Кричи громче! (Кричи 2)

- Смотри, какая телка, а? Не, ну ты только посмотри, королева! – радостно шепнул Георг, шевеля бровями. Девица и впрямь была хоть куда. Высокая, длинногая, статная. - А-ха, - равнодушно скользнул по ней взглядом Том. - Не нравится? – погрустнел Георг. - Не-а. - Это уже седьмая. То тебе не нравятся блондинки, то шатенки слишком скучные и напоминают меня, а от телок с черными волосами тебя вообще кидает в холодный пот. Том, тебе надо что-то с собой сделать. - Убить себя об стену? – предложил Том. - Ну, не обязательно так радикально, - Георг почесал в затылке, - просто, может, тебе выпить? Расслабиться? - Хорошая идея, Георг, - сказал Том. Разумеется, ведь платить, очевидно придется ему. - Окей, насчет той черноволосой я, пожалуй тебя понимаю, - сказал Георг, - в твоем случае это должно шокировать. - В каком это таком моем случае? – осторожно, не глядя на Георга спросил Том. Но Георг ничего особенного не подразумевал. - Если бы я ее ебал, меня бы настойчиво преследовали мысли о Билле Каулитце, - сказал Георг и хихикнул. - У тебя слишком живое воображение, Георг, - с каменным лицом ответил Том Каулитц. - Хотя, в этом можно было бы найти свою прелесть, - продолжал свою мысль Георг, - Может пойти ее склеить? Ггы. Нет, Том, не смотри на меня так, я понимаю, что тебя это скорее шокирует! - Георг, слушай, я и без тебя знаю что ты тайно влюблен в моего брата, - нашел в себе силы стебануться Том. Он хорошо знал, что надо нападать первым, - Только пожалуйста не делись со мной своими фантазиями по этому поводу, пожалей мои мозги, чертов ты извращенец, а? - Том, ты – мой единственный друг, - ухмыльнулся Георг, - с кем же мне еще делиться? - С Йостом, - злорадно предложил Том. - Огребу по полной, - Георг от души хихикнул, представив, - ну уж нет. После только одного слова на букву Б у Йоста отключается чувство юмора! Том надолго задумался о слове на букву Б, чувстве юмора, Йосте, и обо всяких других словах тоже. - Тогда с Густавом, - наконец выговорил он, - Заодно и подрочите вместе. Хорошо что Георг на него никогда не обижался. Просто как начал ржать после этих слов, как ненормальный, так и остановился только лишь спустя пять минут. - На самом деле ты прав, Том, - сказал он, - Какие-то они не такие. Да. Королевы. Тебе этого не нужно. Тебе нужно что-то с жопой, сиськами, туповатое, но душевное. - Спасибо тебе, Георг, - ядовито сказал Том, однако он не мог не признать, что в чем-то Георг все-таки был прав. Ему и вправду было нужно что-то с жопой, сиськами, туповатое, но душевное. А вначале надо выпить. *** Билл не подвел Дэвида. Он чувствовал себя так, будто бы его выпотрошили изнутри, горло болело так, что аж глаза слезились. А может быть, они слезились по другой причине. Билл не давал себе даже воли об этом думать. Лицо у него оставалась хамоватым и непроницаемым. Бенджамин с каким-то парнем в сером костюме церемонно приветствовали их. Они уселись вокруг большого круглого дубового стола. Йост мило улыбался обоим из Юниверсал, выдавая все более и более развесистые комплименты. Билл молча хлопал накрашенными ресницами и кивал. Умнее он от этого, вопреки известной поговорке, не выглядел, но его вид льстил собеседникам. Хотя лицо его уже довольно сильно изменилось со светлых пятнадцати годков, став резче, сильнее, черты прорисовывали постепенно на нем едва заметно, властный, сильный характер, при большом желании ему все еще удалось изображать Невесту Чаки. Правда если присмотреться ближе, слегка прищуренные насмешливые, внимательные глаза бесстыдно выдавали развитый не по возрасту ум. Но люди вроде Бенджамина никогда не присматриваются к таким малозначительным деталям. Иногда он раздражал, впрочем Бенджамина, каким-то неуместным словом или замечанием, но тот делал вид, что это выше его достоинства с ним разговаривать, и обращался исключительно к Дэвиду. Как и его шакал Табаки в сером костюме с короткими рукавами, прыщем на подбородке и роговых очках. Вино было отчаянно кислым, но все говорили, что оно дорогое и классное. Принесли какие-то сырые овощи на закуску и голодный и несчастный Билл уже приготовился было тихо подохнуть от отчаяния и ненависти, намеренно подавившись сырой морковкой, но громкий вопль Хоффмана разорвал церемонную атмосферу их томного вечера. - Подумать только, какие люди! Хоффман не стеснялся орать в ресторане, в котором точно знали во сколько он их посетит, что подавать ему и в каком порядке, и какой температуры должна быть выпивка, и какой точно крепости эспрессо. Он шумно сел за их столик, одетый как добропорядочный американский отец семейства в субботний вечер в местный бар для таких же пьянчуг, короче, как полный лох. В слаксы с кедами и полосатую тенниску Ральф Лорен, купленную за невыносимость цвета вполцены на распродаже в ближайшем универсаме ревнивой женой, чтобы незамужние соседки на него глаз не дай бог не положили. Увидев скептичное выражение на лице Бенджамина, в дорогой тонкой рубашке модного нынче цвета лосося, с брильянтовыми запонками и белом пиджаке, Хоффман развел руками в стороны: - Простите, джентльмены, за затрапезный вид, только что играл в гольф с ?. Старый засранец слил мне почти всухую… Ну и физиономия же у него была! А-а-а-а! Кого я вижу?! – Хоффман и радостно протянул руку Биллу, - Здорово, Тупое Быдло! - Хорошо выглядишь, С-тарый Козел, - Билл оскалился во все тридцать два зуба, счастливо хватая его за руку обеими руками, словно утопающий за спасительный круг. - Как твое офигенно дорогое для нас с Йостом здоровье? – поинтересовался