Персонаж

Тим перекатился с одного бока на другой и тяжело вздохнул. Руки тряслись от усталости, ноги не держали, но сон упорно не шёл. Он не мог перестать думать о том, что уже скоро выйдет на финишную прямую, совсем скоро нужно будет дописывать роман. Но он всё ещё не знал, как должен убить Коннера Кента. Он создал героя, который не может погибнуть просто так. Но как это сделать? Как убить его так, чтобы это была не просто смерть, а что-то по-настоящему сильное? Будто само мироздание, или, может быть, даже он сам решит, что мир просто не заслужил таких героев? Тим сел на батарее, которую переоборудовал в кровать, когда только въехал сюда, спустил ноги на пол и встал. Анита была права. Иногда и ему казалось, что история Коннера Кента полностью отрицает историю Тёмного рыцаря за счёт одной только идеи, которую несёт в себе. Он много раз пытался переключиться на что-то другое, но этот образ, этот подтекст были слишком яркими. Он не мог от них отойти. Он не мог их забыть. Не мог прекратить думать именно об этом сюжете. Но сейчас он не знал, как его завершить. Просто не представлял. Тим достал биди и спички и закурил. Побродил по комнате, стряхивая пепел в мокрый платок, постоял немного над спящей Анитой, щурясь, всматриваясь в её расслабленное лицо и размышляя, не знает ли его помощница, как убить Коннера Кента. Нет. Она точно не знала. Никто не знал. Даже сам Тим. От отчаяния ему хотелось кричать. Рвать волосы. Хотелось выпрыгнуть из окна, прямо на улицу, в ночной воздух. Казалось, что голова пухнет от невысказанных, невыраженных идей. Словно у него был ответ, но он не мог его нащупать. Подходящие слова крутились на языке, но он не мог их выговорить. Ответ был на поверхности, но не давался в руки. Окно не открывалось. Тим метнулся было под стол, будто там мог спрятаться от гнета забытой разгадки, но от этого стало только хуже. Ему нужно было на воздух. Тим нашёл свои чешки, сунул в карман запасную пачку биди, коробок спичек, погасил окурок и выскользнул из квартиры, сумев открыть замок так тихо, что Анита его даже не услышала. Ночной Готэм был мрачным и опасным, но Тим боялся города намного меньше, когда выходил на улицу в темноте. Грабители и убийцы не пугали его, как пугали беспорядочные потоки людей. И вообще, он выглядел как бомж или пациент психушки, с которого и взять-то нечего. Дорогу в парк Тим знал наизусть. Он приходил сюда по ночам, когда писал последнюю книгу про Тёмного рыцаря. Взбирался на дерево и наслаждался одиночеством. Утром же дорожки постепенно начинали заполняться людьми, так что Тим мог какое-то время за ними наблюдать. А потом спуститься вниз и вернуться домой ещё до того, как начнётся первый час пик. Сегодня он не собирался наблюдать за людьми. Но он всё равно нашёл раскидистый тис, на котором обычно сидел, и вскарабкался на него, будто это было какой-то ежедневной процедурой вроде чистки зубов. Он расположился на одной из веток пошире, положил на живот платок и закурил. Отсюда он мог наблюдать звёздное небо. А с рассветом, как только небо начнёт неторопливо бледнеть, всегда можно подняться, обхватить ствол рукой и посмотреть, как солнце постепенно заполняет улицы самого мрачного города в Штатах. Это успокаивало. Он действительно просидел так всю ночь, собирая окурки в платочек и высматривая знакомые созвездия. Да, звёздное небо было не таким ярким, не таким звёздным, не таким потрясающим, как могло бы быть за городом. Свет уличных фонарей, городская иллюминация, яркие неоновые вывески не давали городу стать достаточно тёмным для того, чтобы звёздное небо развернулось над ним во всей красе. Но Тим был рад и тому, что есть. Он так и не смог задремать. Его знобило. Но было спокойно, как будто он постепенно двигался навстречу решению этой ужасной задачи, которая терзала его столько месяцев и сводила с ума. Как только первые звёзды стали