Персонаж

Коннер дочитал последнюю страницу и долго молчал, просто закрыв лицо ладонями. Пытался сосредоточиться на собственных мыслях, а не на мыслях себя из рукописи. Пытался отогнать ощущение правильности всего написанного ручкой на салфетке. Пытался справиться с собственными эмоциями. Он хотел бы быть эгоистом, но одна мысль о том, что тогда Тим умрёт, подрывала его уверенность в собственной способности мыслить здраво. Он поступил бы точно так же ради любого другого человека. Но особенно ради Тима. Всё складывалось именно так. Катастрофически плохо. Переломно, болезненно. Ужасно. Он уже догадывался, сколько боли ему принесёт эта ночь и это утро. Он уже знал, что должен будет сделать. Но перспектива сгореть на солнце казалась ему не такой ужасной, как предстоящее прощание. Коннер снова достал из кармана счётчик Гейгера и взвесил его на ладони. Потом поднялся. Медленно зашагал к Тиму, видя, как Константин встал тоже, как меняются цифры на счётчике. Как он начинает трещать. — Я убиваю его. — Коннер выронил счётчик. — Я убиваю его одним своим присутствием. Коннер попятился, счётчик остался лежать, где упал. Но когда Тим заворочался под одеялом и сел на своей перине, устало глядя то на Джона, то на Коннера, треск уже смолк. Может, мир людей Коннер уничтожить не мог. Но он убивал своей любовью единственного человека, который был для него важнее целого мира. Он убивал Тима. Чем ближе он к нему был, тем сильнее на него действовал. — Я должен уйти. — Коннер развернулся и направился в коридор, но его догнала Анита. Она схватила его за плечо, за локоть и резко развернула. — Если ты не будешь подходить к нему близко, ему не станет хуже. Но хуже ему будет, если ты совсем уйдёшь, — шепнула она. Толкнула его вглубь коридора, где Тим не мог бы их видеть, и обняла крепко. — У него… лучевая болезнь? — тихо спросил Коннер. — Он правда умрёт? — Больше похоже на отравление ураном, — так же тихо ответила ему Анита. — Ты должен выбрать… Мы поймём любое твоё решение, но оно должно быть твоим, а не нашим. — Она нервно прикусила губу. — О каком выборе вообще может быть речь? — Коннер отстранил её, держа за плечи. — Если я тот, кто и должен был умереть изначально, то почему мы должны выбирать? — Я бы хотела сказать тебе, что ты должен с ним поговорить об этом. Но тебе нельзя… — Ему нельзя что? — раздался у неё за спиной хриплый голос. Коннер вскинулся и попятился к двери. Тим стоял, опираясь рукой о стену. Кислородной маски с ним не было. Он дышал с трудом, но сейчас это было больше похоже на дыхание человека, у которого заложило нос. — Я уже достаточно постоял в стороне, вам не кажется? — выговорил он и поморщился. Тим гнусавил. Это было бы забавно, если бы не было следствием их ужасного положения. — Тебе лучше… — попытался успокоить его Коннер. Но это было так сложно. В темноте коридора он видел его так смутно, но и подойти ближе никак не мог. — Мне лучше знать, что происходит, и почему все ходят с такими постными рожами, — огрызнулся Тим. Он начал рыться в карманах и громко выругался, не найдя там биди и спички. — Демон нас подгоняет, — мягко сказала Анита. Она положила руку Тиму на плечо и попыталась увести его обратно. — Где профессор? — Пошёл душ принять. Все думают, что я на ногах стоять не могу, идиоты. — Тим ударил её по руке, оттолкнул и отвернулся. Поводил рукой по стене и нащупал включатель, щёлкнул им, и коридор залило резким светом лампы. — Говорите, что происходит. — Тим переводил взгляд с Аниты на Коннера, а потом с Коннера на Аниту. Глаза у него покраснели, щёки впали, губы казались такими бледными. Он вдыхал воздух через зубы и так же выдыхал. Грудная клетка поднималась и опускалась в такт. — Тебе нужно допечатать рукопись, — вместо ответа произнёс Коннер. — Иначе она