Персонаж

— Ну что? — Тим и сам не замечал, что онемевшее лицо не слушается. — Как тебе история? — Ты синий, — выдал Коннер. — Замёрз? Тим раздражённо поджал губы. Ну да, ему было холодно, но не смертельно. Не хотелось свернуться в клубочек, спрятаться под одеяло или что-то вроде того. Было просто как, например, ранней осенью. Когда ещё достаточно тепло, чтобы обрядиться в лёгкую куртку и короткие штаны утром, но достаточно прохладно, чтобы пожалеть об этом к вечеру. — Кайфолом, — буркнул он, захлопывая книжку. Спрятал её за спину и полез в карман за биди, покусывая губы. — Не хватало, чтобы ты ещё и простыл, — сказал Коннер вместо того, чтобы обидеться. В этот раз он не двигался с места и не пытался своими пугающе огромными руками прикрыть крохотный огонёк на кончике спички. — Я тебе конкретный вопрос задал. — На Тима вдруг накатило раздражение. Он-то думал — даже уверен был — что Коннер не станет уходить от ответа и елейничать. — Подарок тебе такой сделал. А ты всё испортил нахрен. — Он сумел наконец прикурить, и теперь ветер уносил с собой дым и крохотные искорки. — Что, язык отвалился ответить? — Растерялся. — Коннер ответил совсем беззлобно, словно никакие слова Тима не могли его задеть. — Ясно. — Тим обиженно насупился. — Значит, мы будем сидеть здесь, пока ты не найдёшься. — С таким детством, как было у него, Тим научился грязно играть. Даже слишком хорошо научился. Далеко не всегда это работало с его родителями, но всегда работало с другими людьми. Коннер закатил глаза. Потом облизнул губы и закусил нижнюю. Тим вдруг почувствовал, как сердцебиение ускорилось, словно он только что выпил ударную дозу кофеина и теперь не знал, куда деться от переполняющей его энергии. — Я слышал, что нет ничего лучше, чем книга, прочитанная вслух самим автором. Что это даёт ощущение полной погружённости, что ли. — Коннер поёрзал на месте, опёрся руками о сидушку и посмотрел на Тима исподлобья. — Никогда не думал, что когда-нибудь узнаю, насколько… насколько сильнее становится книга, если её читает тот, кто знает в ней каждую деталь. Жалко только, что первые две я прочитал без тебя. Тим посмотрел на него, сам не зная, чего ждёт. Продолжения? Чего-то ещё? Он стряхнул пепел на крышу, устало моргнул и выдохнул вопреки усиливающемуся ветру. — Ты прочитал их со мной. Просто я не говорил вслух. — Он пожал плечами. — Но идею мою ты понял. Это уже что-то. — Он стиснул переносицу большим и безымянным пальцами правой руки и помассировал. Небо вдруг стремительно посерело — то ли собирался дождь, то ли уже наступил вечер. В любом случае, ни то, ни другое к чтению не располагало, так что Тим резко поднялся, подвинув стул. Тот издал ножками мерзкий скрежет, похожий на всю его жизнь. Коннер поднялся гораздо тише. Как будто гравитация его вообще не тяготила. Или он не умел быть неловким и неуклюжим (хотя кому как не Тиму было знать, что это не так). — Наконец-то, — сказал он. — Давно пора. Ты хотя бы отогреешься. Тим только раздражённо цокнул языком в ответ. Он подобрал книгу, развернулся на пятках и поплёлся обратно к лестнице. Только оказавшись в коридоре, ведущем в его квартиру, Тим вдруг понял, что и правда продрог. От ветра, сумевшего донести до двадцать пятого этажа даже пыль, слезились глаза. Нос зудел, а кожа казалась сухой. Сейчас ему больше всего хотелось бы влезть под душ и просидеть там, пока все эти ощущения не сойдут на нет. Но он решил повременить. У него за спиной беззвучно ступал его персонаж, и сложно было представить, что тот сделает, если Тим не будет выходить из ванной слишком