растворяться, и небо стало сереть, Тим поднялся на ноги, вцепился в дерево, высунул голову из листвы и замер, глядя на восходящее солнце. Оно надвигалось на город медленно, но неминуемо. Пробуждая город, освещая его, согревая. Солнце обладало такой же силой, как Коннер Кент в его книге, а может быть, даже мощнее. Тим застыл. Глаза заслезились от яркого света. А потом его озарило. Он облизнул губы, спрятал платок в карман и неожиданно нащупал там кредитку. А потом скатился вниз по стволу, как часто делал и раньше, забежал в кофейню через дорогу, где за стойкой стояла сонная азиатка с гипсом, взял себе кофе покрепче и выпросил у неё карандаш. Финал он набросал на салфетках, торопливо, будто кто-то мог ему помешать. Он делал большие глотки горячего кофе, ругался сквозь зубы и продолжал писать, строчка за строчкой, абзац за абзацем. Он знал, как привести Коннера Кента к финалу. У него уже был финал. Осталось свести с ним текст и перепечатать то, что он написал сегодня. Тим выбежал из кофейни и поспешил домой, стремясь преодолеть улицы до того, как город выйдет из обманчивой утренней дрёмы, и успел подняться наверх, в свою квартиру, до того, как проснулась Анита. Было пять утра. Небо было нежно-серого цвета. Тим смотрел на него из окна, не в силах сдержать довольную улыбку. — Я знаю, — тихо шепнул он. — Я знаю, как убить тебя, мой Коннер Кент. Он прижал к груди салфетки с какой-то не очень уместной нежностью. Тим был счастлив.

***

Коннер просидел у Кассандры до самого утра. Всё это время Стефани донимала его: «Как ты думаешь, когда в штате Нью-Джерси разрешат заключать однополые браки?», «А тебе нравятся сурикаты?». Кажется, недосып и передозировка кофеина на неё действовал даже хуже, чем на него. В полпятого утра, когда уже рассветало, кто-то очень худой и взъерошенный заявился в кофейню, предварительно требовательно простучав минут пять. Кассандра вышла и приготовила ему кофе, вернула карточку и долго рассматривала, пока тот сидел за столом. Коннер всё это время провёл в подсобке. Ему хотелось встать и потянуться. Попрыгать, чтобы размять ноги. Ему было больно, неудобно и очень хотелось спать, но он выполнил свою миссию. Он привёл документацию в порядок. А то, что не смог — передал Кассандре, предварительно снабдив подробными указаниями, что нужно сделать, чтобы всё было официально. В семь утра она влила в него пол-литра свежесваренного кофе, привезённого из Азии и Океании, заставила умыться и отправила восвояси. Коннер, как они с Кейт и договаривались, сел на автобус и отправился в университет Готэма имени Марты и Томаса Уэйн. Университет оказался огромным, коридоры были запутанными, и ни одна карта толком не могла ему помочь. Он с трудом сумел добраться до факультета истории искусства, поймал там синеволосую девушку в «вареной» джинсовой куртке и сунул ей под нос визитку. — Прошу прощения, — вежливо начал он. — Вы не могли бы подсказать, где найти этого человека? — Могла бы. — Она бесцеремонно схватила его под руку, улыбнулась и потащила по коридору. — Совершенно случайно могла бы. Коннер побоялся было, что странная девушка начнет расспросы, но её, похоже, вообще не интересовало, что он тут забыл. — Вот. — Она остановилась перед высокой белой дверью, мало отличавшейся от остальных. Здесь, как и на многих других, была прибита потрёпанная бордовая табличка: «Проф. Джон Константин. Д-р фольклористики и литературы». Девушка похлопала Коннера по плечу, перехватила книжки, которые прижимала к груди, развернулась на пятках и пошла обратно, оставив Коннера один на один с дверью. Из-за двери доносились приглушенные неритмичные песнопения. Звучало немного жутко, и у Коннера вспотели ладони. Ему ужасно хотелось бросить всё и убежать обратно, поддавшись странному голосу. Но он не мог. Не имел права. Он должен был хотя бы попытаться. Коннер нервно сглотнул и постучал. Пение