Петер. - В самом худшем случае обойдется вам не больше чем в пять тысяч евро сверх моей медицинской страховки, - сказал Билл. Хоффман громко заржал. Они всегда друг друга понимали с полуслова. Со стороны это выглядело немного экстремально. Йост больно пнул Билла ногой под столом, намекая ему вести себя поскромнее. - Они старые знакомые, - пояснил он Бенджамину который выглядел так, будто бы только что откусил большой кусок лимона. - Ах, вот оно как,… - Бенджамин смерил Билла презрительным взглядом, показавшим ему без слов ЧТО КОНКРЕТНО он думает лично о нем и о его так называемом старом знакомстве с Хоффманом, - знако-о-омые… После этого Бенджамин с почти материнской жалостью глянул на Йоста, в лице его читалось искреннее сочувствие, в том смысле, что как же он, такой красивый, молодой и умный мужчина, умудрился подцепить такую дешевую блядь. Билл дернулся. Мгновенно среагировав, Йост под столом с силой прижал его ногу своей ногой к стулу, жестко командуя: сиди на месте и не двигайся! - Эй! Отчим Билла мой старый друг. Мы знакомы уже без малого двадцать лет. Малыш практически вырос у меня на руках, - Хоффман, старая лиса, острым глазом заприметил всю драму, разыгравшуюся без слов, - он мне как сын. Билл подавился хихиканьем. Хоффман по-отечески отвесил ему нежный подзатыльник. - Так что если чо, помни что мы с Биллом, старые и хорошие друзья. У Йоста вытянулось лицо, даже он поверил в романтическую историю Хоффмана, хотя знал как все было на самом деле. У Бенджамина, разумеется, тем более, он не ожидал такой поддержки со стороны человека, поведение которого никто в бизнесе не мог предсказать заранее. - Ладно тебе, дорогой Бен, даже в наш век высоких технологий все еще возможна дружба между мужчиной и…мужчиной, - сказал Петер, заставив всех расхохотаться, таким образом, снимая обострившееся напряжение. После недолгой борьбы с собой, Билл сдал назад, расслабляясь, ему очень хотелось ткнуть Бенджамину вилкой в глаз. После речи Хоффмана взгляд Бенджамина, адресованный ему стал еще более ледяным. Официант услужливо подскочил к Хоффману, неся минеральную воду без газа, со льдом. - Спасибо милейший, - Хоффман сверкнул в воздухе платиновым дизайнерским кольцом, что в сочетании с дорогой оправой его очков мило контрастировало с нарочитой простотой наряда. Билл подозревал, что Хоффман специально не переоделся для этой встречи. Может быть он даже и в гольф-то не играл, просто у него была такая манера выразить свое отношение к собеседнику, тактично намекнуть ему что он полное чмо и не стоит его усилий в смысле выбора гардероба. В данном случае шоу было посвящено Бенджамину, - Принесите мне все как обычно, только не пересушите мясо как в прошлый раз, - Хоффман увидел налет острой влюбленности в себя в глазах Билла и понял его правильно, - два раза, - сказал он. - А что желает пить ваша дама? – игриво спросил официант, строя Биллу глазки, потому что Билл брезгливо отодвинул от себя наманикюренным пальчиком бокал с вином. Хоффман пристально посмотрел Биллу в глаза. - Будешь жрать водяру, вундеркинд? – спросил он. Бенджамин с Йостом разом подавились, каждый, впрочем по своей причине, плюгавенький пацан в очках с Юниверсал, удивленно переводил взгляд с Хоффмана на Билла а с Билла на официанта. Билл жизнерадостно кивнул, продолжая влюблено смотреть на Хоффмана, открыв от восхищения пухлый и пошло сверкающий мокрым блеском для губ рот. - Принесите нам графинчик. Официант тоже открыл было рот, но быстро ретировался. - Петер! – строго начал было Йост, но Хоффман оборвал его поднятием руки. - Спокойно, Дэвид, я плачу! - Я не об этом, Петер… - Ай, расслабься, Дэвид, у нас был тяжелый день, так ведь? – последняя часть вопроса относилась к Биллу. В отличие от Йоста Хоффман мог читать по его лицу. Билл снова кивнул, он украдкой под столом посматривал на свой телефон, надеясь, что Том ему перезвонил или хотя бы написал. - Как поживает моя безответная любовь в кепке? – тихо спросил Петер Билла, когда Бенджамин с Дэвидом и тем пацаном, которого все уже забыли как зовут, продолжили свою беседу, касательно организации нового тура. Собственно, все было уже готово и решено. Все сидели буквально на чемоданах, и ждали команды, стартовать в четверг или субботу. - Нормально, - коротко сказал Билл. Потом подумал и добавил, - она меня бросила. - В каком это смысле? – спросил Хоффман, глядя на то, как официант разливает холодную водку по рюмкам. - В том самом, - сказал Билл. Хоффман кивнул и продолжать не стал. Нажрался, Билл сегодня очень капитально. Как-то так от души нажрался, надо сказать. Хоть это было и сложно, потому что водка обжигала воспаленное горло так, что хотелось орать. Но орать хотелось и без водки. Потому Билл решил потерпеть и нажраться. Йост отчитывал его всю дорогу до дома, а он смотрел в окно и из глаз у него текли слезы. Он не всхлипывал даже. Они просто медленно стекали по щекам. Слезы были не от слов Йоста, их он не слышал. Билл и сам, умом понимал, что у него чистой воды пьяная истерика, но он ничего не мог с собой поделать, когда он вспоминал все, что сегодня произошло, грудь сдавливало рыданиями. - Куда тебя везти, ко мне или домой? – без особой надежды на членораздельный ответ спросил Йост. - Я хочу к Тому, - сказал Билл. - Я звонил, его нет дома, - ответил Йост, - и вряд ли я буду искать его по всему Гамбургу, чтобы всучить ему пьяное тело его брата под роспись. Что-то мне подсказывает, что он не в лучшем состоянии и сам. - Тогда мне насрать куда, - сказал Билл, и попытался