долго. Когда они вернулись в квартиру, там царил полумрак. Константин растянулся на диване, а Анита по-прежнему куталась в его одеяло. Тим хотел было включить свет, совершенно не заботясь о чужом сне, но Коннер успел поймать его за руку. От прикосновения по коже Тима пробежали мурашки. Лёгкие, короткие электрические разряды. Он тут же одёрнул руку, сунул её в карман кардигана и остался задумчиво стоять в коридоре, не зная, куда податься. Это была его квартира, но сейчас он совершенно не представлял, где в ней его место. — Слушай. — Коннер наклонился к его плечу, щекотнул шею своим дыханием, и Тим поёжился, потираясь щекой о плечо. — Я знаю, что ты мне не очень-то доверяешь. И людей ты не особо любишь, — продолжил нашёптывать ему Коннер. — Но я бы хотел сводить тебя в одно место, просто чтобы ты хотя бы немного развеялся. Сменил обстановку. Тим обернулся. Нашёл в темноте своего героя и покачал головой, подслеповато сощурившись. — Если это место, в которое ходят люди, то нахрен иди. А я останусь здесь, — буркнул он. — Ты же знаешь, что я могу просто похитить тебя? Унести куда захочу, и ты даже пикнуть не успеешь? — заметил Коннер, подавшись вперёд. Их носы соприкоснулись, и Тим тут же сделал шаг назад. — Ты мне угрожаешь? — Он очень старался говорить сердито. Он очень старался разозлиться в целом. Но не мог. Потому что знал, что Коннер так не сделает. Иначе всё между ними было бы иначе, и уже очень, очень давно. — Конечно. — Было слышно, но почти не видно, что Коннер ухмыляется. Тиму захотелось протянуть к нему руку и пощупать его улыбку, как иногда делали слепые. — Чудовище, — шикнул Тим. Сделал глубокий вдох и тихо добавил: — Хорошо. Но мне нужно будет найти обувь. — Тебе нужно будет дойти до такси. А от такси до нужного места. А потом наоборот. Можешь ни плащ ни брать, ни ботинки. Иди как есть. — Он снова рассмеялся, тихо, но очень звонко и сладко. — В чешках. Тим вдруг не без удивления понял, что прыснул и сам. Рассмеялся тихо, нервно запустил руку в волосы и устало вздохнул. — Думаешь? — тихо спросил он. — И никого не напряжёт? — Уверен. Ты же писатель. Ты можешь позволить себе выглядеть как угодно. — Ты меня с кем-то путаешь. Писателям вообще не обязательно быть узнаваемыми. — Глупости, — шепнул Коннер. Его рука вдруг легла Тиму на плечи, и он потащил его к выходу. Тим даже не заметил, что совершенно перестал сопротивляться. Он всё ещё прижимал к животу книгу, мягко переступая по коридору. Когда в коридоре снова стало светло, Коннер убрал руку, будто в темноте Тим мог не заметить его движения. Как будто темнота скрывала их не только зрительно. Вниз они спускались, забившись в разные концы лифта. Тим, правда, не испытывал никакого желания хмуриться или нервно кусать губы. Он слегка волновался, но волнение было непривычно приятным. — Жди меня здесь. — Коннер улыбнулся, оставляя его рядом с консьержем. Он как будто не верил до конца, что смог провести Тима так далеко, но доверял ему достаточно, чтобы оставить стоять одного у дверей. Будто и не думал, что писатель может передумать. Развернуться и зайти в лифт. Подняться наверх. Снова сбежать. Тим простоял у консьержа минут пятнадцать. Коннер останавливал одно такси за другим, почему-то снова и снова отпуская каждое. Потом наконец вернулся обратно к Тиму, мотнул головой в сторону такси и ухмыльнулся: — Я поймал такси, в котором достаточно чисто. И таксист обещал не включать никакой громкой музыки… на случай, если тебя раздражает и радио тоже. — Он подтолкнул Тима к дверям, и они вместе шагнули на улицу. Никто ведь не знал, что Тим