Персонаж

Тим почесал запястье. После того, как он попытался выпить пачку снотворного и запить её водкой, Анита вдруг на полном серьёзе обклеила всю мебель в его собственной квартире защитой от детей. Она спрятала всё, что показалось ей острым, выломала замок на двери в ванную и заставила его носить какие-то стрёмные эластичные бинты на руках, чтобы он себе вены не перепилил. Как будто он самоубийца какой-то. Это было таким бредом, что Тим не сразу нашёлся, как ответить. А когда нашёлся, возражать стало поздно. Печатать теперь было неудобно, зато Тим начал тушить окурки прямо о бинты. Выглядело это по-настоящему уродливо, и этим ужасно бесило Аниту. А Тиму нравилось бесить Аниту, хотя он её уже начал побаиваться. — Блин. — Он снова поскрёб запястье. — Слушай, можно я сниму эту хуйню? Чешется же. — Он возмущённо посмотрел на Аниту. — Серьёзно. Даже если ты мне не разрешишь это сделать, я её сниму. — Что, зубами перегрызёте? — Анита сощурилась. — Ешьте. Тим раздражённо зарычал, гоняя по тарелке жёлтые рисинки, горох и кукурузу. Он спал всё хуже в последнее время, всё никак не мог найти себе места из-за того, что концовка не давалась. Он просто не мог её нащупать. Может, ему бинты мешали? Или кожа вообще? Что-нибудь такое. Его пальцы были недостаточно чувствительны! Вот. Тим нервно покусал бинт и тут же оставил это. В нём медленно, но верно просыпалась какая-то звериная ярость. Ему хотелось вскочить и перевернуть стол. Проломить им стену, или… Он осёкся. Потом задумчиво подобрал с тарелки горошинку и сунул в рот. Поднялся и торопливо засеменил к стене, шаркая чешками. Прижался к ней всем телом, провёл руками. — Я ёбну по нему гирей, — вдруг произнёс он и потёрся о шершавую шпаклёвку щекой. — Я ёбну по нему гирей, и он её поломает. И это будет так чудесно. — Он прикрыл глаза и замер, довольно улыбаясь. Анита за столом тихо прокашлялась. — И что это даст тексту? — Ощущение, что он очень сильный и быстрый, но ему грозит опасность. Что мир перестраивается и отторгает его. Потому что такие благородные, такие сильные герои чужды нашей грязной жизни, — не очень внятно пробормотал Тим, дальше прижимаясь к стене. — В этом вся суть истории. Ты не можешь прижиться в нашем мире, если отличаешься. Если ты не можешь слиться с толпой. — Он отпрянул от стены, развернулся, подпёр её спиной и достал биди и спички. — Сама посуди. Коннер Кент, сын деревенщины, выбившегося в журналистику, и миллиардера — пары геев; мальчик, который чувствует себя хорошо, только когда раздевается; мальчик, который тянется к женщинам, которые будут по отношению к нему агрессивны… он пытается. Влиться в этот мир, стать обычным серым юристом. Утром встал, пошёл на работу, отработал, вернулся, поцеловал жену. Знаешь, как на пасторальных картинках из пятидесятых? Но он не может, потому что другой. И он так долго это скрывал в себе, что сам поверил в свою нормальность. И его ненормальность вылилась в силу и добро, которое он несёт. В то, что он стал героем в маске. — Тим чувствовал, что распаляется. На глазах выступили слёзы, лицо горело. Он торопливо сунул в рот биди и чиркнул спичкой, закуривая. — И вся соль в том, что… Коннер прав. Нет ничего хорошего в том, чтобы отличаться. Его сестра одинока. Отец её бил. Она живёт в свинарнике. И в то же время его подруга Кейт Спенсер совершенно обычная. И она единственный счастливый персонаж. Он хочет быть таким же, как она, но не может. — Тим стукнул рукой по стене: — БУМ! Внутренний конфликт. Мне нужна гиря, чтобы он осознал наконец, что не такой, как все. Чтобы внутренний конфликт не стоял на месте. Понятно? — Да. Но это совершенно не похоже на то, что вы писали раньше. — Анита вздохнула, встала и начала убирать тарелки. — Начнёте прямо сейчас? Тим торопливо вытер бинтами выступившие слёзы вдохновения и кивнул: — Да. Прямо сейчас. Он стиснул биди зубами, глубоко вдохнул дым и сел за стол. Ему снова было о чём писать. Он снова мог вернуться к своему персонажу. И это было потрясающе.