прекратилось. Просто оборвалось. Послышался не очень внятная ругань, шарканье, дверь распахнулась, и Коннера окатило плотной волной дыма. — Э-э. Джон Константин? — Коннер подался вперёд. — Собственной персоной. Проходи, не стой на пороге, — донеслось из кабинета. Константин говорил с жутким британским акцентом. — Ты не мой студент. Что нужно? Коннер прикрыл за собой дверь и осмотрелся. Вернее, попытался осмотреться. — Ты не очень-то похож на студента вообще, — заявил Константин. Коннер сощурился, пытаясь рассмотреть хоть что-то сквозь сизую завесу, закашлялся и помахал рукой у себя перед носом. — А вы не очень-то похожи на профессора литературы. — Коннер закашлялся снова. — Разве в университете можно курить в кабинетах? — осведомился он, рассчитывая, что когда профессор начнёт отвечать, можно будет найти его, ориентируясь на голос. — Иногда случаются исключения, — отозвался тот. По звукам Коннер определил, что профессор встал и открыл окно. Профессор фольклористики и литературы Джон Константин, как смог рассмотреть Коннер, когда дым немного рассеялся, оказался щуплым и светловолосым. Когда-то он, похоже, был настоящим красавчиком, но сейчас к его внешности больше подходил эпитет «помятый». Он был не молод (но и не стар; Коннер прикинул, что тому, наверное, лет сорок) и не очень свеж. На щеке красовался давний бледный шрам, в глазах плескалась невыразимая усталость от всего мирового дерьма (Коннер впервые в жизни видел такой выразительный взгляд), а в зубах тлела сигарета. На столе профессора, помимо трёх переполненных окурками пепельниц, стоял череп, щедро украшенный косичками. Коннеру стало не по себе. — Итак, не-студент, что тебе нужно? Коннер замялся, но видя, что нерешительность Константина только раздражает, развёл руками. — Меня Кейт прислала. Кейт Спенсер. — Он сделал паузу, дожидаясь, пока мучительная работа мысли на лице Константина сменится пониманием. Профессор закивал и махнул рукой, требуя продолжения. — Она сказала, что если кто-то и может мне помочь, то только вы. Не сочтите меня психом — хотя я и сам себя считаю психом. Последние месяцы я постоянно слышу какой-то голос. Который… описывает мою жизнь, будто книгу читает. Профессор откинулся в кресле, скрестив руки на груди, оценивающе окинул Коннера взглядом и хрипло рассмеялся. — Всё верно. Ты псих. — Он покачал головой. — Почему Кейт решила, что я могу тебе помочь, интересно. — Можно я договорю? — твёрдо сказал Коннер и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пару недель назад этот голос описывал, как я пытаюсь назначить свидание девушке, с которой нас на тот момент ничего не связывало, кроме её ко мне ненависти. И я не смог сопротивляться. Потом этот голос описал, как стену в мою квартиру проломила гиря для сноса домов, и это действительно случилось. Кроме того. — Коннер сделал шаг вперёд, наклонился, просовывая правую руку под стол, и поднял его вместе со всем, что там стояло. — Я более чем уверен, что до того, как этот голос стал рассказывать про мою жизнь, ничего такого я не умел. Профессор Константин задумчиво сощурился. Коннер печально вздохнул, покачал головой и поднял стол над головой, держа его на вытянутой руке. — А что ещё нового ты умеешь? — Недавно в меня врезалась машина. Она пострадала. Я — нет. — Как интересно. — Константин поднялся и обошёл его. Коннер осторожно опустил стол на место и неловко поёжился под пытливым взглядом профессора. — А ещё что? — Летать. — Коннер криво ухмыльнулся. — И очень быстро бегать. — Хорошо. — Константин затушил сигарету и бросил в пепельницу, потом поднял с пола пачку и закурил новую. Коннер успел рассмотреть название совершенно незнакомого ему бренда и уточнение, что это самые крепкие из всех возможных сигарет. — Итак. Что рассказывал голос и зачем он наделил тебя этими способностями? — Он кивнул Коннеру на хлипкую табуретку, а сам сел за стол. Сбоку