открыть дверь машины на ходу, - можешь выкинуть здесь. Йост нажал на кнопку центрального замка. И Билл, после пары тщетных попыток угомонился. Свернулся в какой-то необъяснимый клубок на сиденье и отрубился. Последнее, что врезалось ему в память из этого вечера, это чуть менее пьяный Хоффман, но тоже уже изрядно подшофе, ободряюще хлопающий ему по плечу и говорящий: - Я не знаю, что у вас произошло. Просто скажу так, он вернется. - Нет, - попытался было возразить Билл. - Вернется, - Хоффман не дал себя сбить с толку, - Куда он от себя денется-то? *** Он встретил ее уже в туре. Он никогда не знакомился всерьез ни с кем. Особенно в туре. Но тут, во Франции, сделал исключение. Во-первых, они проторчали в городе три дня, во вторых, Георг нашел себе бабу и свалил с половины вечера, а он устал ходить по вечеринке как идиот, вышел на улицу, подышать свежим воздухом и встретил ее. Она ничем его не поразила при первом знакомстве, нет. Обычная молодая женщина, каких тысячи. Она заговорила с ним первой, спрашивая о какой-то ерунде, кажется о том, знает ли он что это за церковь там, через улицу? Он спросил: - А это чо, церковь? Она расхохоталась. Смех был приятный, добрый. Она хорошо говорила по-немецки и ему не приходилось напрягаться, подбирая известные ему английские слова. В общении она была простая, смешливая. У нее были забавные веснушки и синее платье в горошек. Она была старше его. Ее звали Марта. Они переспали с ней в тот же день, и это было хорошо, на следующий бы день Том бы уже точно передумал. Оказалось, Том забыл как это происходит. Глупо звучит, и стыдно было бы об этом сказать. Том конечно рассказал Георгу все иначе, но она почти все сделала сама. Том завалил ее на кровать, положив ее руку себе на ширинку, сходу пытаясь снять с нее трусы. Почему-то ей это не очень понравилось, и она перевернула его на спину и начала медленно покрывать его стройное тело с удивительно для его телосложения развитыми мышцами, поцелуями. Тому было скучновато. Ее руки были мягкие и невесомые, и они не шли ни в какое сравнение с теми пальцами что плавили его как огонь восковую свечку любым своим прикосновением, а поцелуи казались несколько надуманными. Том запрещал себе думать об ЕГО руках и губах, но тело считало, что его гнусно наебывают, и отказывалось принимать такую замену. Честно говоря, он измучался с этой чертовой ночью любви, и долго проклинал свой упертый характер и желание доводить до конца любую абсурдную мыслишку, засевшую у него в голове, и жалел павшее жертвой его идиотизма существо женского пола. Том попытался полапать Марту за грудь, пока она, сидя на нем сверху, прикалываясь и хихикая пыталась надеть на его член презерватив. Он как-то отвык по понятным причинам ими пользоваться, и смотрел на это действо во все глаза. Он долго трахал Марту во всех приходящих ему на ум позах, но долго не мог кончить, то ли из-за того, что был слишком пьян, то ли из-за резины, то ли из-за перегрузок, которые испытывал его организм, когда, закрывая глаза он представлял себе одно перед глазами, а, открывая, видел совсем другое, и вместе с этим видом мозг явно пронзала мысль о том, что первое попросту невозможно. Он думал, что произвел на нее отвратительнейшее впечатление, но она ошибочно приняла его отчаянную акробатику за страстность натуры, потому они попереписывались и поперезванивались еще пару дней, а потом встретились снова. Том жаловался Георгу что ему не о чем с ней говорить, и Георг посоветовал ему сводить ее в кино. - Георг, ты – гений, - вынужденно признался Том. - Опыт, - поддел его по-дружески Георг. Они попали на какую-то слезливую мелодраму. Она весь сеанс держала Тома за руку, пару раз расплакалась в самых душераздирающих местах и утыкалась головой ему в плечо, не смущаясь присутствия охранника Тома рядом. У Тома тоже пару раз сами собой навернулись слезы, но вряд ли из-за кино. В последний раз он смотрел подобный фильм с Биллом. Точнее, не так, его вообще-то смотрел Билл. Валясь в трениках на диване как тюлень. Том долго ходил кругами вокруг него по гостиной и обсирал на разные лады бабскость натуры брата, в качестве квинтэссенции своего презрения выпалив: - Ты еще ведерко шоколадного мороженного из холодильника принеси, - намекая на известный штамп сказал он. - О! – подняв палец вверх сказал Билл, встал с дивана и прошествовал на кухню, вскоре вернувшись, неся в одной руке ведерко двойного шоколадного мороженного с шоколадной крошкой, а в другой ложку. Том вынужден был, я подчеркиваю, вынужден был тоже сходить за ложкой с сесть на диван рядом с ним, и, пожирая мороженное, тоже пялится в эту дурацкую историю любви. Марта погладила Тома по плечу, успокаивая, и он расчувствовался, словно растаяв оледеневшим сердцем. - Ты такая хорошая, - очень искренне и тепло сказал он. Он сам удивился, но они встретились еще раз. Потом еще. Он даже рассказал ей что-то о себе. Ну, без деталей. Она слушала, широко распахнув светло-голубые глаза, удивлялась, восхищалась им и кивала. Том получил в девушке собеседника, о котором всю жизнь мечтал. Да и с сексом получалось все лучше. Она была достаточно тактична и опытна, он – быстро учился и компенсировал недостаток опыта импульсивностью и страстностью находящегося в расцвете интоксикации половыми гормонами организма. Ему, наверное в первый раз в сознательном возрасте, не считая Зайки в пубертатный период, конечно, удалось завести себе девушку и некое подобие нормальных, социально приемлемых отношений. Георг был горд и рад за него. Йост был просто счастлив. А