***

За годы службы под начальством Кейт Коннер ни разу не брал выходной. Он никогда не прогуливал. И никогда не опаздывал больше, чем на двадцать минут. Но за последние месяцы всё кардинально изменилось. И в его жизни начался период опозданий и прогулов. С тех пор, как он очнулся в центре Метрополиса, прошло две недели. Коннер старался, как мог, влиться в свой обычный режим жизни. Голос молчал или, может, говорил только когда Коннер спал и слышать его не мог. Но жизнь не налаживалась. Коннер чувствовал себя разбитым. Ему становилось лучше, только когда он усаживался на скамейку у суда, откинув назад голову и подставив лицо солнцу. Он, кажется, даже задремать так мог. Спать ему хотелось постоянно. Под глазами залегли тёмные тени такого оттенка, что это напугало даже Кейт. Испуг её был так силён, что она не придумала ничего лучше, кроме как заставить Коннера взять официальный отгул и просто отоспаться. Так что собираясь лечь спать во вторник, Коннер не стал заводить будильник (услышав про участь его часов, Кейт пошла в сувенирную лавку и принесла древний будильник с колоколом) и улёгся в кровать, твёрдо намереваясь проспать до вечера. Но проснулся он в полдень. Тело ныло так, будто он всю ночь провёл в тренажёрном зале. Зудели костяшки пальцев. Глаза щипало. Коннер поднялся, принял тёплый душ и выпил горячего чаю, задёрнул шторы на окнах, чтобы спальня погрузилась в серый полумрак, и снова вернулся в кровать. Завернувшись в одеяло, он предпринял ещё одну попытку уснуть. Неудачную. Коннер ворочался до двух часов дня. Время тянулось медленно, неторопливо, будто удав, медленно усиливающий хватку. Коннер сел на кровати и потёр лицо. Он не мог спать. Хотел, но не мог. Тело отказывалось расслабляться. Захватив одеяло, Коннер перебрался в гостиную, устроился кое-как на диване, уложив голову на подлокотник, и принялся беспорядочно переключать каналы, не в силах выбрать, что его больше не интересует: жизнь антилоп в степи, постановочный реслинг с драмой, старая как мир экранизация «Поющих в терновнике» или магазин на диване. Мир будто издевался над ним, и в дневном эфире не было ничего такого, от чего не хотелось бы завыть от тоски. Ну, по крайней мере, он так думал. Пока он не услышал голос снова. Голос произнёс всего одну фразу, словно вырванную из контекста: Он понял, что мир его отторгает. Коннер поморщился и собрался было приподняться на локте, но не успел. Зазвенели стёкла, затрещала, разваливаясь, стена, и прямо на него с улицы вылетела огромная строительная гиря. Коннер успел охнуть, податься вперёд и, сам того не заметив, обхватил её руками, перехватил, стиснул, будто обнимая, лишь бы она не сломала больше ничего. Серо-жёлтый свет солнца ворвался в комнату через проделанную гирей дыру, и Коннер сощурился, разжал руки и поскорее заслонил глаза. Только через полминуты он смог рассмотреть силуэт крана. Дверь кабины приоткрылась, и оттуда высунулся водитель в каске и ярко-оранжевом дутом жилете. — Мужик, ты чего, совсем больной? — заорал он. Коннер удивлённо моргнул. — Ты какого хера делаешь в доме на снос? — Но этот дом не собирались сносить. — Коннер перевёл взгляд на гирю и наконец увидел, что она скомкана, как бумажный шарик. И сделал это он сам, собственными руками. А крановщик ещё просто не заметил. — Как не собирались? — Крановщик захлопнул дверь и начал рыться в карманах жилетки. Потом снова высунулся из кабины: — А это какой номер дома? — Пятый. — Коннер закутался в одеяло и подошёл к самой дыре. Наступил голыми ступнями на цементную крошку. — Бля, прости, мужик, — выругался крановщик. — Я седьмой приехал ломать. — Он снова скрылся в кабине и начал разворачивать кран. Коннер уныло посмотрел на него, затем вниз, затем приготовился шагнуть. Для себя он решил так: раз его жизнь превратилась в такой невыносимый цирк, то будет не очень жалко, если он расшибётся. Может, никто не заплачет даже, кроме, может, Рокси. А если то, на что ему намекает мир — правда… Не успев додумать, он повис в воздухе. А потом, пока его не успели заметить, Коннер рванул ввысь и вперёд, как будто делал это каждый день. Но он ведь и правда делал это каждый день? Каждый день взмывал к небесам, каждый день набирал скорость света, каждый день комкал железо. Он