мерцал и едва слышно бубнил телевизор. За окном, кажется, щебетали птицы. Коннер вздохнул, опустился на табурет и рассказал Джону Константину всё, что с ним произошло, с первой минуты, как он услышал голос, и до настоящего момента. Каждую фразу, которую смог вспомнить, каждую деталь, собственные ощущения. Константин не отводил от него взгляда всё это время и, кажется, даже не моргал. Не шевелился толком. Дышал ли вообще? — Я мог бы с этим голосом смириться. Кое-как. — Коннер покачал головой. — Странно было бы, но… со временем я бы привык, наверное. Но. Я не хочу умирать. Не сейчас. Я как-то… не готов. — Готовы только самоубийцы и старики. — Профессор поднялся, устало потирая затылок. — Да и те не всегда. Но история странная. — он отвернулся было, но всё равно посмотрел на Коннера через плечо и едва заметно подмигнул: — Но для меня ни одна история не может быть слишком странной. — Он хлопнул руками. — Думаю, тут два варианта. Будем разбираться с ними постепенно. — Константин метнулся к шкафу с телевизором и вдруг исчез среди стеллажей. Коннер чуть наклонился, чтобы лучше видеть, и понял, что среди стеллажей спрятана дверь в каморку. Константин прикатил гремящую и ужасно пыльную доску, порылся в карманах и достал кусок мела, повернул доску к Коннеру и принялся что-то писать. — Вариант первый, — объявил он, обильно выдыхая дым. Пепел он не стряхивал, так что на кончике сигареты его собралось немало. — Тебя втянула в это какая-то поебота. — Он ткнул пальцем в первую строчку. — Это значит, что нам нужно будет выяснить, какой извращённый демон придумал такой способ поглощения душ, и как именно он это делает. — Константин выдержал драматичную паузу и постучал кусочком мела по второй строчке: — Вариант второй разобьёт тебе сердце, но он намного вероятнее. Какой-то обладающий способностями к созданию реальности приятель, сам того не понимая, создал тебя и весь твой мир, и ты в нём живёшь. Тогда момент, когда ты услышал голос впервые, то есть, момент, когда начинается книга — это твой единственный и настоящий день рождения. — Он скрестил руки на груди и потёр белыми от мела пальцами бровь. — Хм. Коннер на мгновение перестал его слышать вообще. Или больше? Услышав, что он, возможно, ненастоящий он словно провалился, оставшись на месте. — Нет, — тихо пробормотал он. — Такого быть не может. Меня же… меня же знают другие люди. Помнят меня. Мы с Кейт работаем не первый год, и моя сестра, и… — Он потянулся к Константину, но так и не коснулся его. Замер, пытаясь переварить эту версию. Профессор разочарованно сгорбился и пошёл к раковине в углу. Взял там затвердевшую от мела тряпку и принялся промывать под водой. — Во-первых, я сказал, что эта версия наиболее вероятна, но я не говорил, что это так. — Он вернулся и посмотрел на Коннера с таким сожалением и жалостью, будто не впервые рушит мир человека, который обратился к нему за помощью. — Во-вторых. — Он опустил голову и понизил голос, встряхнул мокрую тряпку в руках и отвернулся, вытирая надписи с доски. — Во-вторых, юноша — кстати, ты не представился, — магия очень сложная штука. Какая-нибудь демоническая сущность, или правда демиург какой, совершенно спокойно может внедрить в разум людей идею, что ты существовал последние лет тридцать. — Он кинул тряпку на стол и снова взялся за мел. — Я хочу определить автора твоей книги. — Она не моя. — Коннер удручённо ссутулился, опустил руки и понурил голову. — И это драма. Не знаю, кто такие пишет. Я Марка Твена люблю, Сола Беллоу. Разное. Совсем современное читаю редко. — И очень зря. Видишь, как сейчас тебе могла бы помочь современная литература. Она могла бы тебе жизнь спасти. Или не жизнь… Что оно там. — Константин замер, пожевал почти истлевшую сигарету и разочарованно вздохнул. Достал новую и продолжил: — В одном ты прав. Это драма. С какой-то не очень хорошей софистикой. Что-то