выходил на прогулку относительно недавно. Он замер ненадолго посреди коридора, всматриваясь в едва видное бледное пятно луны на сереющем небе, и покачал головой. — Эй, — Коннер окликнул его. — Ты идёшь, или снова сбежишь? Тим обернулся, мотнул головой и пошёл к такси. Влез внутрь, сжался, поджав даже пальцы на ногах, и притих. Он не ездил на такси с тех пор, как у него брали интервью про новую книгу. Коннер пристроился на другом краю сиденья. Водитель посмотрел на них по очереди в зеркало, поправил кепку и надавил на газ. Машину дёрнулась и двинулась с места. Унося их всё дальше и дальше от единственного места в мире, в котором Тим чувствовал себя в безопасности… когда-то. Сейчас он едва ли мог этим похвастаться. Всё из-за машинки, из-за посторонних людей, из-за рукописи, по-прежнему хранящейся у Константина. Всё было слишком запутано и слишком жутко. Неприятно. И он не знал, как с этим чувством справиться. — Как думаешь, — вдруг спросил он, — если я выброшу машинку в окно, это поможет? Коннер задумался, почесал кончик носа, надул щёки и выпустил воздух через зубы: — Не думаю. Если она может управлять людьми, то рано или поздно найдёт себе какого-нибудь послушненького раба, который притащится к тебе в квартиру и вернёт её на место. К примеру. — Он помахал рукой и поморщился. — Я же не могу точно знать. А ты у профессора не спрашивал? — Да какое там. — Тим мотнул головой. — Они даже не всегда слышали, что я говорю. А я пытался им еды предложить или кофе. — Он шмыгнул носом и отвернулся, уставившись на улицу. Включилась ночная иллюминация, но улицы были тише и спокойнее, чем могли бы. Воскресные вечера всегда такими были. — Ты — другое дело, — тихо заметил он. Прислонился лбом к стеклу и прикрыл глаза. Представил себе Коннера, героического и сильного. В красном плаще, в лучах восходящего солнца. Быстрого, стремительного… — Они всегда слышат, когда ты с ними говоришь, — пояснил Тим, хотя не был уверен, что Коннер переспрашивал. — Это потому, что ты светишься изнутри. Они просто не могут тебя игнорировать, как большинство людей. Коннер, кажется, смутился, но Тим не хотел оборачиваться и смотреть на него. Вдруг он снова испугается? Испугается, что герой, который предстаёт перед ним, когда он закрывает глаза, на самом деле реален. Из плоти и крови. — Спасибо, конечно, — сказал Коннер. Он помолчал немного, и тишина показалась Тиму гнетущей. Она была не той тишиной, которую можно было сохранять без ущерба для спокойствия. Не той, которой наслаждался Тим в одиночестве. Эта тишина звенела — пробивала барабанные перепонки, словно тонкая серебристая игла. — Тим, — позвал его Коннер. Тим сделал над собой усилие и обернулся. — У тебя настроение испортилось? — Это нормально, — Тим вскинул брови. — У меня всегда так, когда я общаюсь с людьми. Или когда у меня стресс. Или ещё что. — Он не стал уточнять, а Коннер не стал спрашивать. Они ехали не очень долго. Такси остановилось напротив кофейни, не очень примечательной, но светящейся изнутри тёплым золотистым светом. Коннер заплатил водителю и попросил его вернуться через час, а сам поймал Тима за рукав, умудрившись не задеть кожу, и потянул внутрь. Вывеска показалась Тиму смутно знакомой. Как у многих писателей, его память была специфической: он помнил что-то с точностью до секунды, до реплики, до детали, а что-то выпадало из головы мгновенно. Но он помнил дверь. Он помнил интерьер. Помнил эту девушку за стойкой. Тим шагнул внутрь и замер, растерявшись. — Зачем ты меня сюда привёл? — Теперь уже он поймал Коннера за рукав. — Зачем? — В каком