Учиха Саске из клана Редисок

       Осень и зима промелькнули незаметно. Казалось бы, только в начале августа, то есть месяца лошади, мы с Итачи прибыли в Коноху, как наступил собака-декабрь, а за ним и январь. Жизнь «с матерью» постепенно вошла в определённую колею. К нам «по-соседски» довольно часто заглядывал Шикамару, он приносил с собой доску и играл с Итачи в шоги. Оказалось, что мой «онии-сан» очень даже любит эту «игру генералов». Меня тоже пытались научить, но для меня это было слишком сложно. Во-первых, в шоги четырнадцать типов фигур, и все они ходят по-разному. Восемь основных и ещё можно переворачивать фишки. Во-вторых, там такая куча правил, что, когда Шикамару принёс мне пухлый томик мелких иероглифов, я просто половину не смог перевести, хотя считал, что уже в достаточной мере владею не только разговорным, но и письменным языком. Узнав о моих проблемах, Итачи начал обучать меня чтению и письму при помощи шарингана. Я разобрался с этой «фишкой» с запоминанием огромных объёмов информации и даже смог прочесть книгу правил, но от того, что я их знаю, играть намного круче не стал. Разве что впросак меньше попадать. Впрочем, мой письменный японский стал много лучше, и я читерски овладел каллиграфией, нагло скопировав движения руки Итачи. Вот почему у него такой понятный и красивый почерк — это я ещё в том свитке с основами гендзюцу отметил! А то, бывало, я сам накорябаю как курица лапой, и потом прочесть не могу: «тигр» или «задница» написано. Шикамару настаивал, что мне надо развивать стратегическое мышление игрой в шоги, да и как бы это он ко мне играть ходит, слишком палевно будет, если я по факту окажусь ни бум-бум. Итачи потом едко комментировал, что да, стыдно, если будущая жена меня будет обыгрывать за десять минут, я должен хотя бы полчаса против любого Нара продержаться. Вообще онии-сан оказался той ещё занозой. Я, когда аниме смотрел, не ожидал, что «уважаемый старший брат» — пафосный и печальный Итачи с трагедией по жизни — может оказаться вот таким. Ехидным и одновременно невероятно терпеливым, в какой-то степени заботливым, а ещё он потрясающе готовил. Иногда мне казалось, что он как бы восполняет потребность быть старшим братом, отыгрывается на мне за все годы своего изгнания и разлуки с семьёй. У меня не было брата, только младшие сёстры и те — двоюродные, причём почти у всех моих друзей старшие братья были, и я им завидовал и тоже всегда хотел старшего брата. Друзья ныли, что в старшаке-брательнике, который тебя вечно гнобит или опекает, нет ничего хорошего, но я видел, что в какой-то мере все они тянулись за своими братьями, брали с них пример, а потом, повзрослев, были друг за друга горой. Впрочем, при других людях Итачи превращался в того самого «пафосного и печального» шиноби, и я тогда в полной мере осознал эту японскую традицию с внешними и внутренними лицами и кругами близости. Мне, когда я был в Японии, пытались про это объяснить, но я тогда половины не понял. Сложно понять «непереводимый элемент культуры». Это как пытаться объяснить иностранцу, почему в России даже к пятидесятилетней тётеньке будет лучше обратиться «девушка». Это называлось «амаэ» — потребность и зависимость от любви. Чувство эмоциональной зависимости, которое происходило от родительской любви: снисходительное отношение объекта амаэ к тому, кто нуждается в его поддержке. При этом я мог рассчитывать на то, что все мои косяки будут прощены Итачи, так как он испытывал ко мне нечто, походящее на поддержку родителей, а я в ответ искал в нём опору и внимание. И это было наше «обоюдное амаэ». Я входил в его «внутренний круг», в котором можно показывать себя настоящего: грустить, радоваться, дурачиться; это самый близкий круг, часто состоящий только из членов семьи и самых близких друзей. Даже возлюбленная не всегда могла попасть в этот круг, а остаться в так называемом «промежуточном». Кроме «непереводимого» амаэ в культуре японцев присутствует «энрё» — необходимость быть сдержанным, которая является главным отличием «промежуточного круга». Люди, входящие в него, тебя вроде как волнуют, с ними испытываешь эмоции, но эти чувства нельзя показывать. Держать лицо. Отсюда и пресловутые «кирпичные физиономии» и искреннее недоумение от поведения Наруто, который со всеми почти сразу ведёт себя, словно находится во внутреннем круге. Скорее всего, поэтому к нему так проникаются, он как бы сразу причисляет тебя к близким друзьям, и у народа мозги кипят. Есть ещё внешний круг — грубо говоря, «чужаки» и «мимокрокодилы», в этом кругу царит полное безразличие, с такими не только не испытывают эмоций, но и не стараются сдерживаться. Вроде как подходят гопники и говорят «кошелёк или жизнь»: таким можно нагрубить в ответ или убить без зазрения совести. В местной культуре точно так же, как и в Японии, идёт очень чёткое деление на эти круги общения, и, соответственно, люди себя ведут совершенно по-разному в каждой из ситуаций, в которой принимает участие представитель того или иного круга. Примерно, как если я скажу Итачи: «ты — дурак», он мне может пендаля дать или ответит «сам такой», если то же самое скажет Шикамару — Итачи в лучшем случае изогнёт бровь, а если эту фразу кто-то левый посмеет вякнуть, то может схлопотать кунаем в лоб, либо будет царски проигнорирован. Я, кстати, только здесь врубился, с чего в аниме частенько звучала фраза типа «не игнорируй меня» — люди претендовали на промежуточный круг общения и жутко обижались, если с ними вели себя, словно они относятся ко внешнему кругу. В общем, по итогу прошедших месяцев