tangent universe

      Заглядывать Биллу в глаза было почти необходимостью.       Стэнфорду хотелось как можно чаще напоминать себе, что он смотрит не на человека, а на демона, постепенно срастающегося с человеческим телом, на мразь, лишившую его семьи – тогда и сейчас. Портал ведь не открыт, а значит шансов на возвращение брата больше нет. Стэн не знал, каким образом, но точно был уверен в том, что во всём виноват Билл. Уж обронил ли он нечаянно что-то грубое ведьмам или же специально договорился с ними – этого наверняка нельзя было узнать. Да и неважно это уже было. Важно было лишь то, что Стэнфорд был зол. Зол на себя, на ведьм… … на Билла. Особенно на Билла.       Когда Сайфер появился перед ним весь съёжившийся, сконфуженный и недовольный, с вестью о том, что звезда не упала, Стэн конечно ему не поверил и отправил следить за небом в следующую ночь. А потом и в следующую. И так целую неделю. Билл пил литрами кофе, жадно всматривался в небесное полотно, а Пайнс скрипел зубами и тихонько ругался, узнавая, что звезды всё не было. Он даже просидел одну из ночей на крыше сам, но без толку – ведьмы согласия не дали.       Фезарин пришла к Стэну Пайнсу лично и с притворным сочувствием заявила, что портал открывать ни в коем случае нельзя, нет-нет-нет, да и не получится, пусть даже не пытается. Правила, видите ли, у них не позволяют.       На вопрос о том, как же ему тогда поступить с нерадивым демоном, великая ведьма хмыкнула, пожала плечами и с видом абсолютно бесстрастным сказала: “Нам всё равно, делай как знаешь”. Делай как знаешь. Что ж. Стэнфорд и сделает.       Сделает выбор оставить Билла в теле. Он подождёт, пока Сайфер не врастёт в человеческую тушку, растеряв весь свой демонизм и окончательно став человеком. Тогда, если он вдруг умрёт, то уже не сможет выйти в лимб и снова стать демоном. Он будет бессилен и растворится в итоге в звёздную пыль или из чего там души обычно состояли.       Да. Так бы эта сволочь определённо получила по заслугам.       Пайнс заглядывал Биллу в глаза. Иногда было интересно: есть ли там хоть капля раскаяния за случившееся тогда, тридцать лет назад? Он никогда не видел в них ничего, кроме могильного холода. И это неизменно напоминало ему о тех, кого он потерял навсегда. Своего рода самоистязание, но Стэн ничего не мог с собой поделать, и это лишь больше злило его. Не той злостью, что горела ярко, доставая языками пламени до самого неба, и что готова была уничтожить всё вокруг. Той, что медленно-медленно тлела где-то глубоко в душе, той, что не жгла никого, кроме самого Стэнфорда, что коптила изнутри, оставляя после себя одну лишь горечь.       Стэну ведь даже и на могилу не к кому было пойти.       Сейчас был лишь Билл. И это было паршиво. Он ходил рядом, ошивался в хижине, словно был огромным транспарантом “Стэнфорд, ты проиграл”, всегда отвлекал от мыслей одним своим появлением в комнате. Не видеть бы его вообще.       Но вышвырнуть Сайфера было нельзя. Хотелось лично наблюдать за тем, как Билл, мучаясь, полностью сливается с телом, очеловечивается, становится таким же, как они все. Хотелось быть уверенным, что сволочь не узнала и не поняла, что до полного слияния есть ещё шанс выйти в лимб и остаться демоном, пусть и с частичной потерей сил.       Это была ещё одна причина, по которой Стэнфорд смотрел Сайферу в глаза. Было ли ему страшно увидеть в них осознание возможности выхода, осознание свободы? Ещё как было. Но Пайнс ничего такого во взгляде Билла не замечал, а потому старался не беспокоить себя лишними тревогами.       Время шло, слияние продолжалось, Билл перенимал всё больше человеческих черт. Лень, например. Эту почти что подростковую агрессию и хамство. Если раньше Сайфер сам просил дать ему работы и был сдержанно-недоволен всем и вся, то теперь он почти всё время ни черта не делал, да ещё и пререкался со Стэнфордом по любой претензии в его сторону. Совсем как… Об этом лучше вообще не вспоминать. Так будет только тяжелее. Больнее.       Однажды он увидел, как Билл плачет. Даже не плачет – рыдает, сотрясается, захлёбывается в каком-то своём горе. Стэн понял, что добился того, чего хотел. Демон был в натуральном отчаянии. Но это не приносило ожидаемого облегчения. Совсем. Это вызывало лишь отвращение к тому созданию, что сидело в человеческом теле. Отвращение и, возможно, какую-то долю сочувствия. Как же Сайфер жалок. Как же я жалок. Действительно думал, что чужие страдания утихомирят собственные? Очень глупо. Вся жизнь, в итоге, так и прошла впустую. Есть Мейбл и Диппер, но они не его внуки, а собственных так и не появилось. Неужели вся его жизнь – череда неудач и сожалений? Столько трудов и сил зря. И ради чего? Ради этого грустного теперь-уже-юноши, а не демона, сидящего на кухне, качающего головой и убеждающего свою девушку, что нет, всё действительно в порядке? Да ничего не в порядке. Всё совсем не так, как должно было быть.