смысле? — Коннер моргнул. — Я хотел, чтобы ты познакомился с Кассандрой. Чтобы выпил хорошего кофе, чтобы…. — он запнулся. Тим зло посмотрел ему в глаза. — Это место. — Тим чувствовал, как ему перестаёт хватать воздуха. — Это место, в котором я придумал, как тебя убить. Это место, в котором я понял, что нужно, чтобы эта ужасная история завершилась так, как эта штука хочет. — Он оступился, ударился спиной о дверь, навалился на неё и выскользнул на улицу. Воздух был не то чтобы свежий, но хотя бы холодный. Тим хватал его ртом, пытаясь заставить себя дышать. Успокоиться. Он так не хотел вспоминать об этом. Помнил постоянно, хотя с удовольствием забыл бы раз и навсегда. — Тим. — Коннер выскользнул на улицу следом за ним. Он сунул ему в руки бумажный пакет, и Тим тут же приложил его к лицу. Он снова был беспомощным. И снова рядом с Коннером. Снова из-за него. — Господи, прости. Я просто хотел, чтобы ты побывал в месте, в котором мог бы чувствовать себя в безопасности. Всегда. Потому что здесь пекут то самое домашнее печенье, потому что здесь тебе будут… — Он не договорил. Тим обмяк. Самообладание возвращалось по капле. Он снова мог дышать, поэтому отнял пакет от лица и заставил себя выпрямиться. Закутавшись в кардиган, Тим посмотрел на Коннера устало. Как посмотрел бы на любого. Постороннего. Не идеализируя его, или наоборот, идеализируя. Просто смирившись, что Коннер просто слишком хороший герой, чья жизнь оказалась в руках слишком слабого человека. Он смотрел на него и видел испуг. Сожаление. Будто Коннер не помнил, что перед ним стоит его убийца. Его палач. — Коннер. Тебе нужно домой. А потом в Метрополис. Ты нужен людям, а не мне. — Он моргнул, надеясь, что Коннер не заметит, как покраснели глаза. — Уходи. — Он развернулся и сам, пошёл по тротуару вперёд, прибавляя шаг, но не переходя на бег. Коннер не ушёл. Наоборот, он догнал его, поймал за локоть. — Ты простудишься. Дай хотя бы такси тебе словить. Ты же практически босиком, Тим, ну нельзя же так… Тим застыл, пытаясь заставить мир вокруг себя перестать вращаться. Коннер был слишком хорошим. И от этого становилось только хуже. — Коннер. — Он обернулся. — Ты думаешь, что я сюда пришёл писать тогда, я нормально одет был? В плаще, в тёплой обуви? Я просто не хотел выглядеть странно рядом с тобой, вот и… — Он стиснул зубы и сжал кулаки. Было больно. Страшно. И с каждым словом горло будто тисками сжимали, всё сильнее и сильнее. — Прекрати. Ничего со мной не случится. А тебе нужно не нянчится здесь со мной, а быть там, где твои усилия не пропадут зря. — Он высвободил руку, ссутулился и зашагал прочь. Он знал, что Коннер мог догнать его, но тот не стал. Тим остановился лишь один раз, сворачивая на нужную улицу. Достал из кармана биди и закурил, глядя на светлое пятно уличного фонаря над ним. Раньше он будто сидел в таком кругу света, не зная, что происходит за его пределами. Но наступило утро, темнота рассеялась, и он увидел страшную правду. Всё это время он принимал факт того, что он — убийца, как данность. Он помнил, что Коннер умрёт из-за него, и это огорчало его, но он будто смотрел на себя со стороны. Что изменила эта одна кофейня? Что открыла ему? О чём напомнила? Почему только сейчас Тим почувствовал кровь на своих руках? Почему полностью осознал вину, только вернувшись на место преступления? Он нашёл ответ уже дома, когда вызывал лифт. Вся тяжесть вины легла на его плечи только сейчас, потому что только сейчас он поддался собственным чувствам по-настоящему. Он полюбил Коннера Кента. И теперь понимал, кого именно потеряет.