вспомнил, как языки огня не могли причинить ему вред, как от груди отскакивали пули. Как он ломал ножи, просто взяв их в кулак, как ловил падающих. Теперь Коннер вспоминал. Вспоминал свой красный плащ, вспоминал лица людей, которых спас. Это было похоже на просветление. Прозрение. И это было страшно. Он действительно не был обычным человеком. Он остановился только у заброшенной часовой башни в одном из самых нелюдимых и опасных районов города. Присел на короткую стрелку, навсегда застывшую напротив тройки на циферблате, и уставился на город под собой. Мир пугал, потому что оказался гораздо больше, чем Коннер когда-либо себе представлял. А ещё голос мог оказаться прав. А это значило бы, что мир его отторгал.

***

Тим замер, пробегаясь по словам на странице снова и снова. Запустил руки в волосы, подался вперёд, почти ткнувшись носом в листок. Зажмурился, отпустил волосы, вырвал лист из держателя, скомкал и раздражённо швырнул через плечо. Потерев лицо ладонями, он неторопливо поднялся, так и не отнимая рук от лица, отошёл в сторону и уткнулся в стену. — Надеюсь, это не попытка разбить себе лоб. В противном случае я найму бригаду вязальщиц, и они всю комнату сделают мягкой, — холодно заметила Анита. Тим оторвал руки от лица и полез в карман, как обычно, повернулся и посмотрел на свою помощницу. Она перепечатывала уже что-то из написанного ранее, изредка поправляя тонкие очки на носу и проговаривая себе под нос текст. — Что, такие серьёзно существуют? — устало спросил Тим. Он закурил и сел прямо на пол, упираясь спиной в стену. — А как они будут обвязывать стену? — А вам всё расскажи. — Анита подняла голову. — Что случилось? — Не знаю. Не уверен в сцене с гирей. — Тим затянулся и уставился в потолок. — Такое ощущение, что… что я не могу с ним этого сделать. Просто не могу. Не должен. — Он пожал плечами. — Это ненормально. С персонажами так не бывает, ты их любишь, но если… если его песенка спета, ты должен быть готов с ним попрощаться. Но сейчас… я знаю, к чему веду его, и чем дальше, тем сложнее работать. — Вы концовку-то придумали? — Анита отложила рукопись и приопустила крышку ноутбука. — Может, в этом дело? Ну, вроде как… оттягиваете необходимость заканчивать, потому что концовки нет. Вы не знаете, какой она должна быть. Как его к ней привести. — Может быть. — Тим даже не нашёл в себе сил огрызаться. Он задумчиво смотрел на машинку, на отблески света на ней, на солнечных зайчиков где-то под потолком. Он устал. Или нет? Он точно не мог понять, что именно чувствует. Ощущение было таким, будто кто-то давит ему на плечи, не даёт выпрямиться, не даёт вздохнуть полной грудью. Как он должен был писать в таком состоянии? — Не выбрасывайте пока эту сцену, — вдруг окликнула его Анита. — Пусть полежит ночь. — Она снова подняла крышку ноутбука. — Утром перечитаете и, может, решите, что всё не так уж и ужасно. — О. — Тим достал из кармана слюнявый платочек и затушил в нём окурок. — Смотрите, Капитан Очевидность снова к моим услугам. — Он закатил глаза, но всё же подполз к скомканному листу бумаги. Сел по-турецки, снова закурил и принялся старательно распрямлять листочек. А потом зажал в зубах биди и начал вдруг читать: — «Можно было списать это на случайность. Он почти согласился, пока не вспомнил, что в последнее время тратил силы не только на помощь близким. Он вспомнил треск бара добавок в «Чайке», и сломанные пальцы Кассандры, и врезавшееся в него авто. Вспомнил проваленный, прогулянный рабочий день, и теперь, только теперь рассмотрел через призму сегодняшнего дня. Гиря проломила дыру не только в стене его квартиры, но и дыру в его мировоззрении. Теперь он видел: миру не нужны необычные. Он был прав всю свою жизнь, и лучше бы даже не пытался…» — Слишком… безысходно, — перебила его Анита. — «Тёмный рыцарь» был о сломленном, который находил в себе силы встать, подняться, преодолеть собственные страдания во имя своей веры. Но это… совершенно другое. Тим вскинул голову и повернулся к Аните. Они встретились взглядами, и она задумчиво добавила: — Как будто это не вы писали. Что-то в её словах заставило его вздрогнуть. Тим передёрнул плечами, неловко поднялся и вернулся к столу. — Глупости не говори, — махнул рукой он и положил мятый лист в стопку.

