Мой неделимый элемент.

Утро вечера тяжелее – это высказывание ему, пожалуй, стоит запатентовать и продать как научною и философскую мысль. В «Тишине» вставать в шесть утра было привычным явлением, поэтому Юрий уже как по будильнику просыпается ровно в назначенное время – тело непонятно ломит, но уже в следующую секунду он выявляет причину этого – спящая на его руке Саша. Вчера не было ни сил, ни желания перенести ее обратно в ее комнату, как это он делал раньше – пусть спит себе, ему она не капельки не мешает. Но теперь, когда он проснулся, предстоит решить задачу: разбудить ее или оставить и дальше спать? Но задача минут через пять решается сама по себе – Саша потягивается и открывает глаза. - Ты чего так рано? – она сонно щурится, и он не может удержаться от смешка. – Что? - Ты похожа на сонного совенка, - она добродушно отмахивается и переворачивается на другой бок. – Тебе во сколько вставать? - В семь тридцать, - раннее утро для нее дикое испытание, но вставать все равно надо. Пока завтрак приготовит, пока в душ, и так до бесконечности. – Но сегодня сделаю исключение. - Какое? – он аккуратно отводит с ее лица выпавшие из косички волосы. - Я не пойду в школу. - Саша, - в его голосе слышны укоризненные нотки, но сестра перебивает его быстро. - Ну, разок можно и пофилонить, Юр, - она заискивающе улыбается, заранее зная, что за такую улыбку он все ей в рук спустит. – Ну пожа-а-алуйста! - Ладно, - он сдается без боя. – Но только один день. - Йес! – она обвивает руками его шею и утыкается носом в щеку. – А теперь можем подрыхнуть и до обеда. - Лентяйка, - он смеется и шутливо стаскивает ее руки со своей шеи. - Вся в тебя. Он просыпается и правда часов в одиннадцать, когда за окном уже вовсю светит яркое полуденное солнце, вскрывая своими лучами закупоренную шторами комнату, словно бутылку вина – Саши уже давно нет рядом. Топчется на кухне, что-то напевает и судя по всему готовит завтрак. На душе мгновенно теплеет – за годы вынужденного оскала такие вот «домашние» дни невероятно просто подогревают в нем желание жить и двигаться дальше. Саша же, казалось, и не слышит, что брат проснулся – стоит в наушниках и фальшифенько тянет Леди Гагу, совершенно не заморачиваясь над правильностью тона; наверное, так и должны делать счастливые люди по утрам. Он останавливается возле двери и приваливается плечом к дверному косяку, с улыбкой продолжая наблюдать за сестрой – та его и не замечает совсем. Со стороны кажется, что Саша – видение: тоненькая, вся какая-то насыщенная подростковой беззаботностью, с темной длинной косой, болтающейся вдоль позвоночника – кажется, ему придется привыкать теперь к такой Саше. Для него она всегда будет ребенком, который младше его на добрые десять лет - черт, она уже не ребенок вовсе – при этой мысли что-то обиженно и встревожено ёкает в груди: выросла Саша, правда, он этого не видел. Больно осознавать то, что самый близкий тебе человек отдалился от тебя на триллионы лет, а возвратился совершенно другим – наверное. Или это он другой? Не такой, каким был раньше – да оно и понятно, что все не такое… Хаотичное скакание мыслей в голове прерывает Саша – резко поворачивается и изумленно смотрит на брата: словно в первый раз видит. А Юрий запоздало вспоминает, что тюремные татуировки – не самая лучшая картина. - Е-мое, братец! – тонкие пальцы аккуратно прошлись по вязи тату на плечах, груди и спине – словно током пробило. – Да мне и в Третьяковку ходить не надо с тобой! - Ну-ка брысь, - Юрий недовольно цыкнул на девушку, походу натягивая на себя толстовку, лежащую на диване. – Сделай вид, что не видела. - Не могу, - серые глаза с прожилками льда смотрели странно-спокойно. – Мой брат стал ходячей галереей – как такое игнорировать? - Твоя брат отсидел срок за убийство двух людей, - возражает в ответ, хотя и знает, что не так совсем. - Людей ли? – тонкие изящные брови ласточками устремляются к вискам. Юрий качает головой. - Завязывай, Сань. - Я-то завяжу, - она отворачивается к плите и перемешивает манную кашу. – А вот они - нет. Думаешь, только тебе тяжело было? - Мне было нормально, - голос его звучит глухо и по ее спине ползут мурашки. – За что и отсидел. За дело. А вот ты не при чем совершенно была. Не стоило… - Идиот, да? – она снова поворачивается и Юрию кажется, что она вот-вот взлетит. – Ты – мой брат, Юра. Я за тебя боюсь. А вдруг эти уроды тебя подловят в темноте где и... - Эй! – он аккуратно ловит ее за