Том теперь только ждал, когда же это дойдет до Билла. Рано или поздно это должно было дойти. Он каждый вечер в гримерке перед концертом, или на саундчеке вглядывался в его лицо, очевидно, желая найти в нем какие-то отзвуки сожаления или обиды. Нет, ЭТОГО Йост бы не смог ему не сказать, Том был уверен. Однако Билл держался с королевской выдержкой, ничем не намекая, что он что-то знает и что что-то тут не так. Ну конечно, они разговаривали. Этого было сложно избежать, находясь так близко друг к другу. В одном автобусе, в одной гримерке, большую часть суток друг у друга на глазах. К тому же, они четко поставили правило. Все что происходит между ними – должно было между ними и остаться. Потому оба вели себя так, словно ничего не произошло. Хотя, говоря по-правде, сложновато порой приходилось Тому. Билл сидел рядом, глядя на него, вполоборота к залу, и нежно затягивал: - Ты, полностью такой же, как и я, В наших телах течет одна кровь,… Билл был гениальный актер, а он не очень. Билл пел, и влюблено смотрел на него, светясь весь каким-то неприличным даже обожанием. - Я не хочу оставаться один, Если мы уйдем, мы уйдем вдвоем, Не бросай меня одного, в ночи. Чертов Йост со своими бесчеловечными фантазиями. То, что для него стало прикольной реализацией его сексуальных фантазий, для них стало страшной былью. Том ненавидел этого гребаного провидца Йоста с его дурацкой песней. Но Билл пел ему ее на ухо с таким сексуальным придыханием, дыхание его, родное, знакомое, касалось его щеки. Ноздри улавливали знакомый до боли запах, какой-то лекарственной дряни для горла, которую он постоянно пил и жрал, и которая в последнее время уже слилась для Тома в неразделимое дополнение вкуса их поцелуев, аромат потекшего грима, и парфюмерии, и пота, и кожи и волос. В этой неидеальной неприукрашенной смеси было столько интимности, что у Тома перехватывало горло, и он старательно пялился на деку своей гитары, цепляясь за аккорды как за спасательный круг. Билл ударял его ногой по ноге, возмущенно, мол, смотри на меня, хули я тут один выебываюсь за двоих влюбленных, а ты, сука, на меня даже и не смотришь? Том улыбался смущенно, извиняясь, мол, я не могу так. Смотрел на него пару секунд зачарованно, и тут же отводил взгляд обратно на деку. Нет, смотреть на него в этот момент было сущей пыткой. Том радовался каждый раз, что у него заняты руки. Его любимый, самый любимый и дорогой на этой земле человек признавался ему в любви с такой нежностью и любовью, а он не мог его даже обнять, поцеловать, прижать к себе и больше никогда не отпускать. Том ненавидел Йоста за эту часть шоу. Да, разговаривать приходилось все равно. С одной стороны это было хорошо, потому что если бы не это, Том бы уже давно забил на все свои принципы и попросился бы в комнату к Биллу, хотя бы на коврик у кровати. Как это не банально звучит, Тому достаточно было просто видеть Билла каждый день и быть рядом с ним. С другой стороны это было плохо, конечно, что они разговаривали. Порой, плохо. - Билл, а ты уже познакомился с новой девушкой Тома? – Георгу, как обычно не терпелось. Оставалось полчаса до концерта. Они собрались в гримерке вчетвером. Билл, Том, Густав и он. Георг сидел на диванчике и чесал ногу. Билл резко повернулся к нему, Том от испуга чуть не уронил гитару на пол. Он держал ее в руках, и перебирал аккорды, чтобы разогреться и настроиться на концерт. - М-м-м, нет, - сказал Билл и с усилием растянул губы в улыбке, - а надо? Том жестами показал Георгу что он полный идиот, надеясь, что Билл не увидит, но Билл увидел. - А чего такое-то? – самым безоблачным из всех тонов которые были в его богатом ассортименте спросил Билл, - Том?! «Том» прозвучало с вызовом. Том почему-то испугался Билла. Наверное, по привычке, его посетило острое чувство неудобства и того, что он сделал что-то не так, сделал какую-то глупость. - Да это… - смешался он, - не важно… - Ну конечно! – Георг всплеснул руками, - ты уже две недели встречаешься с одной и той же теткой, а говоришь – это не важно! Да это ж мировой рекорд Тома Каулитца в забеге на сверхкороткие дистанции! – Георг сам расхохотался своей шутке, и походу он был единственный в этой комнате, кому было смешно, - слышь, Билл, она приезжала к нему даже в Бельгию, прикинь? У нее клевый Ауди, кстати, хороший вкус, Том. Георг, я тебя убью, грустно подумал Том. Нет, он, конечно сам был во всем виноват. Он гордился собой, своим выбором и принятым решением, потому что все складывалось наилучшим образом. Наилучшим из наихудших. Он видел Билла каждый день, они общались, смеялись, ходили куда-то вместе, так было проще это все пережить. Он тайно гордился собой. Своей силой, своей выдержкой, и принятым решением. И он, почему-то не ожидал, что будет чувствовать себя в тот момент, когда это дойдет до Билла таким идиотом. Идиотом и предателем. В воздухе висело ожидание грозы. Даже Густав снял наушники, он сидел и как обычно настраивался на нужный лад, слушая музыку, и вытянулся, ожидая чего-то. - Ой, как это мило! – манерно захлопал в ладоши Билл и отвернулся к зеркалу лицом и откляченным задом ко всем окружающим, внимательно рассматривая что-то у себя под глазом. Тома замутило. Это оказалось еще хуже, чем он думал. Он отставил гитару в сторону и потер лицо руками. - Эй, я чего-то не так сказал?! – возмутился Георг. - Да не переживай так, Георг, все как обычно, - мрачно хмыкнул Густав. Том смотрел на Билла, с ужасом понимая, что он ждет что тот скажет, как смертного приговора. А Билл молчал. Билл молчал так, как умел