***

Утром в четверг Коннер дождался Кейт в «Чайке». Они всегда встречались на работе, но в этот раз он уговорил её встретиться в кофейне, хотя и сам толком не понимал, зачем. Может, потому, что суд напоминал о неудачных попытках влиться в общество? Но чем ближе к «Чайке» Коннер подходил, тем больше сомневался. Да, ему действительно выломали стену. Но с чего он взял, что всё остальное ему не приснилось? Потому что у него все ступни серые от городской пыли? Потому что на пижаме следы от ржавчины? Коннер успел убедить себя, что он просто сходит с ума и лунатит. И сейчас ему стоило рассказать об этом Кейт, потому что если кто-то в Готэме и мог понять, куда обращаться, и посоветовать ему специалиста, то это она. Когда он пришёл, Кейт ещё не было. Стефани, говорливая блондинка, периодически подменяющая Кассандру, наигрывала что-то на стоящем в углу расстроенном фортепиано и фальшиво подпевала себе под нос. Кассандра одной рукой ловко расправлялась с заказами и, едва завидев Коннера, замахала ему загипсованной рукой: — Э-ге-гей, Тридцать три несчастья! — заулыбалась она. — А я уже испугалась, что ты решил держаться от меня подальше, чтобы ничего больше не ломать. — Она хитро сощурилась. Коннер подошёл к стойке и рассеянно улыбнулся. — Как рука? — Что ей будет. — Кассандра мотнула головой. — Справлюсь. Ты почему такой унылый? — Радоваться нечему. — Коннер вздохнул. — Слушай, прежде чем я начну заказывать еду, я хочу… извиниться ещё раз. За то, что мы выиграли дело против тебя. — Он потоптался на месте, чувствуя как взгляд Кассандры будто становится тяжелее и придавливает его к полу. — Я хочу извиниться. И я хочу помочь. — Каким это образом? — Кассандра сощурилась. — Ещё мебели купишь? — Кассандра. — Коннер вскинул голову и сощурился. Теперь он смотрел на неё уверенно. — Мы смогли тебя засудить, потому что это было возможно. Прежде чем… прежде чем меня упекут в какую-нибудь специальную больницу, я бы хотел привести в порядок документацию «Чайки». — Э-э, — тихо отозвалась Кассандра. В углу громко ударила по клавишам Стефани, развернулась на своей треноге и махнула Кассандре рукой: — Вот что это за «э-э»? Ты что, дурочка? Соглашайся. Это лучшее, что он может для нас сделать. Лишить нас будущих проблем! — На что это ты уже подписался? — Кто-то ткнул Коннера в спину. Он обернулся и встретился взглядом с Кейт. — Добрые дела делаешь? — Вроде того, — фыркнул Коннер. — Пока Кассандра думает, как насчёт заказать по чашке кофе, спрятаться вон в тот угол и… мне нужно обсудить с тобой кое-что. — Как серьёзно. — Кейт выгнула правую бровь, но продолжать не стала. Оплатив и получив свой кофе (невероятно вкусный в этот раз) и круассаны за счёт заведения, Коннер и Кейт уселись за один из отдалённых столиков. Кейт трепетно надкусила свой круассан, свежий и ещё горячий. Она отрывала от него маленькие кусочки, слой за слоем, и осторожно ела. Коннер не знал, с чего начать. Он ковырял пальцем край стола, рассматривая царапины на дереве, а потом решился. — Мне кажется, у меня крыша едет, — выдохнул он, с трудом заставив себя проговорить каждое слово. — В смысле? — Кейт пригубила кофе. — У нас не так много работы, чтобы ты переработал вдруг. — Не в этом смысле. — Коннер нервно постучал пальцами по столу. — Последние месяца два я периодически слышу голос, который комментирует каждое моё действие. Все мои мысли. — Он