из тех книг, которые настраивают тебя на позитивный лад, чтобы в конце всё разрушить и оставить ни с чем. Или, что ещё ужаснее, разочарованным. — Константин стал записывать что-то, бормоча себе под нос. — Нужно будет подобрать список тех, кто такое пишет. Я прямо сейчас, сходу парочку назову. Бостон Брэнд, например. Что не книжка, так одна сплошная безысходность. Или Грета Хейс. — Он почесал кончик носа, и тот тут же покрылся меловой пылью. — Эта вообще любит писать про нежность, любовь, цветочки, герои идут вперёд, не ломаются, а в конце… — он присвистнул. — Все умирают. От рака. — А… ещё варианты есть? — Коннер поёжился. Его колотило и морозило, но он никак не мог понять, что тому виной: недосып и передозировка кофеином или ужас от перспективы оказаться просто чьей-то фантазией. — Думаю, я найду. — Константин почесал в затылке и снова затянулся. — Ты мне точно ничего не забыл рассказать? — Я вам рассказал больше, чем кому-либо. Ровно столько, сколько сам знаю. — Коннер покачал головой. Константин отвернулся от доски, скрестил руки на груди и снова посмотрел на него с жалостью. Коннер почти готов был кинуться к нему и попросить прекратить так делать. Или хотя бы объяснить, в чём причина этого взгляда. Но профессор, словно поняв, что он собирается сделать, вдруг развернулся на каблуках, сжал сигарету в губах и покатил доску обратно. — Как тебя зовут-то, парень? — проворчал он, выходя из подсобки и хлопая в ладоши, чтобы сбить меловую пыль. — Коннер. — Коннер сглотнул и поднялся. — Коннер Кент. Я запишу вам мой номер… — Не суетись. — Константин стряхнул пепел и улыбнулся. — Просто приходи завтра в это же время. Я буду ждать тебя уже со списком. — Он вернулся в своё кресло и принялся рыться на столе в поисках чего-то. — Спасибо. Я приду. Если меня не убьёт что-нибудь раньше. — Коннер кивнул, хотя Константин уже не смотрел на него, и шагнул к двери. Он успел взяться за ручку, но повернуть её не успел. Он снова услышал голос. Не то чтобы он слишком обычный для роли героя. Нет, дело вовсе не в этом. Он идеально подходит. У него, в отличие от многих других, слишком сильно развито чувство ответственности, слишком сильно преобладает комплекс вины. И он слишком добр. Поэтому в нём зародились эти силы. Коннер зарычал. — Ну вот, опять. — Он резко обернулся. Константин вскинул голову и непонимающе уставился на него. — Что «опять»? — Профессор выгнул брови. Сигарета у него в руках дотлела почти до фильтра. — Голос. — Коннер хотел было добавить: «Вы не слышите, но я слышу», и осёкся. Потому что перевёл взгляд на руки Константина и заметил, что тот сжимает пульт. Коннер обернулся и посмотрел на телевизор. На экране показывали худого молодого мужчину, кажется, его ровесника, с тёмными кругами вокруг глаз и в мешковатой одежде. Он давал интервью. — То есть, вы хотите сказать, — обратилась к нему журналистка, — что ваша новая книга отличается от предыдущей по своему… наполнению? Подтексту? — Подтексту, да, — поправил её парень на экране. Его голос был голосом, который Коннер слышал все эти месяцы. — Но ведь это и верно. — Он подтянул к себе босую ногу, сел на неё и посмотрел на журналистку так, будто сделал ей огромное одолжение, просто заговорив. — И это логично. Скучно, когда один писатель раз за разом выпускает совершенно одинаковые книги. Нужно открывать разные горизонты… Коннер не дослушал и не досмотрел. Он шагнул к телевизору и ткнул в него пальцем, но уставился на Константина: — Это он, — выдохнул Коннер. — Это тот человек, который пишет мою книгу. Его голос я слышу каждый раз. — Он нервно сощурился. — Что… что вы можете о нём сказать? Константин убрал ноги со стола и подался вперёд, глядя то на Коннера, то на телевизор. — Что его бы не было в моём списке, — наконец сказал он. — Тим Дрейк написал «Тёмного рыцаря». Это одна из самых вдохновляющих книг, которые я читал. Сейчас