убьёт тебя вместо меня. — Велика потеря. — Тим закатил глаза. — Это же не прыжок с крыши, а какая-то болезнь. Пусть убивает. — Он сгорбился и развернулся. — Кому нужен очередной писака. Одним больше, одним меньше. Всё равно нас как собак нерезаных. — Он зашагал обратно в лофт, и чем дальше он уходил, тем сильнее билось сердце Коннера. Он прижался к двери и вскинул руку. — Тим. Постой. Тот обернулся, моргнул и пошёл обратно, но Коннер тут же покачал головой: — Ближе не подходи. Для тебя я сейчас опасен. — Что за бред. — Тим покачал головой и не остановился. Анита встала у него на пути, подбоченившись и нахмурившись. — Анита. Пропусти меня. — Когда вы рядом, он травит тебя. — Анита наклонилась к нему. Коннер видел её со спины, но живо представил, как она скривила губы. — Ты только приблизишь свою смерть. — И что? — Тим вдруг взвился. Вскинул руки, напрягся всем телом. — И что, Анита? Что, от того, что я буду дольше мучиться, мои последние часы будут счастливее? Я буду лежать на кровати, смотреть, как вы с Константином делаете вид, что всё хорошо! — Он сжал кулаки. — Убирайся с моего пути, Анита Файт. Из нас двоих только один действительно заслуживает жизни, и это точно не я. Так уж позволь мне ускорить сладостный момент расставания с этим блядским миром! Тим, похоже, и сам не заметил, как перешёл на крик. Он покраснел, вытер слезящиеся глаза и попытался протиснуться мимо Аниты. Коннер вскинул руки и открыл рот, чтобы остановить его или хотя бы отговорить, но не успел произнести ни слова. Константин, с мокрыми волосами, в чужом махровом халате, говорил спокойно, но громко. — Пропусти его, Анита. Не нам решать, кому из них жить. — Он потёр лоб. — Для этого придётся чем-то пожертвовать. Анита подняла голову, вскинула руки, сдаваясь, и отступила в сторону. Тим не произнёс больше ни слова. Он протиснулся мимо неё, схватил Коннера за руку и потащил прочь из квартиры. — Тебе нельзя на крышу… — успел пробормотать Коннер прежде, чем Тим опустился на лестницу, устало прислонившись плечом к стене. Он дышал, приоткрыв рот, и смотрел перед собой устало и равнодушно. Он решился на то же, на что решился Коннер. — Садись, — гнусаво прохрипел писатель. — Прекрати. Мы не взорвёмся. Коннер неуверенно сел рядом с ним. Их плечи соприкоснулись, и Коннер инстинктивно отпрянул. — Ты понимаешь, что происходит? — Если ты не улетишь к солнцу, я умру от радиации, или что там со мной. — Тим нервно оттянул воротник кофты и сделал глубокий, прерывистый вдох. — Не могу только понять, почему плохо только мне. — Ты очень тупой для сноба, — рассмеялся Коннер. — Потому что ты и есть мой мир. Я должен улететь к солнцу, чтобы спасти тебя. — Поверь мне, я не самый лучший повод для самоубийства. — Тим тихо рассмеялся, насколько хватило дыхания, и затих. — Послушай. Я правда считаю, что будет лучше, если останешься ты. Коннер молча посмотрел на него. — Ты слишком хороший. Миру нужны такие люди, — пояснил писатель. — А я? Я просто перевожу воздух. Пользуюсь благами цивилизации. Не спасаю детей. Жертвы на благотворительность? Да это всё равно, что отдачки. — Он покачал головой. — Но ты… ты действительно можешь помочь миру измениться. Дать всем надежду. — Я уже говорил, что ты гуманист? — Коннер улыбнулся, хотя сама идея об улыбке делала ему больно. Писатель говорил так логично, будто весь вечер готовил эту речь. Что мог Коннер ему противопоставить? Что он мог… Коннера осенило. Он пересел на ступеньки пониже, прямо перед Тимом, заглянул ему в глаза и тихо шепнул: — Но ты не спасёшь мир, спасая меня. Меня нельзя спасти. — Он протянул руки к писателю, обнял его ледяные ладони своими тёплыми, пытаясь согреть, и слабо улыбнулся. — Ты же знаешь, что меня не существовало бы без тебя. — О, Господи. — Тим закатил