молчать только он. Он словно великая Джулия Ламберт из «Театра» Сомерсета Моэма, умел держать паузу. Его молчание говорило больше чем тысяча возможных, пафосных и самых убедительных слов. В его молчании было все. Неутешное горе и всепрощение, покорность судьбе и презрение к тем, кто причинил ему такую невыносимую боль и обиду. Там было все, и самое страшное, что там было глубокое понимание того, что, правда на его стороне. Тому же, в этой долбанной постановке литературных классиков, судьбой была, как видно определена роль несчастной молодой соперницы, нагловатой овечки Эвис Крайтон, которую уязвленная Дива размазала по сцене одним движением алого платка словно маленькую мошку. Он понял, что его убили. Умыли. Припечатали. Показали его место. Он уже готов был встать перед Биллом на колени и просить прощения. И он бы не смутился присутствия Георга. Густав, как видно видел и не такое. Однако от подобного унижения внезапно сам того не зная, своей болтливостью, его спас Георг. - А я знаю, ее зовут МАРТА! – выпалил он так, как будто у него уже просто все чесалось. - Марта? – переспросил Билл. - Марта, - кивнул Георг. Билл схватил со столика у зеркала карандаш и задумчиво поправил линию под правым глазом, она казалась ему неидеальной. - Марта-Марта, ми-ла-я Ма-арта, - задумчиво затянул он начало старой песенки, которую они учили еще на уроках английского в школе. Том встал и подошел к нему сзади, настойчиво ища его взгляд в зеркале. Лицо у Тома было абсолютно убитым. Он не знал, чего он искал в лице Билла. Любви ли, милосердия, прощения, обиды или ненависти. Чего-нибудь человеческого он искал, чтобы хотя бы как-то прицепиться и понять, о чем Билл думает. - То-о-ом, - капризно протянул Билл и повернулся к нему, с видом куклы с ампутированным мозгом, - А мне идет этот цвет? *** Том раздвинул ей ноги. Они лежали на кровати у нее в номере, голые. Было тихо, тишину нарушало лишь мерное гудение кондиционера. Они не разговаривали. Том сполз поцелуями ниже живота, раздвинул Марте ноги и замер, глядя заворожено. Провел большим пальцем по безволосым губкам, вверх, и прижал там, лизнул, задумался, снова лизнул. Она задрожала у него в руках, застонала ласково его имя, Том, Том, Том. Надо же, а что-то все-таки в этом было! Он надавил языком на клитор всовывая ей внутрь палец. Она подалась ему навстречу, он двинул языком быстрее, чувствуя, как подрагивают ее ноги в такт с его движениями. Осторожно втолкнул палец дальше, затем другой, двигая обоими пальцами вместе. Кажется, он делал все правильно, она стонала все громче, и пальцы его внутри ее письки двигались легко, потому что она была уже мокрая. Том снова сменил язык на большой палец, привставая, и глядя на ее извивающееся в удовольствии тело. Она была стройная, но грудь была довольно большой, Том опустился вниз, хватая в рот ее сосок, не прекращая ласкать ее внизу, между ног рукой. Она кричала ему: - Еще, Том, еще… Хватала его за руки, цеплялась пальцами за дреды. Она была так возбуждена его игрой, что у него встал. И встал конкретно. Том долго боролся с собой, с предположением, трахнуть ли ее сейчас, разгоряченную и сумасшедшую, или насладиться своей властью над ее телом и удовольствием, доведя до оргазма так. Потом решил сделать это так как делал, снова опустился вниз, засовывая язык ей между ног, и вскоре чувствуя как горячие спазмы оргазма заставляют ее тело сокращаться нервными судорогами под его языком и пальцами. Она кончила. Дэвид сидел у себя в номере, за письменным столом. Телефон не смолкал ни на секунду. Он едва успел включить свой ноутбук и он подключился к Интернету, как ящик завалило письмами разнообразного содержания и степени срочности выполнения и важности. Он пробежал глазами их по диагонали. На пару ответил сразу. Для пары других позвонил. Один примитивнейший вопрос застрял в самом начале, и это, как и гора навалившихся дел, начинали его бесить. Он в сердцах захлопнул крышку ноута, высыпая из сумки бумаги, достал контракт с пометками Хоффмана, и погрузился в его чтение. В дверь постучались. - Открыто, - сказал Дэвид, не отрываясь от чтения. В номер задумчиво вошел Билл. - Привет, - сказал он тихо. - Привет, - сказал Дэвид, - я занят. - Я тоже рад тебя видеть, - тихо сказал Билл. Впрочем, не факт, конечно, что Дэвид услышал. Он набрал телефон Хоффманского юриста, и в данный момент выслушивал уже вторую сотню сомнительных комплиментов себе и своему документу в частности. Ничего удивительного, Хоффман был в делах большой пройдохой, он никогда не упускал никаких шансов заработать честным или чуть менее честным путем. И юрист у него был, разумеется легендарный. Старикана-еврея ненавидели и боялись все. С ним рта невозможно было раскрыть. Он как голодный осьминог, хватал из тебя всю информацию и виртуозно мог бы перевернуть против тебя даже безобидное слово привет. Зато у Хоффмана в делах царил хирургический порядок, и девственная чистота, которой не найти у самого честного и пунктуального немецкого бизнесмена. Йост вцепился пальцами в телефон добела и сжал зубы. Он был невероятно взбешен. До полного сумасшествия ему не хватало только Билла, прогуливающегося вокруг его стола, туда-сюда, со скучающим видом, поглядывающего на него. Вот этого Йосту сейчас явно не хватало. - Не мелькай! – одними губами сказал он. Билл перестал мелькать. Он отодвинул Дэвидовский ноутбук в сторону и водрузил свою задницу на стол, легко и непринужденно перекидывая свою ногу через колени Дэвида, и оказываясь прямо напротив него, на столе. - Трахни меня, - внезапно