***

Коннер не знал, что делать. Идти за Тимом? Остановить его? Унести высоко в облака, а потом увезти обратно, в его тёмную одинокую квартиру, в которой есть кто-то — но только потому, что он попал в беду? Он знал — чувствовал, и чувствовал даже не интуитивно — что Тим не хочет, чтобы Коннер за ним шёл. Писатель был подавлен. Коннера на мгновение захватили его эмоции, целый вихрь, пугающий, невнятный, смутный и очень разный. Он испытывал восторг и ужас, спокойствие и панику. Тима штормило и бросало в крайности, и он никак не мог зацепиться за что-то одно. Удержаться. Коннер извинился перед Кассандрой и Стефани, написал сообщение Аните, попросив проследить, чтобы Тим не простыл, а сам вернулся домой и исполнил просьбу писателя. Он накинул красный плащ и был героем. Несокрушимым. Неутомимым. По крайней мере, ему так казалось. До тех пор, пока на стройке он не получил синяк. Конструкция обвалилась, и Коннер доставал выживших из-под завалов. Он поднял балку повыше, и вдруг накатила слабость. Балка показалась неподъёмно тяжёлой. Это полузабытое чувство, будто он не мог противостоять реальности, было невыносимым. Колено упёрлось в землю, и он понял, что если сейчас не пересилит себя, не напомнит, что он герой, который может выносить такой груз, удерживать такие тяжести, то сломается. Интересно, такую ли смерть ему уготовил Тим? Специально ли отправил его сегодня в Метрополис, чтобы избавиться от того, кто делает ему так невыразимо больно, раз и навсегда? Нет. Тим бы с ним так не поступил. Коннер стиснул зубы. Упёрся руками в балку, подтолкнул вверх, повторяя себе снова и снова, что сильнее всех на планете. Тим сделал его могучим. И неуязвимым. Какой-то жалкой балке его не победить. И балка поддалась. Он поднял её, вытянул руки и отбросил в сторону. Разобрал завал и вытащил строителей, одного за другим, протягивая каждому руку и помогая подняться. Они были перепачканы в пыли и песке, сильно пахли пóтом и страхом, но Коннер будто не видел и не чувствовал этого. Глядя на их лица, он видел лицо Тима, обсыпавшегося крошками печенья. Вдыхая их запах, он думал о запахе табака, который курил писатель. Тим дал ему эти способности. И мысли о нём делали Коннера только сильнее. Тим был его создателем, был его убийцей, был его якорем, был его парусом. Даже если Константин прав, и на самом деле Коннеру просто не повезло, он бы с радостью оказался всего лишь выдумкой странного, запутавшегося писателя. Проснувшись под утро, Коннер долго смотрел на восходящее солнце. Коннер зациклился. Он попытался снова уснуть, но не смог, только ворочался в своей кровати, перекатывался с места на место. Он решил почитать и с удивлением обнаружил, что книга так и осталась в лофте. Пришлось искать её в сети, вчитываться в слова, которые губы писателя, видимо, больше не прочтут. Высматривать между строк подсказки. В переплетениях сюжетных линий, в конструкциях слов он упорно пытался найти самого Тима. И находил. С каждой фразой писатель казался ему лишь прекраснее. Теперь, зная Тима, Коннер видел за каждым предложением его утомлённый, злобный взгляд. Слышал его голос. Видел струйки сигаретного дыма. Слышал шарканье чешек по крыше высотки. Он догадывался, почему его так тянуло к писателю, но полюбил его по-настоящему, лишь дочитав до последней точки «Возрождение тёмного рыцаря». Он посмотрел на то, что понимал раньше совсем по-другому. И ему стало совершенно не важно, почему Тим стал таким. Он видел в нём только самого чудесного человека в мире. Гуманиста и филантропа, искренне ищущего способ сделать мир лучше. Коннер сидел на своей кровати до тех пор, пока не заиграл будильник, напоминающий о том, что пора на работу. Он с трудом отложил планшет и заставил себя умыться. Почистил зубы. Сплюнул вместе с пастой сгусток крови и не заметил этого. Теперь он делал всё на автомате, вдохновлённый собственным быстро-быстро бьющимся сердцем. Счастливый, даже несмотря на близящуюся гибель. Он выпил кофе и побежал на работу, и ничего так и не объяснил Кейт. Он с готовностью взялся за бумаги, впервые за всё это время искренне поверив в то, что завтра они смогут выиграть. Мир становился всё светлее и светлее. Будто солнце поднималось над его жизнью, открывая всё новые уголки души. Освещая их, напоминая о полузабытых мечтах, о полузабытых чувствах, о полузабытых идеях. Ему казалось, что он может всё. Не только гнуть железо, не только летать, не только бегать со скоростью пули. Всё. Ему было подвластно всё. Он был уверен в этом, пока один звонок Константина не раскрыл за картинкой с сияющим солнцем проливной дождь, серый и подавляющий.