глаза. — Чушь не неси. — Он попытался вытащить руку из ладоней Коннера, но тот только сжал крепче. — Ты же сам знаешь, что ты настоящий. «Я знаю, — подумал Коннер. — Но тебе об этом знать не обязательно». — В самом начале, почти сразу профессор Джон Константин предположил, что я лишь плод твоей фантазии, оживлённый демоном, — уверенно сказал Коннер. — И я знаю, что когда профессор прочёл твою рукопись, он понял, что я единственное, что в ней действительно было создано тобой. Ты не смог распространить свой идеализм на всю книгу, не смог замаскировать его за какими-то деталями и другими персонажами, поэтому сосредоточил его в своём герое. Во мне. — Это неправда, — шепнул ему в ответ Тим. — Ты живой. Ты самый настоящий из всех людей, которых я когда-либо встречал. — Он облизнул пересохшие губы. Моргнул. Нахмурился. — Ты знаешь, что нет, точно так же, как это знаю я, — Коннер ухмыльнулся. — И ты знаешь, что тебя тянет ко мне, потому что ты воплотил в моём образе того, кто был бы идеальным в твоём представлении. — Он погладил его руки, поднёс мозолистые пальцы к губам и поцеловал их, как целуют мощи святых и иконы в намоленных храмах. Тим кусал губы, дышал сквозь зубы и будто держался из последних сил. Коннер чувствовал его смятение, чувствовал его боль от краха такого хорошего, удачного плана. — Почему бы не оставить тебя в мире? Ты здесь нужен. — Потому что если ты умрёшь, я исчезну тоже, — мягко ответил Коннер. — Но если ты выживешь, ты сможешь исправить книгу. Даже если я сгорю на солнце, я останусь. Я буду вдохновлять. Потому что ты точно сможешь написать меня заново так, чтобы моя история никого не угнетала. — Он улыбнулся, подмигнул Тиму, но тот снова покачал головой: — Я не могу. Я не смогу это напечатать. Я не смогу тебя убить, Коннер. Не проси меня об этом. — Он договорил и вдруг зашёлся в кашле. Коннер отпустил его руки, а Тим вытащил из кармана мятую салфетку, в которую раньше стряхивал пепел. Сплюнул в него серую мокроту, вытер набежавшие слёзы рукавом и снова посмотрел на Коннера: — Я не буду тебя убивать Коннер. — Нельзя убить того, кого никогда и не существовало, — парировал Коннер. — И я тебя об этом не прошу. Я просто говорю тебе, что иначе нельзя. Ты должен это сделать. И ты это сделаешь. Тим нервно прикусил губу. Он выглядел измученным. Коннер поднялся, склонился над ним и взял на руки. — Пойдём. — Коннер прижался щекой к его лбу. — Допишешь конец этой истории. — Он коснулся лба губами. — А когда тебе станет лучше, ты найдёшь в себе силы не сломаться, а быть счастливым. — Иди к чёрту, — отозвался Тим. — У меня не было на это сил, даже когда был повод. — Ну и ладно. — Коннер аккуратно спустился по лестнице, пронёс его по коридору и внёс обратно в квартиру. Он не знал, о чём думают сейчас Константин и Анита. Не знал, как смотрят на них. Тишину нарушало только хриплое дыхание Тима и шуршание перины, на которую Коннер его уложил. Коннер провёл рукой по его волосам, зачёсывая их назад. Сжал его руку в своей, перебирая расцарапанные пальцы. — Я буду ждать твоего голоса. На рассвете, — шепнул он. Поцеловал его в висок, сжал руку посильнее на прощание, а потом поднялся и быстро пошёл прочь. Он боялся, что Тим не отпустит его, если он задержится хоть на миг дольше, чем собирался. Он боялся, что сам не сможет покинуть Тима. Выйдя из квартиры писателя, он прошёл по коридору, миновал лифт и быстро вбежал по лестнице вверх. Сильно толкнул люк и выбрался на крышу. Небо ещё не начало сереть, но звёзды уже понемногу гасли. Коннер нашёл те два стула, на которых Тим читал ему «Возрождение Тёмного рыцаря», занял один и подставил лицо холодному ветру. Он замер и стал ждать, вслушиваясь в шёпот спящего города и готовясь вот-вот услышать голос Тима снова. В последний раз.

