования по поводу обвала шахты.
Президент умолк. Эти секунды молчания дадут людям понять, что он им действительно сочувствует.
— В знак нашего уважения погибшие будет удостоены медали за храбрость, а их семьям выдадут бесплатные пайки.
Вот так. Жизнь людей в Панеме стоит всего лишь медаль и бесплатный паёк. Вот тебе и государство.
— Сенека, — подзывает его Сноу, — вручи людям медали. Ведь Панем сдерживает свои обещания.
— Будет сделано.
Таких медалей за храбрость у них много. Они в планолете возят несколько сотен на случай, если будут уведомлены про смерть жителей позже, чем должны были. Сейчас такой случай.
Крэйн выходит на сценку, перед которой и стоит эта серая масса и начинает вызывать одного за другим. Президент же присаживается на кресло за трибуной и наблюдает за «вручением». Он не может понять почему люди такие грустные. Ведь медаль, да еще и паёк, это очень хорошая плата за случившееся. Сноу просто нечем понимать. Сердце его, как и угли этого дистрикта, черное.
— Китнисс Эвердин, поднимись и забери медаль своего отца, — Сенека произносит это гордо, впрочем, он привык так, его надрессировали все делать идеально.
Из толпы выходит девчонка лет шестнадцати в серо-голубом платьице с туго заплетенной косой. Она робко передвигает своими худыми ножками к сцене. Сноу бы не обратил на неё внимание, если бы эта дурнушка не упала прям на лестнице, зацепившись за свою же ногу. Гордо выпрямившись, она все-таки преодолела этот барьер из ступенек и поднялась к Крэйну. Он сказал ей точно такую же фразу, что и десятерым людей до неё, она молча приняла медаль и паёк, молча спустилась. Она была последней, кого наградил Сенека.
Крэйн развернулся и направился к президенту, который не мог отвести взгляда от девушки. Было в ней что-то, что привлекало, что заставляло сердце биться чаще. Может гордость? Или то, что она отличается от других? Сноу не знал. Он искал в толпе её платьице.
— Сэр, — Сенека позвал его, — президент, мы все сделали, можем ехать домой.
— Да, конечно. — Как-то растерянно ответил тот, на что Сенека удивился, но виду не подал. Он приказал миротворцам разогнать жителей по домам и готовить планолет к отлету.
— Китнисс, Китнисс… — Сноу попробовал её имя на вкус, и ему понравилось. Эта была дикая смесь, что обжигала его язык, стоило ему еще раз произнести её имя.
— Вы что-то сказали сэр?
— Нет, Крэйн, вам показалось.
Уже в планолете Сноу понял, что при упоминании о этой девчонки его сердце предательски ёкает…
Неужто ты влюбился, сумасшедший старик?