***

Когда Коннер снял трубку, Константин даже здороваться с ним не стал. — У него были перепады настроения вчера? — обеспокоенно прошептал он в трубку. О, как Коннер хотел бы ответить отрицательно. Но он помнил, как писатель переключался буквально за секунду от мягкой снисходительности на холодную апатию. Как он вдруг вскидывался, начинал реагировать резко и озлобленно, а потом снова превращался в подавленного и уставшего. — Да, — сказал Коннер, и даже это слово далось с трудом. Оно ломало голос. — Ты можешь приехать? Скажи Кейт, что это срочно. Тим, кажется, умирает. Стеклянная иллюзия светлого, радостного дня разлетелась со звоном. Коннер вернулся с небес на землю в ужасающую, угнетающую реальность. — Конечно, — шепнул он. — Конечно, я сейчас буду. Он уговорил Кейт попросить отсрочку слушания на неделю. Наверное, лицо его было слишком бледным. Может, у него дрожали руки. Кейт согласилась. Коннер примчался в квартирный комплекс на своих двоих. Никто не заметил его, как никто не заметил бы любого другого человека, набравшего скорость света. Он взметнулся в воздух, облетел нужный дом и влетел в открытое окно, рухнул на пол и тут же вскочил на ноги. — Вау, — донёсся со стороны батареи тихий, утомлённый голос. Коннер охнул и обернулся, и встретился с Тимом взглядом. Рядом с ним стоял кислородный баллон, на котором болталась маска. — Это… это что? — тихо спросил Коннер. — Он начал задыхаться ночью. А потом утром. — Анита прикрыла окно. Она снова была одета в строгий костюм, её волосы снова были убраны в пучок. — Кислород едва ли поможет, но он так хотя бы дышит иногда. — Она поморщилась. — Главное, чтобы ему не стало хуже. — Но профессор сказал… — начал Коннер и запнулся. Рядом с Тимом показался Константин. Он водил над ним руками, что-то шепча себе под нос, а потом едва заметно покачал головой. — Ему нужен врач, — нашёлся наконец Коннер. Он махнул рукой в сторону писателя, но Константин только поднял на него полный сочувствия и тоски взгляд и покачал головой. Анита вздохнула и взяла его за локоть. Оттащила на кухню и налила ему кофе, и только когда Коннер уткнулся в чашку носом, обхватил её руками, грея ладони, она начала говорить. Она говорила так тихо, что даже Коннер её едва слышал. — Ты дочитал «Тёмного рыцаря»? — начала она. По её виду Коннер вдруг понял, что это не её вопрос. Это вопрос Константина, который она передаёт, пока тот слишком занят Тимом. Коннер кивнул. — Тогда пора тебе прочитать его последнюю рукопись. — Анита нервно облизнула губы. — Тебе нужно будет приехать к университету Готэма. Тебя встретит Эпифания, студентка профессора Константина. Она отдаст тебе рукопись, и вам вместе нужно будет приехать. Она отвернулась, и только теперь Коннер вдруг увидел её эмоции. То, как она кривила губы, как хмурилась, выдавало тревожную жалость точно так же, как сочувственную тоску Константина выдавало то, как он щурился. — Пожалуйста, — тихо сказала Анита. — Эта книга сложная. И… когда ты прочтёшь, чем она закончилась, тебе придётся сделать выбор. — Она зажмурилась, как будто пыталась сдержать слёзы. — Вы нашли способ остановить это? Изгнать демона из машинки? — тихо, но настойчиво спросил у неё Коннер. — Я хочу знать, прежде чем сяду читать о… о себе. — Пока нет. Поэтому тебе придётся выбирать. — Анита вцепилась ногтями в рукав пиджака и больше ничего не сказала. Коннеру ничего не оставалось, кроме