Тайны Тампля

<center>1314 год       Несмотря на ужаснейшее оскорбление, о котором, по счастью, никто не знал, король Филипп смог преодолеть себя и войти в камеру, где томился пленный магистр. Хотя утром после происшествия, проснувшись больным, он зарёкся больше никогда не видеть, не слышать, не знать-де Моле. Никогда! И почти решил казнить проклятого тамплиера. Неважно, есть ли на нём и Ордене Храма вина или нет. Жак-де Моле должен умереть и он умрёт!       Но желанное намерение не осуществилось. Яд, парализующий волю и силы, вошёл в сердце властителя Франции, ибо он уже не принадлежал самому себе. Какая тайна в тамплиере? За что он так долго терпит унижения, пытки и допросы? Что даёт ему такую мощь и уверенность в правоте? Не найдя в себе сил противиться зову тайной силы, исходящей от магистра тамплиеров, Филипп отправлялся в Тампль вновь и вновь.       Нет, пытки результата не дали. Пришлось решиться на немыслимое: попытаться если и не пойти на мировую, то найти общий язык с упрямым еретиком.  — Зачем ты упорствуешь? Зачем не признаешь обвинений против себя? — спросил Филипп, придя в камеру в очередной раз.  — Вашему величеству не понятно? — холодно спросил Жак, будто находился на официальном приёме во дворце. — Я не признаю той клеветы, что возводят на меня и на весь Орден ваши чиновники лишь только потому, что всё это ложь.       Филипп напрягся. На его высоком лбу возникла вертикальная складка.  — Но многие рыцари признавали обвинения.  — Говорили не они, а их боль. Думаете, ощущать раскалённый добела стальной штырь в заду также приятно, как и горячий член?  — Что ты хочешь сказать? Не пришло ли в голову тебе припомнить мне прошлое?  — О каком прошлом говорит король?       Филипп чуть нахмурился, вспоминая, как когда-то во времена могущества тамплиеров, когда между Орденом и французской короной царил мир, он и сам хотел сделаться храмовником. Расчёт был ясен: после смерти-де Моле Филипп хотел получить магистерский жезл и печать. Прибрать к руках могущественную рыцарскую организацию. В этом случае Франция в своём величии возобладала бы над всеми королевствами так, что ей не было бы равных.       Монарх часто беседовал с магистром, называл себя его учеником. Увы! Невероятная красота короля и его ласковое расположение могли соблазнить кого угодно. Жак-де Моле не стал исключением. Картина из прошлого ярко встала перед глазами короля.       …Любовники свободно раскинулись на ложе. Жак-де Моле, лежал между широко раздвинутыми ногами Филиппа, настороженно поместив голову на его грудь. Грудь была покрытая лиловыми следами от поцелуев и укусов. Руки Филиппа гладили жёсткие волосы на груди магистра, наматывая на холёные пальцы в перстнях завитки. Жак был сосредоточен. По его виду нельзя было предположить, что ещё несколько минут назад он с безумным стоном извергал семя в напряжённое тело самого прекрасного мужчины в мире.  — Должно быть, вы чернокнижник, дорогой магистр, — заметил Филипп. — Заколдовали меня, призвав дьявольскую силу. Скольких молоденьких рыцарей, оруженосцев и слуг вы имели до того, как под вашими чарами пал сам король Франции?  — Пал — это слишком громкое слово, поверьте, — отозвался рыцарь. — Не изображайте из себя совращённую невинность. Я не первый в вашей постели.  — Жак…  — Клянусь хранить тайну, — улыбнулся-де Моле. — Вы — будто солнце, моя золотая лилия. Ни я, ни мои рыцари никогда не сделают ничего, что принесёт вам вред.  — Теперь, когда мы так близки, думаю, я имею право знать, в чём же могущество тамплиеров. Вы милостивы, и откроете тайну тому, кто достоин её знать. Тому, кто немало отдал вам, магистр.  — Всему своё время, ваше величество.       Воспоминание померкло. Оба вновь оказались в грязной и вонючей клетке подземелья.  — Ты знаешь, о каком прошлом я говорю. О том, когда мы были одной душой, где я почитал тебя почти святым, а ты именовал меня золотой лилией.  — Те времена давно миновали.  — Ты не свят и не благочестен. Следовало понять ещё тогда.  — Зачем же было поступаться чистотой королевского ложа?  — Не пытайся меня уязвить. Не выйдет. Твоя жизнь в моих руках.  — Не в твоих она руках! — глаза-де Моле стали бешенными и острыми, как клинки. — Моя жизнь, как и твоя, палач, жизнь, в руках одного Господа нашего.       Внезапно Филипп посмотрел на него с таким укором, что почему-то захотелось вернуть свои слова назад. Но что случилось? Ведь он прав: Филипп, как ни прекрасен его облик, был палачом. Безжалостным палачом. Разве не по его воле Жак вот уже семь лет мучился в подземелье? Разве не он виноват в гибели Ордена? Разве не по его приказу казнили немыслимое число рыцарей-храмовников?       «Господь, это плоть, это всё моя слабая и грешная плоть! Зачем, зачем у нас есть память?! Почему я не потерял её от боли, что пережил? Я не хочу помнить те времена, когда Филипп был моим солнцем и моей лилией», — отчаянно думал-де Моле. — «Наставь меня на путь, прости меня за те грехи, что совершил, ибо я нечист перед ликом твоим. Дай мне силы противится ему!».  — Ты что, молишься? — насмешливо спросил король. — Великий грешник Жак-де Моле.  — Считать мои грехи — не ваше дело. - Жак, — сказал Филипп мягче, в его красивых глазах была мольба. — Что стоит признаться во всём, принести покаяние и одним ударом разрешить все противоречия? Ради себя. Ради того, что когда-то я так любил вас, мой дорогой магистр, называл учителем и почитал за святого.  — Если бы я был виноват, я бы принёс покаяние, но я невиновен. Если ты признаешься, тебе сохранят жизнь. Я не хочу твоей смерти. Признайся, покайся, и я сумею обеспечить тебе сытую спокойную жизнь здесь, в Тампле. Сначала придётся немного пожить в камере, но постепенно тебя переселят в твои же покои. Тогда мы сможем быть вместе, восстановить мир.  — Величество думает, что теперь мир между нами ещё возможен? После семи лет издевательств!  — Мир всегда лучше войны.  — Неужели, я слышу это от короля Франции, — он помедлил: чудное воспоминание не отпускало Жака так, что он переменил даже форму обращения. — Ты не просто так мне предлагаешь.  — Я буду твоим, если хочешь, но я хочу быть и твоим учеником, как раньше. Магистр, истинный христианин, вы претерпели страдания, подобно нашему Спасителю. Христос простил свои мучителей…  — Верно. Простить сложно, но мы должны стремиться быть подобными Спасителю. Однако я, магистр Ордена Храма, поклялся хранить наши тайны. Я не могу предать своих братьев.  — Тогда, увы, ты видишь меня в последний раз. Тебя посадят в холодный колодец, кишащий жабами и слизнями, и каждый день будут вбивать в задницу тот самый раскалённый штырь. Подумай, всего лишь формальное признание, а дальше — жизнь в тепле, безопасности и довольстве. И моя благосклонность. За неё идут на смерть, а тебе она даётся за несколько слов.  — Я хочу подумать.  — Хорошо.       Филипп покинул замок Тампль. В душе Жака-де Моле, отвердевшей за годы пыток, царило смятение. «Господь, укажи мне верный путь!», — горячо молил тамплиер.