руку и притягивает к себе, приподнимая лицо двумя пальцами за подбородок. – Не смей так говорить, ясно? Никогда? - Но правда же, - девушка грустно опускает плечи вниз и отворачивается к плите. Юрий резко выдыхает и трет виски пальцами, старательно прогоняя дурные мысли из черепушки. - Потому что мысли материализуются, Санек. Саша тяжело вздыхает и аккуратно накрывает его руку своей. - Идем обедать, я приготовила уже. ********************************* Глухая ночь серебрит вокруг все темным покрывалом – в голове туман прожитого дня привычно запивается черным чаем с коньяком – Юрий об этом не знает, конечно, иначе не упустил бы случая прочитать ей лекцию про здоровое питание и нездоровую психику. Вот про нездоровую психику прямо в точку - Саша криво усмехается и запрокидывает голову в очередном полете фантазии – если бы только она своими глазами увидела эту дрянь Наташу возле ее брата – горло бы ей вспорола без промедления. Глаза заволакивает на мгновение пеленой желчи и злости – ненавидит эту девку так, как только могут ненавидеть люди. Даже сильнее – чувство обиды за Юрку грызет ее изнутри настолько сильно, что сводит с ума – она уже и сама не рада такому повороту, да только деваться некуда. Брат – все, что у нее есть. По венам одна кровь, в голове – одни мысли, да и по факту они тоже… одни. Саша задумчиво смотрит на монитор компьютера, где режет глаза открытый ворд – на завтра задали реферат, но в голове шаром покати: ни черта она не смыслит в философии, вот хоть убей. В литературе, в русском языке, да даже в алгебре еще куда ни шло – но философия! - Чем занята? – голос брата над ухом выводит ее из оцепенения. Саша едва заметно дергается, надеясь, что от нее тем же коньяком несильно пахнет, хоть и зажевала она его жвачкой и запила соком. - Рефератом, - кривится, словно ей жука навозного подсунули. Он усмехается, присаживаясь за ее спиной. - Уже вопить сейчас буду. - Что там у тебя? Саша молча тычет пальцев в исписанный листок школьной тетради – почерк просто дай Боже каждому, но легче от этого не становится. Юрий аккуратно берет тетрадь и начинает читать лекцию – Саша со скучающим видом смотрит в окно: накрапывающий дождик совершенно не в новинку, но смотреть на пустой лист тетради куда скучнее и надоедливее. Кто придумал вообще, что человек должен изучать философию? Она переключается на Юрия: брат, конечно же, изменился – внешне стал более мужественным, взрослым. Высокий, широкоплечий – пройдись такой по городу, все девчонки потекут просто; военная стрижка полубоксом придает ему только какой-то непонятной суровости – Саша по-птичьи склоняет голову на бок, продолжая сканировать взглядом спину Юрки. Интересно, что дальше будет с ними? Томящаяся в сердце тоска тянет ее душу на дно – она и так на дне; илистом таком, вязком – без помощи ей самой не выплыть, не сдюжить. Она практически ощущает, как легкие заливает булькающая смола псевдостраха – ей хочется спрятаться от этого чувства, закрыться, но вместо этого она просто порывисто обнимает его со спины. - Ты чего? – в который раз он удивляется? Плевать – Саша прячет лицо, боясь, что он прочитает по глазам ее страхи. – Саш? Все в порядке? - Приступы паники, - бормочет она невнятно, продолжая жаться к нему. – Прости. - Ничего, - он оборачивается и сгребает ее на руки, как маленького ребенка. Она и правда, как ребенок – большой и потерявшийся ребенок, слишком долго вынужденный быть взрослым. – Все хорошо, Сань. - Ага, - эхом повторяет она, чувствуя приятное тепло, разливающееся по полузастывшим жилам. – Хорошо. - Если что-то случилось, - его голос заметно напрягается на этой ноте. – Если кто-то тебя обидел… - Все в порядке, - она находит в себе силы улыбнуться. – Поздно уже, завтра вставать рано. Пойдем спать? Он ничего не отвечает, просто молча опускает ее на пол и встает со стула – хрен с этой философией, все равно она у каждого своя. Он искоса смотрит на сестру и отчего-то начинает сожалеть обо всем. Она не заслужила такого – где теперь та маленькая солнечная девочка с косичками и улыбкой в тридцать два зуба? Вместо нее теперь она – вся такая острая, с взглядом тяжелым и тонким запястьями; прядь волос выбивается из пучка и падает на плечо – Юрий автоматически отмечает ее почти что идеальную худобу и вдруг осознает – случись что с ней, его не станет тоже. И не дай Боже кому-то тронуть ее хотя бы пальцем – он зальет все вокруг кровью, но никто не посмеет причинить его сестре боль.