нервно поёрзал на месте. — Он комментирует твои действия или говорит тебе что-то делать? — Кейт сощурилась. Она не выглядела испуганной. Её как будто бы не напрягало то, что она слышала. — Комментирует. Очень так… художественно. — Коннер развёл руками. — Типа, всю свою жизнь, Коннер Кент, бла-бла-бла… Как… знаешь… закадровый голос в кино? Или рассказчик в книге? — Он опёрся руками о стол, а лбом о ладони. Растопырил пальцы. — Мне сны какие-то безумные снятся, яркие, и там тоже всё время этот голос, и это… это ужас какой-то. Мне страшно, Кейт. А вдруг я пойду людей убивать из-за него? Пока что Коннер решил не говорить Кейт о провалах в памяти и галлюцинациях. Он не хотел её пугать больше, чем должно было напугать откровение про голос. Странным было, правда, то, как спокойно она отнеслась к его признанию. — Прежде чем ты побежишь сдаваться в психушку, могу я тебе кое-что предложить? — Кейт сделала большой глоток кофе, вытерла пальцы салфеткой и начала рыться в сумочке. — Сходи к моему другу. — Он психолог? — Коннер убрал руки от лица и посмотрел на коллегу. — Не совсем. Он литературовед. — Кейт извлекла из сумочки свою визитницу и начала листать их, пытаясь найти нужную. — Ты издеваешься? Как мне литературовед поможет? — Коннер вскинул брови. — Установите жанр книги, которую ты себе придумал и воплотил этим голосом, и попробуете разобраться. — Кейт достала из одного из кармашков белоснежную одностороннюю визитку с тёмно-серой надписью. — Серьёзно, тебе терять нечего. Ты и так уже в психи записался мысленно, так что от тебя убудет? Она даже не улыбалась. Просто протягивала ему визитку и смотрела так, как смотрела в первые месяцы его практики. Уверенно. Ободряюще. Коннер обречённо вздохнул и протянул руку за визиткой. Тонкие, будто карандашом написанные буквы, гласили: «Джон Константин. Доктор фольклористики и литературы. Готэмский университет имени Марты и Томаса Уэйн». Имя было незнакомое. Но оно явно намекало, что вот-вот жизнь Коннера Кента станет ещё сложнее. — Нет, — тихо произнёс Коннер, уже собираясь вернуть Кейт визитку. — Знаешь… — Он затих. Он снова услышал голос. Чего Коннер Кент не мог знать, так это своей дальнейшей судьбы. Он понимал, что мир, нуждаясь в нём, по-прежнему пытается его отвергнуть, как тело отвергает порой донорские органы, призванные спасти. Но Коннер не знал, что ждёт его в будущем. Он не знал, что всё сделанное им добро приведёт его к неминуемой гибели. — Ты что несёшь? — Коннер подскочил. — Что значит «к неминуемой гибели»? Эй, ты, проклятый голос? — прошипел он, обращаясь к потолку. Голос не отвечал, будто на самом деле ему было плевать. — Коннер. — Кейт дёрнула его за галстук. — Сядь на место. И возьми визитку Джона. Поверь мне. — Она выдавила улыбку. — Если кто-то и может помочь тебе, то только он. Коннер растерянно посмотрел на неё и впервые за утро увидел на её лице волнение. Он устало поник, опустил плечи и понурил голову, и только потом протянул руку и взял визитку. — Вот и славно. — Кейт погладила его по щеке. — А теперь идём и поработаем. Слушание по меркуритолу через две недели. А тебе потом сюда тащиться и разбирать документы Кассандры. — Она допила свой кофе, вытерла губы салфеткой и поднялась. — Завтра сходишь к Джону. Договорились? Коннер покусал губы и кивнул. Сунул визитку в карман и тоже поднялся. День предстоял долгий. Очень долгий.