Любви счастливой не бывает

Часы на стене печально отсчитывают последние мгновения моей жизни. Через пятнадцать минут они пробьют полночь. Подходят к концу последние двенадцать часов, которые я обещал Примроуз, в память о ней. Я беру в руки сверток, принесенный Примроуз – последний подарок для нее, и делаю шаг. Небрежно брошенная рубашка Китнисс. Она так и осталась лежать, там где ее оставила Китнисс собираясь на последний вечер к родным. Мне кажется, что рубашка еще хранит тепло ее тела. Прощайте, вещи помнящие Китнисс и Пита. Восемь ступеней ведущие в коридор. Кухня, на которой я больше не испеку хлеба. На столе две чашки. Моя и Гейла Хоторна. Он пришел сразу после моего возвращения. Чай успел остыть, прежде чем он решился заговорить. Гейл тоже хотел уговорить меня жить. Мы никогда бы не смогли стать друзьями, а после всего, что он пытался сделать Китнисс, я поклялся убить его, но без нее все лишается смысла. Гейл резко замолкает, понимая, что его слова произнесены в пустоту. Прежде чем он уходит, я успеваю сказать, что в пекарне моего отца его всегда будет ждать свежий хлеб, бесплатно. Хоторн грубо высказывается, как и положено шахтеру и громко хлопает дверью. Ради тебя, Китнисс, я прощаю его ради тебя. Три шага до двери, дома так недолго бывшего нашим, пять ступенек крыльца. Посыпанная мелким гравием дорожка, ведущая в дистрикт. Несколько поворотов, центральная площадь, в пекарне родителей еще горит свет, но я больше никогда не переступлю ее порог. Папа, мама, братья, мы не всегда понимали друг друга, но я всегда любил вас. Простите. Еще шаг и еще, вот и Дом Правосудия, долгожданный финал моего слишком долгого путешествия. На входе стоит человек в безупречной, белоснежной форме, дуло его автомата смотрит мне в грудь, но меня узнают и пропускают, без слов. Длинный коридор, пол, покрытый мягким, красным ковром, таким красным, что кажется, что я ступаю по бесконечной кровавой реке. Даже в воздухе витает солоноватый аромат крови. На несколько секунд останавливаюсь, закрываю глаза, чтобы забыть всю эту кровь, чтобы снова стать самим собой. Это помогает, я снова вижу перед собой конец своего пути. Раз, два, три шага, поворот и дверь, за которой меня ждет она. Холод дверной ручки, дарит приятное ощущение. Провожу пальцем по гладкому металлу и поворачиваю ручку. В нерешительности останавливаюсь на пороге, так сложно сделать один единственный шаг. Закрываю дверь, чтобы никто не мог помешать мне. Снова закрываю глаза, считаю, про себя до восьми и делаю шаг. Посередине комнаты, скудно освященной маленькими светильниками, на возвышении стоит гроб. Красная ткань, волнами драпировки опоясывает весь гроб, в котором на белой атласной подушке последним сном спит она, моя Китнисс. Не могу заставить себя подойти к ней. В голове настойчиво тикают маленькие часики, отчитывая минуты в бесконечность. Делаю над собой усилие и подхожу к ее последнему ложу. Медленно опускаюсь перед ней на колени. Я хочу коснуться ее щеки, но понимаю, что мои руки заняты, свертком, который я обещал ее сестре принести, как последний дар. Затаив дыхание любуюсь красотой Китнисс. Смерть стерла с ее лица все заботы и тревоги она кажется совсем юной, той маленькой девочкой, от голоса которой замолкали птичьи трели. Наклоняюсь над ней для поцелуя, и понимаю, что хочу сделать это без разрешения. Замираю в нерешительности, по моим щекам бегут мокрые дорожки, соленые капли падают на ее лицо. И снова, кажется, что вот сейчас Китнисс вздохнет, откроет глаза и моя жизнь начнется снова. Но чудо не происходит, оно и не может произойти. Она ушла и больше не вернется. Скоро, совсем скоро я последую за ней. Они могут придти за ее телом в любой момент, и запертая дверь их не остановит. Я должен, наконец закончить, то что не должно было продолжаться дольше арены. Снова наклоняюсь над ней и в этот раз целую. Ее губы еще хранят горьковатый аромат давно увядших трав, но в них нет яда. Я умолял, просил, звал, но смерть не забрала меня вместе с ней, совсем скоро я все исправлю. Достаю из кармана холщовый мешочек, и на ладонь падают черные, блестящие ягоды. Я благодарен Примроуз, за ее помощь в поисках ягод. За них я дал ей обещание прожить на двенадцать часов больше. Подношу ягоды к губам, но позволяю себе последнюю слабость и наклоняюсь к Китнисс для последнего поцелуя. Ее губы кажутся теплее. Я готов вдохнуть в нее всю свою жизнь без остатка. Последний поцелуй, последние минуты, последние удары сердца. Снова опускаюсь на колени, закрываю глаза, чувствую губами прохладу ягод, я уже слышу ее голос. Только мое имя. - Пит. Тепло губ Пита, стало концом того, что казалось мне вечностью. Я жива. Моя безумная попытка обмануть всех получилась. Я вернулась оттуда, откуда не возвращаются. Я ЖИВА! На мои щеки падают теплые капли. Я слышу, как плачет Пит, я хочу утешить его, сказать, что я жива, но тело пока отказывается слушаться. Любимый снова целует меня. Пытаюсь ответить на его поцелуй, тянусь к нему, но он уже отстранился от меня. Он снова плачет. Мой дорогой мальчик, мой самый любимый и близкий человек. Он уже слишком много страдал из-за меня. Теперь все закончилось. Пит должен знать, что я жива. - ПИТ! – хочу закричать я, но с губ слетает только тихий шепот. Плачь прекращается, в воздухе повисает пугающая тишина. Набираюсь с силами и как можно громче снова зову его, - ПИТ!!! Тишина пугает меня. Может быть это только сон, бесконечно долгий, мучительный сон, от которого мне не суждено проснуться. Из последних сил пытаюсь пошевелить рукой, и у меня получается. Это не сон. Я действительно жива. Страх, потерять любимого, помогает справится с оцепенением. Я сажусь и с ужасом наблюдаю, как Пит подносит к губам ладонь полную морника. - ПИИИИТ!!!! – в отчаянии кричу я, в одно мгновение ко мне возвращается голос. Пит вздрагивает и проглатывает ягоды. Слезы замирают на его ресницах, он смотрит на меня и не верит в то, что я жива. Я кричу, тянусь к нему, но уже слишком поздно, Пит оседает на пол, свет гаснет в его синих глазах, я снова падаю в безграничную пустоту.