резко приказал отрок. Йост чуть не выронил телефон из рук, на секунду он даже перестал слышать, что ему там говорят. - Извините, - сказал он трубке, нажал на мьют, и потрясенно уставился на Билла, - Что? - Что слышал, - мрачно сказал Билл. Он ему откровенно хамил. Дэвид не знал, что делать, - Ты не понял? Мне повторить? - Повтори. - Выеби меня. Сейчас. Прямо сейчас. Здесь. Трахни меня в жопу на своем ебанном столе. Хоть одно знакомое слово есть? А? - Билл, ты что, не понимаешь, что я работаю?! – повысил голос на него Дэвид, потрясенно глядя как наманикюренная ручка медленно опускается вниз и начинает сладострастно наглаживать себе яйца. У Дэвида мозг заполонила белая пелена. Он не был уверен, кто из них ведет себя ненормально. Подозревал, что Билл, но уже не был уверен. Он не знал, чего ему больше хочется, потереться щекой по внутренней стороне бедра, рядом с блядской ручкой или согнать Билла со стола как нашкодившего кота. Но у Билла очевидно были на него сегодня свои планы. - Я думал, это тоже твоя работа, Дэвид, - металлическим тоном произнес он, переворачивая Дэвиду внутренности приступом ярости и возбуждения. Подонок подъебнул его под больное место его комплексов, страхов и размышлений с элегантной простотой и виртуозностью. Это был, блядь, прирожденный талант. Дэвид с шумом вдохнул воздух в ноздри. Рифленый ботиночек сорок третьего размера больно приземлился Дэвиду на бедро. Этот чертов сукин сын вел себя просто возмутительно. Дэвид набрал в легкие воздуха, пытаясь прийти в себя, Билл запрокинул голову назад, продолжая поглаживать себя через штаны прямо у него перед глазами. Движения становились все тяжелее и увереннее, очевидно его самого возбуждало его собственное шоу. Дэвид чувствовал яростную пульсацию у себя в штанах, расплывающуюся горячими потоками возбуждения по бедрам, и оттуда прямым ударом в мозг. Холодный телефон в его руке, который он сжимал теперь как последний оплот собственной нормальности, тяжестью своей напоминал ему о существовании мира вокруг. О, боже, ему сносило крышу. - Билл, ты, блядь, доиграешься когда-нибудь, - он скинул со своего бедра ногу Билла. - Да не будь ты такой мямлей, Йост, - сказал Билл, - бесит. Он сел к нему на колени и взял рукой за воротник рубашки рывком сминая ее в руке. Охуеть, как мы теперь начали разговаривать! Йост смотрел на него, открыв рот. Так значит нам теперь все можно. - Какого черта ты всего боишься, Йост? - дыхание Билла смешалось с его, это заводило, хуже чем его слова, - Ты даже трахнуть меня не можешь? Йост был зол. И заведен до предела. Иначе его поведение нельзя было объяснить. Он оттолкнул Билла назад, отвесив довольно увесистую оплеуху. Телефон его полетел через комнату. ЧЕ-Е-ЕРТ! Он вечно его провоцировал, играл с ним, постоянно как со своей игрушкой! Надо было положить этому конец раз и навсегда! - Мудак, - прошипел Билл. Он ударился затылком об стол, потом встал, и Йост снова его ударил, заваливая на стол. - Хочешь, чтобы я тебя трахнул? – Йост взобрался на него сверху, цепляясь за пояс его штанов и рывком стаскивая их вниз, - С-сучка, ты еще и без трусов… - Билл поднял бедра навстречу ему, помогая стащить с себя штаны, что взбесило почему-то и без того сумасшедшее злого мужчину. Ему хотелось плакать от этого всего, и он не мог понять почему. Возбуждение нахлынуло так же резко, снося предохранители в мозгу и больно пронзая член. Он хотел оттрахать эту блядь, и никто на свете бы его не остановил. - Тебе не нравится нормально, а? – крикнул на него Йост, - Отвечай! ТЕБЕ НЕ НУЖНО ПО-ХОРОШЕМУ, ТВАРЬ? – Господи, он просто хотел его убить. Он снова ударил Билла, с воплем, - Ты ЭТОГО хотел? ЭТОГО ДОБИВАЛСЯ?! Вообще-то, не совсем, подумал Билл и задумчиво облизнулся, слизывая странноватый металлический привкус с губ. Ему странным образом удавалось сохранить присутствие духа. А губа теперь распухнет. Блядь. Он устало застонал. Марта поцеловала Тома в губы. Благодарно, медленно, разливая по обоим телам ощущение мягкого экстаза. Солнечный свет слегка проникал сквозь задернутые шторы, золотил кожу, дарил им обоим состояние эйфории. Она поцелуями спустилась вниз по телу Тома, в который раз даря ему удовольствие, которое ему так нравилось от нее принимать. Ему нравилось прежде всего психологически, что эта женщина у него сосет, по каким-то особым внутренним причинам, которые он предпочитал не анализировать. А потом уже к этому в его возбуждающемся мозгу примешивались мягкие прикосновения губ и языка. Он помогал ей, и себе рукой, потому что ей в общем несмотря на несомненные таланты в этой области, не удавалось довести дело до самого конца. Он не знал почему, но возбуждения не хватало. Том откинулся на подушке, закрывая глаза, отключаясь и представляя себе нечто совсем иное. Ему было сильно не по себе, от того, что он не может расслабиться, хотя она старалась как могла, и он старался как мог. - Милая, а можно…я…я…в тебя, а? – наконец выговорил он. Йост сдернул его на край стола, слезая, раздвигая ноги так как позволяла ему идиотская одежда. Ему не хотелось раздевать Билла, это добавило бы лишней атмосферы нежности, которую он менее всего хотел проявлять к этому сученку. Он вставил нарочно, грубо, вымещая всю свою ярость и недовольство на несчастной плоти, заставив Билла заорать громко и надрывно, и черт бы его подрал, но ему понравилось, что в его тоне не было ни капли удовольствия. Он отымел его так как тот того просил. На своем столе, раздвинув ноги, не церемонясь и не заботясь, как последнюю суку, и возмущенные крики