редко кому удаётся привести читателя к такому катарсису, да ещё и выдержать и наращивать напряжение все три книги. — Он покачал головой. — Он не может создавать миры. Может, демон создаёт вместо него, но он… Тим Дрейк больше похож на инструмент. — Профессор снова встал. — Не в его стиле создавать что-то, что вдохновляет, а потом ломать. — Но он же говорит, что хочет писать разное. — Коннер снова махнул рукой в сторону телевизора. Константин снял с кресла свой плащ и начал отряхивать. — Он из того подвида мизантропов, которые очень хотят верить, что если людей вдохновить, они станут лучше. Это по его книжкам видно. Все эти фразочки, ну, знаешь… «Он тот герой, который нам нужен, но не тот, которого мы заслуживаем»? Он предполагает, что если человек достаточно отвратителен, то где-то в глубине он может быть спасён. — Он вытянул руки и придирчиво осмотрел тренч. — У меня есть подружка, которая сможет достать нам его адрес. Которого, вообще-то, ни у кого нет. Но Пиффи чудо. — Накинув плащ, Константин кивнул на дверь. — Идём, идём. У неё как раз сейчас типология культур. Константин особо не распространялся, и не распространялся он об этом так активно, что Коннер понял — отношения у этого преподавателя и этой ученицы гораздо сложнее, чем можно себе представить или описать в любом романе. Профессор ввалился на чужую лекцию, даже не постучав. Он просто открыл дверь и шагнул в аудиторию. Прокашлялся, посмотрел перед собой и прохрипел: — Вы не могли бы отпустить мисс Гривз, Ричард? — Он обвёл аудиторию взглядом. — Мне очень срочно нужно узнать её мнение об архетипе змея в повести Полевого про Мересьева. Это её будущая диссертация. — Он скрестил руки на груди. Коннер видел только его спину, но услышал тихий голос того, кого назвали Ричардом: — Хорошо, Джон. Только потрудись сделать так, чтобы экзамен по типологии она сдала. — Как два пальца. — Константин шутливо поклонился. Послышалась возня, и к Коннеру вышла та самая синеволосая девушка. Профессор Константин вышел следом и прикрыл за собой дверь. — Найдёшь нам адресок один? — А что мне за это будет? — Девушка, впрочем, спокойно кивнула в сторону лестницы и сама пошла к ней. — Поцелуй? Ночь любви? — Так и быть, я подготовлю тебя к экзамену по типологии, — ядовито отозвался Константин. Коннер решил не встревать, а потом и вовсе слегка отстал, стараясь не отсвечивать лишний раз. — Весь университет думает, что мы спим. Как насчёт взять и оправдать слухи? — Ну да, я ведь всю жизнь мечтал в тюрьме посидеть за совращение малолетних, — огрызнулся Константин. — Просто замолчи и веди нас в своё логово. Пиффи отбросила назад синюю косичку. — Мне уже двадцать один. Коннеру было неловко, что он слышит всё. Он постарался вернуться мыслями к голосу, к этому молодому писателю, Тиму Дрейку. На интервью он выглядел… разочарованным. И одиноким. Будто между ним и любым, кто приближался к нему, мгновенно образовывалась пропасть, которую нельзя было преодолеть, и этот писатель просто перестал даже пытаться. Как будто люди были для него совершенно не важны. А ещё Коннер снова и снова думал о том, что его вовсе не удивило, что ему наговорил Константин, хотя в любой другой день он бы подумал, что перед ним бредящий шизофреник, который разве что шапочку из фольги себе не делает. Но профессор говорил очень буднично, а Коннер пережил за последнее время столько, что у него просто не было причин не соглашаться. Магия, демоны. Подумаешь. Коннер несколько дней назад сидел на ржавой стрелке когда-то самых больших часов города. Границы возможного как-то размылись. Его жизнью управлял какой-то писатель. Ну да. С кем не бывает. А другие вообще верят, что вся их жизнь записана в Книге Бытия. Они вышли на улицу, и Пиффи пахнула рукой направо: — Вон то здание. Кирпичное такое. — Она ухмыльнулась и прибавила шаг. Им ничего не оставалось, кроме как не отставать.