как допить кофе и подчиниться. Его пугала не столько перспектива выбора, сколько жуткая угроза, произнесённая Константином какой-то час назад. Разве тут мог быть выбор? Если это означало отдать свою жизнь за жизнь писателя, то он готов был сделать это, не раздумывая. Он отправился с Чезом в университет, чтобы подобрать там синеволосую подружку Джона. Она уже ждала их, прячась в тени деревьев. Когда Чез посигналил, она нырнула в такси, усевшись вплотную к Коннеру, и сунула ему на колени тяжёлый свёрток. Рукопись была объемнее, чем её помнил Коннер, но вполне возможно, что так только казалось. Он старался думать о ней поменьше тогда. И ещё меньше старался думать о Тиме. Сейчас всё было наоборот. Машина тронулась с места, синеволосая девушка немного отодвинулась, но Коннер так и не развернул свёрток. Он почему-то боялся открывать его здесь и сейчас. Он хотел видеть Тима, отрывая от рукописи взгляд. Видеть его и помнить, что ему не из чего выбирать. Эпифания сунула руку в карман своего розового комбинезона и достала оттуда жёлтый аппарат размером с небольшой мобильный телефон. Она ткнула им в бок Коннера — и ничего не произошло. — Чез, как думаешь, — девушка подалась вперёд, обхватила переднее сиденье руками и прижалась к подголовнику щекой. — Счётчик Гейгера не работает, или теория Джона верна? — Теории Джона обычно верны, — раздражённо отозвался мужчина. — И он будет в ярости, если узнает, что ты не называешь его профессором Константином. — Здесь все свои, зачем официоз? Коннер стиснул в пальцах рукопись, всё ещё не желая её открывать, и попытался понять, что происходит. Ещё больше он растерялся, когда Эпифания перед самым его выходом сунула счётчик ему в карман. Она улыбнулась, отсалютовала двумя пальцами и осталась в машине, хотя Коннер был уверен, что все они поднимутся вместе с ним. Он ехал в лифте, прижимая к себе рукопись, будто самую большую драгоценность. Будто спасённого ребёнка, чьи-то хрупкие мечты или чью-то жизнь. Последнее, правда, было верным ощущением. Его жизнь зависела от этой рукописи. Когда он вошёл в квартиру, Тим прижимал к лицу маску. Он поднял руку, показав Коннеру большой палец, и от этого стало только страшнее. Ещё вчера Тим был таким живым, таким яростным, таким холодным и таким прекрасным одновременно. Почему он угасал так быстро? — Садись на диван, — сказал Константин, опять не здороваясь. — Садись и не вставай, пока не дочитаешь. Мы принесём тебе кофе, потом и еду закажем, но я хочу, чтобы ты дочитал это как можно скорее. Хорошо? — Он сощурился, и Коннер заметил в уголках его глаз тонкие, но глубокие морщинки. — Садись, — повторил он. Коннер нервно дёрнулся, встретился взглядом с Тимом, как раз когда тот убирал на место маску. Писатель выдавил ухмылку, закутался в одеяло и лёг на своё место. Константин проследил за его взглядом. — Мы только что выиграли ему отсрочку и ещё можем его спасти. — Он попытался ободряюще улыбнуться, но вышло так натянуто и фальшиво, что Коннеру стало тошно. Он сел на диван, только чтобы не видеть больше сочувствия во взгляде профессора, не видеть странных, некрасивых улыбок, нарисованных на их с Анитой лицах. Он сел и снял с рукописи почтовую бумагу. Уголки были немного примяты, видимо, после того, как Константин читал всю ночь, но Коннера это не смутило. Он сложил стопку на стол, сделал глубокий вдох и приступил. «Коннер был уверен во многих вещах», — шепнула