его провокатора и жертвы лишь провоцировали его на сильнейшие удары бедрами. Нет уж, мальчик, давай играть во взрослые игры. Дэвид сошел с ума. Он не мог остановиться, с каждым движением он все больше погружаясь в эту пучину. Ему нравилось его сопротивление, его подчинение, ему нравилось оскорблять его, ему откровенно это нравилось! Он перевернул Билла на живот, продолжая вставлять со всей дури. Билл задумчиво смотрел на контракт, в который он случайно ткнул его мордой, и думал, что он и не знал, что это может быть так больно и неприятно. Он в общем, отдавал себе отчет, какого черта он это все затеял. Определенное моральное удовлетворение от Йоста, откровенно насилующего его он получил. Прежде всего тем, что это являлось для него определенным моральным облегчением всей той душевной боли, что раздирала его изнутри. Усиливающаяся с каждым яростным толчком Йоста боль давала ему возможность отвлечься на более примитивное физическое неудобство, и от этого внутри как-то странным образом легчало и светлело. Орать ему надоело. Он молча лежал на столе, читал для развлечения контракт и думал о том, когда же уже это закончится, потому что терпеть уже не хватало человеческих сил. Том сжимал ее в своих руках, чувствуя как его член входит в ее мягкую податливую плоть. Она была снова готова для него, и он только двигался теперь в ней, медленно, чувствуя как испарина покрывает оба их тела. - Том, То-о-о-ом, - он так не привык что его имя так произносится женским голосом, что терялся даже. Он ласково гладил ее, дрожащую, такую нежную, двигающуюся ему навстречу. - Том. - Мар-та, - он наконец-то выдавил из себя ее имя. До этого он боялся даже и подумать, чтобы назвать ее по имени, откровенно боясь, что вырвется совсем другое имя. - О, Том, еще Том, сильнее, милый, сильнее. Еще движение и еще. Он уже чувствовал внутри приближение оргазма. Блядь, сука, и когда же ты уже кончишь? Подумал Билл и приподнялся на руках, через плечо поглядывая на искаженное в ярости и удовольствии лицо Дэвида. - Хорош елозить! – сквозь зубы сказал он Дэвиду, - У меня уже блядь, на животе мозоль об стол натерлась. - С-су-ка. Вы слишком часто повторяетесь. Дэвид за волосы стащил его на пол, ставя на колени перед собой, заставляя его взять его член себе в рот. Фу, как грубо! Дэвид довольно скоро кончил, наполняя его рот знакомым вкусом, который, впрочем, против обыкновения никакого приятного впечатления не произвел. А Дэвид выглядит смешно, когда кончает. Обычно Билл был слишком занят в этот момент сам, а тут вот выдался повод. Кончив, Дэвид оттолкнул его от себя, испытывая острый приступ ненависти к себе от того, что сделал и что поддался на Билловскую провокацию: - Все? – спросил он Билла, - Ты получил то, чего хотел? Билл задумчиво встал и натянул штаны. Он не ответил ничего, только лишь быстро вышел из комнаты. Дэвид упал на стул, подпирая голову руками. Ему самому хотелось разрыдаться. Сложно было объяснить, отчего его самого не отпускала мысль что его поимели. *** Глумливая судьба столкнула их у лифта. Обоих передернуло. Им не надо было объяснять друг другу, что они сейчас делали. Том закрыл глаза убито. Билл внимательно рассматривал кнопки в лифте. Они вышли на своем этаже и прошествовали до номера Тома. Билл шел за ним. Том сцепил зубы и старался не оборачиваться. - Тебе было хорошо с ней? – тихо спросил он спину Тома у самого номера. Том в ярости захлопнул за собой дверь, прямо перед носом Билла. Его разрывали разнообразные эмоции, и выдержал он недолго. Он снова рванул дверь своего номера, раскрывая настежь. Билл стоял в коридоре как ни в чем ни бывало, сложив руки на груди и зевал. - Билл, отстань от меня! – яростным шепотом проговорил он, - слышишь? Не надо. Ты сам прекрасно знаешь, насколько мне это тяжело, ты знаешь, что я подыхаю каждую ночь. Мне плохо. Мне плохо без тебя. Мне так плохо, мне хочется выть и расцарапывать руки в кровь, чтобы блядь, отвлечься. Это, блин, тяжело, резать по живому и заживо, черт тебя подери, почему ты не можешь не делать это еще хуже, а? Ты это хотел услышать? Это? А? Ну, послушай. Только ты сильно ошибаешься, если ты думаешь, что что-то уже можно вернуть. Уже слишком поздно для извинений, и твоих и моих. Мы взрослые люди, мы больше не дети Билл. Ты не изменишь это, понимаешь, я это решил. Я решил. Можно относиться с уважением к принятому мной решению? - Можно, - задумчиво сказал Билл, он и вправду задумался. - Теоретически. Том кивнул, не заметив или не захотев заметить легкой иронии и двусмысленности в ответе брата. Его собственная страстная речь, как видно не произвела на него должного впечатления, о причинах чего Тому оставалось только догадываться. - Ну вот и отнесись, - устало сказал Том, - помнишь, я просил тебя отпустить меня? - Помню, - Том и забыл как его выводит из себя манера Билла отвечать на его вопросы, делая вид, что он не понимает, какого ответа Том от него ждет. Ладно, ему не сложно будет повторить: - Отпусти, - сказал он. Билл задумчиво возвел очи вверх, задумчиво проводя пирсингом по губам. Нет, в этот раз он точно его не провоцировал, а думал. Подумав, Билл ухмыльнулся как-то издевательски даже: - Я только не помню, чтобы я сказал тебе «Да». - Билл… - Да, Том? - Билл, не надо так. - А как надо? - Не знаю, но так не надо. Это слишком жестоко по отношению ко мне! - Да-а?! – удивленно переспросил Билл, и Том прекрасно понял, что Билл хочет его спросить. А по отношению ко мне это как? Том опустил голову: - Прости, - тихо проговорил он. - Бог простит, - мстительно