***

Всю ночь напролёт Тиму казалось, что он тонет. С каждым часом в жарком плену одеял слова Коннера обретали всё больше и больше смысла. Коннер понимал Тима лучше, чем кто-либо на свете. Коннер не ждал от него чего-то, что Тиму было несвойственно. Коннер воплощал в себе всё то, чем Тим хотел бы быть, но не смог. Он воплощал в себе всё то, что Тим мог бы любить в людях, но так редко встречал. Коннер был прав. Он не мог быть живым. Он действительно лишь выдумка, и Тим безумен, раз так сильно полюбил свою фантазию. Чтобы снова обрести покой, он должен был стереть с лица земли раз и навсегда того, в ком сам нашёл надежду. Тим сел на своей кровати. Дышать стало немного проще. Пальцы перестали казаться онемевшими и опухшими. Он осмотрелся и сощурился, поморщился, глядя на сереющее небо. Тим поднялся. Задремавшая у его кровати Анита вздрогнула и дёрнулась, но Тим только махнул рукой. Держась за стену, он медленно шагал к поблёскивающей в темноте машинке. — Подожди, — окликнули его со стороны дивана. Константин читал, водя фонариком по страницам книг. — Я нашёл способ изгнать этого демона. — Он поднял голову. В свете фонарика профессор выглядел очень жутко, но Тим всё равно судорожно вздохнул. Этот странный человек всё же нашёл способ в последний момент вмешаться в его план. Опять. Невероятно. — Но для того чтобы его изгнать, нам нужно его занять. Он должен исполнять то, что ты печатаешь. — Профессор подошёл к нему, но даже не коснулся. — Мне жаль, но тебе всё равно придётся это сделать. И чем раньше, тем будет лучше. Тим молчал. Мир кружился вокруг него. Он попытался сделать шаг, но чуть не споткнулся, и удержался только потому, что опёрся на стол. — Садись, — сказал сверху голос Джона Константина. Тиму казалось, что мир погрузился во тьму. Он видел только машинку, только белую бумагу, только исписанные словами мятые салфетки. Он просто хотел, чтобы всё закончилось. Когда Тим всё же опустился на стул, из темноты донеслось шуршание. Он почти потерял связь с реальностью. Сейчас для него существовала только машинка. Только необходимость избавиться наконец от кошмарного сна, в который превратилась его жизнь с появлением Коннера. И когда вокруг него вспыхнул, засветился белый узор, переплетение иероглифов, орнаментов и старинных слов, Тим почти не заметил. Он слышал невнятную речь у себя за спиной, но не мог на ней сосредоточиться. Руки тянулись к машинке. Глаза искали рукописный текст на тонкой бумаге. Он сделал глубокий вдох. Впервые за сутки дышалось так легко, будто приступы удушья и кашля ему всего лишь приснились. Он больше не чувствовал себя слабым, умирающим. Тим поднял руки и стал печатать. Буква шла за буквой, цепляла её, и они превращались в слова. Слова перекатывались по странице, множась, занимая собой всё свободное пространство, срастаясь в единую цепочку предложений. Предложения переплетались как ветви, как корни, как прутья, разрастаясь абзацами и страницами текста. Он печатал, не чувствуя ничего, и отчаянно хотел лишь поскорее добраться до финала. Он печатал и не мог остановиться. Не останавливался, когда мир вокруг вспыхивал, обнажая реальность, когда клавиши машинки раскалялись, когда бубнеж за спиной переходил в крик. Он писал, будто в последний раз в жизни. Как будто после этого он больше не сможет и двух слов связать. Но в конце, на последних строчках, за три предложения до последнего слова, темнота вдруг треснула пополам, разлетелась, растворилась в реальном мире. Тим вскинул руку, закрывая лицо от залившего лофт солнечного света, и замер. У него за спиной тяжело дышали Константин и Анита. Машинка в его руках была холодной. Безжизненной. Как ей и положено. Тим посмотрел на пустую белую строку, где должно было появиться следующее предложение, и неизбежное осознание навалилось каменной глыбой. Последнее слово осталось за безымянным демоном. За одну ночь машинка добилась своего, убедив Тима убить Коннера собственнымим руками. Тим помолчал немного, прислушался к шагам Аниты, ушедшей к батарее. И заставил себя прервать тишину. — Это… сработало? — Он не узнал свой голос, прежний и в то же время незнакомый. А ещё слишком тихий, особенно учитывая то, как сильно Тиму хотелось кричать. — Да, — сказал Константин. — А теперь… Тим поднялся, с шумом опрокинув стул, схватил машинку за края и швырнул её в стену, совершенно не удивившись силе, которой его одарила злость. Машинка оставила вмятину в штукатурке, треснула и отлетела. Тим вцепился в неё снова и, теперь уже не выпуская, принялся бить о стену снова, и снова, и снова, и снова. Машинка трещала, разлетаясь на детали, впивалась обломками в пальцы, ломалась на мелкие и крупные части. Она разваливалась, но Тим не останавливался. И не остановился бы, не поймай его за руки Джон.