вникания, в шоги я мало-мальски научился различать фишки и стреляющую колесницу от ладьи — летающей колесницы, коня от лошади, а серебряного генерала от золотого. И знал все запрещённые ходы — кинтэ, — при проделывании которых ты автоматически проигрываешь бой. Может, какому-нибудь новичку смогу посопротивляться, а так, что Шикамару, что Итачи разделывали мою армию в пух и прах через десять минут партии. Друг с другом они могли играть несколько часов. А однажды их партия затянулась с обеда и до ужина. На новый год я подарил Итачи специальный столик для шоги — шогибан, в комплекте к нему шли два маленьких столика — комадай, на которые ставятся фишки резерва. До этого они просто складывали их на пол — по правилам сопернику должно быть видно, что там у тебя есть в резерве. Меня, как чуунина, определяли в различные группы. В зависимости от поставленных задач в команде нас было от двух до пяти человек. За прошедшие месяцы я успел сходить на два десятка миссий ранга С и перезнакомился с половиной личного состава. По крайней мере, знал, как кого зовут. Хорошим тоном считалось обменяться некоторой минимальной информацией, но вообще-то народ за редким исключением был не очень разговорчивым. Или просто всё дело было в тех самых кругах близости. Терять близких больно, а жизнь шиноби может быть коротка, поэтому у каждого таких людей было не слишком много. Думаю, поэтому в аниме был момент с Шино, который обижался на Наруто: тот вёл себя, словно близкий друг, и при этом не знал банальных вещей про Шино. Здесь вести наблюдение и подмечать детали было тоже в порядке вещей. В итоге и получалось, что самые близкие из сослуживцев те, с кем ты был в самой первой команде. Обычно первая команда под руководством дзёнина формировалась на год-два, до получения повышения. Как пояснил Шикамару, была зависимость от изначального статуса команды. Например, для элитных выпускников А-классов перед дзёнином ставились задачи довести всех троих до ранга чуунин, как минимум одного — до специального или полноценного дзёнина в течение двух лет обучения. Для групп выпускников уже следующих классов требования были другие. Уже неплохим считалось, если кто-то один достигнет звания чуунина по исходу двух лет. После двухлетнего курса с наставником народ распускался в «свободное плавание» и перетасовывался по разным подразделениям. Менее «элитные» тоже в итоге могли получить повышение звания, если не ленились. Просто обычно на это у них уходило куда больше времени. Например, мой друг Генна стал чуунином только в семнадцать, но были и те, кто заслужил полевой патент и более взрослым. Иерархия была весьма чёткой и вбитой на подкорку. Поэтому тридцатилетние чуунины спокойно подчинялись тому же Неджи, который после экзаменов в Суне стал дзёнином, и могли звать «сенпаем» — то есть «старшим товарищем». Сакура к нам тоже иногда приходила «справиться о здоровье матери Сайто», мы с ней разговаривали и даже пару раз сыграли в шоги — я тренировал на ком-то не таком крутом, как Итачи и Шикамару, свои стратегические способности. Всё же ранг чуунина не просто номинальное звание, в какой-то момент мне могут дать задание вместе с командой генинов, и я буду за них в ответе. Каждый раз, как вспоминаю ту миссию по сбору травы с теми малолетками и как я их всех обнаружил «мёртвыми», не по себе делается. Огромная ответственность за жизни других. Вчера у меня были «ночные бдения» — патрулировал деревню вместе с напарником, так что пришёл только на рассвете. Проснулся от того, что с кухни доносились потрясающие запахи еды, а живот завывал от голода. Много чакры потратил, поддерживая шаринган и иллюзию того, что глаза у меня самые обыкновенные. — Сайто, я знаю, ты не спишь, — голос Итачи может быть таким жизнерадостно-издевательским. Вот как он узнал? На кухне находится и видит через стены? Хм… Мангекё использовал, чтобы активность чакры проверить? Стрелки настенных часов замерли на девяти тридцати утра. Я подумал и не стал переодевать спальную юкату. Быстренько поем и снова завалюсь спать! Ни разу не прокатывало, но надежда умирает последней. — Доброе утро, онии-сан, — поздоровался я. — Я голоден, как… тигр, — когда-то я попытался высказать идиому про голодного волка, но Итачи меня не понял, так как из хищников здесь были тигры, гигантские медведи, даже всякие жуткие монстры встречались, а вот волков не водилось. На завтрак был рис и тамагояки с поджаренным мясом и овощами — по сути, это блин-омлет, в который завёрнута какая-то начинка. Кстати, Итачи понравились мои кулинарные попытки привнести немного условно «русской кухни» в наш рацион. Я как-то сделал чебуреки с мясом. Сначала он такими круглыми глазами на размеры в полсковороды смотрел, а потом, когда попробовал, сказал, что так начинки больше чем теста выходит и мясо интересное на вкус. Просто в традиционные гёза — мини пирожки-пельмешки — в фарш добавляют имбирь, от которого есть специфическое послевкусие, и вообще не понятно: они с рыбой или с мясом. Ещё Итачи котлеты из мясного фарша понравились. Здесь в основном, как оказалось, жарят отбивные, обвалянные в яйце и рисовой или пшеничной муке, а ещё, как это ни странно, он никогда не ел тефтелей или «ёжиков», хотя вроде довольно логично — фарш и рис. В общем, мясорубка, на которую я раскошелился ещё перед экзаменами, у нас не простаивала. Мы почти закончили завтракать, как Итачи напрягся, а в двери громко постучали. — Сайто, даттебаё! Открой! Надо срочно поговорить! — услышал я немного крикливый голос, который мог принадлежать только одному моему знакомому — Узумаки Наруто.