ему первая строчка голосом Тима. Коннер поёжился, прикусил губу, но не остановился. Он заставил себя читать дальше. От заглавной буквы до точки. И снова. И снова. Предложение за предложением, абзац за абзацем. Это был слог Тима. Коннер помнил целые куски отсюда, потому что слышал их раньше, но ни один из них не был тем, чем был «Тёмный рыцарь». История была прямолинейна и пуста. Вдохновляюща, но безысходна. Сюжет строился по принципу русских горок. Он снова и снова возносил читателя на вершины, с которых потом сбрасывал, уничтожал его, втаптывал то вдохновение, что вызывал всего пару страниц назад, в грязь. Тим не мог написать эту книгу. Он написал бы её иначе. Коннеру даже казалось, что он видит те куски, что писал Тим, и те куски, что диктовал демон. Эта книга не была похожа на буквенные кружева. Она была похожа на изломанные кости. Тим терялся в ней. Терялся за той тревогой, что нарастала с каждый описанным днём жизни Коннера Кента. Коннер сам не заметил, как дочитал. На улице уже стемнело. Тим спал. Константин сидел на табуретке у его батареи. Анита помешивала кофе на кухне. Коннер устало моргнул и достал из кармана мобильный. На улице было три часа ночи. Город спал. И только они бодрствовали, сохраняя тишину. У Коннера же закончились печатные страницы. Теперь перед ним лежали салфетки из «Чайки», расписанные рваным, резким почерком Тима, и Коннер боялся к ним прикасаться. Боялся, сам не понимая почему. Тим тихо захрипел в сне, и Константин тут же наклонился к нему. Писатель затих, замер и профессор. Коннер стиснул зубы, зажмурился, не в силах выносить увиденное, и потянулся к салфеткам. Он прочёл их одну за другой. Неторопливо, будто растягивая собственное страдание. И узнал, что уготовил ему Тим Дрейк. И начало дня показалось ему ужасно ироничным. Или иронично ужасным? Может и то, и другое. Став сильнейшим и непобедимейшим защитником Метрополиса, Коннер в книге превратился в того, кто мог бы уничтожить всю планету. Он мог бы стать героем, но каждый раз, когда он спасал кого-то, что-то менялось в строении его клеток. Коннер в книге превратился в атомную бомбу. Он был спасителем, судьбой которого было уничтожить мир. Он был спасителем, который мог спасти мир, лишь пожертвовав собой. Коннер обронил одну из салфеток и удивлённо посмотрел на собственные руки. Поднял их и покрутил. Они никак не изменились. Из плоти и крови. Только сильнее обычного человека. Быстрее. Неуязвимее. Разве он правда был атомной бомбой? Коннер вспомнил о тычке Эпифании, вспомнил о жёлтом аппарате, который та сунула ему в карман, и достал его, поражённо вслушиваясь в тишину. — Дочитай сначала, — хрипло отозвался от батареи Константин. — А потом будем экспериментировать. Коннер не стал возражать. Он поднял с пола салфетку и дочитал её. И следующую. И следующую. Дочитал до последней сцены. Самой последней сцены. Она коснулась сердца цепкими холодными пальцами с жёлтыми пятнами на указательном и среднем. С мозолями на большом и указательном. Это была единственная сцена, в которой Коннер уловил дух Тима. Она была прочувствованной. Она была необходимой. Она приносила с собой ветер, обжигающее тепло солнца и ощущение сгорающих перьев и плавящегося воска. Чтобы спасти мир, Коннер должен был уничтожить себя. Он должен был придумать, как избавиться от атомной бомбы, не повредив никому. И придумал. Солнце. Тим отправил его на солнце.