ответил брат. Том тяжело вздохнул, надеясь, что никто в коридоре не понимает по-немецки. - Билл, ты любишь меня? - Люблю, - сказал Билл. - Теоретически, - не смог не спародировать его же чуть ранее Том. - Смешная шутка, - с каменным лицом ответил Билл, только глаза сузились зло, и дернулась жилка на шее. Том и сам понял, что сделал глупость. - Не сдержался, - пояснил он. - Учись, - сквозь зубы посоветовал Билл. Том набрал в грудь воздуха и несколько раз тяжело вздохнул, словно ныряльщик перед тем как погрузиться в морскую пучину. Сдерживаться учиться ему приходилось рядом с Биллом каждый день. - Ладно, - наконец сказал он, когда смог немного соображать - можешь считать мой поступок чистейшей воды эгоизмом. Мне все равно. Я тебя прошу, если у тебя осталась хотя бы капля любви ко мне, не добивай меня. Может быть, я совершаю ошибку, но это моя жизнь, понимаешь? Сделай это ради любви ко мне, ладно? - Окей, - внезапно кивнул Билл и повернулся на каблуках, отходя от номера Тома. - Эй, - Том окликнул его, - Что это значит? Он не понял, правда. Не ожидал, что тот так быстро согласится с его доводами, потому заготовил долгую и убедительную речь с массой фактов и доказательств, он не высказал еще и десятой ее части. Он должен был, наконец, убедить в этом Билла. Он должен был, наконец, убедить в этом себя. - Это значит «Да», Том, - не поворачиваясь, кинул Билл таким же тоном, будто бы он говорил с ним о погоде. Внезапное осознавание того, что он сейчас сделал нахлынуло на Тома резко, оглоушив, ударив наотмашь, и едва не заставив потерять сознание. Он внезапно очень четко понял что Билл от него ушел. Нет, когда это делал он, ему было легче, где-то подсознательно он думал, что все еще можно будет вернуть. Он знал, что Билл сильнее его, он знал, что он не даст ему сделать глупость, и если что не так, он вернет все так, как оно должно было быть. И простит. Он, парадоксальным образом был уверен, что пока Билл рядом, все будет в порядке. И он оказался абсолютно не готов к тому, что Билл отступится так быстро. Ему захотелось заорать: «Билл, прости меня, вернись», но было уже поздно. Он даже сделал было шаг из номера, но понял, что Билла уже не вернуть и в отчаянии вжался лбом в дверной косяк. Неизвестно, сколько он так стоял, в чувство его привел жизнерадостный сочный баритон Саки: - Эй, ты чего пузо чешешь об косяк, как медведь об сосну весной? - Ганс, - Том всхлипнул жалостливо. За столько лет работы Саки уже привык к роли дедсадовского полицейского. Он охранял их с детства, воспитывал, утешал, давал подзатыльники и рявкал внушительно, если они дурили свыше всякой меры, гладил по голове, когда плакали, клеил пластыри и дул на вавки, сотни раз прикрывал их собственным телом от опасности, спасая их жизни в самом буквальном смысле этого слова, что стал им ближе матери или отца. Приучив слепо доверять ему свои жизни и верить в него как в Бога. Как бы кощунственно это бы не звучало. Он говорил им как и куда идти, и им в голову не приходило ослушаться, даже подумать о том, чтобы ослушаться. Они слушались его прикосновений и движений руки, понимая без слов. Саки тронул Тома за плечо, и Том уткнулся лицом ему в грудь, обнимая. Саки был один из немногих людей вокруг них с братом, которые были выше, и ощущение поэтому у Тома было совершенно детским. Слезы сами собой хлынули у Тома из глаз, он не мог их ни объяснить, ни остановить. А Саки и не спрашивал ничего. Он молча стоял, держал его в объятиях и ждал, пока ребенок выплачется и ему станет легче. - Восемнадцать лет – тяжелый возраст, - спустя некоторое время глубокомысленно проговорил Саки. Они так и стояли обнявшись с Томом на пороге его номера, - С возрастом, конечно, умнеешь, но этот возраст еще надо как-то пережить. Нам в армии, помню, бром добавляли в компот, чтобы мы друг на друга не бросались. - Как это,…не бросались? – Том даже забыл всхлипывать, с интересом глядя распухшими красными глазами на начальника охраны. - Ну, как… - Саки задумался, пытаясь тщательнее подобрать слова, потом, походу вспомнив, пояснил, - знаешь… по-всякому, молодые мужики друг у друга на глазах двадцать четыре часа в сутки. В одной казарме. С кучей нерастраченных сил, пустоватым мозгом, массой адреналина и опасной концентрацией гормонов в крови. Без единой бабы и возможности слить куда-нибудь этот убийственный коктейль в радиусе ста километров вокруг. Кустов было не найти чтобы уединиться. Вездесущая и вездесующаяся командирская фуражка выныривала рядом в самый неподходящий момент из любых многолетних зарослей туи. Могли порой ненароком друг друга и поубивать. А могли и… ну, всяко в общем, бывало, знаешь, ли. Том начал ржать. Он, конечно не знал как это было, но слова Саки давали ему простор для воображения. Том даже не был уверен, что он имеет в виду то, о чем он думает, но тем не менее это было невероятно смешно. - Са-ки, - прошептал он, он ржал так, что невозможно было никак остановиться. - Я, кстати, Йосту советовал применить многолетний опыт Бундесвера, по воспитанию молодого поколения, но он оказался гуманист. - О, да, Йост – гуманист, - слезы уже совершенно высохли на глазах у Тома. Как и закончился истерический хохот. Он успокоился, чувствуя как от Саки исходит ощущение уверенности и спокойствия. - Редкий причем, гуманист, - кивнул Саки. Он всегда говорил таким тоном, что непонятно было всерьез он говорит или шутит. Том, впрочем, подозревал, что Саки так редкостно стебется, а Билл был в этом свято уверен. Перлы Саки цитировались всей группой и навечно оседали в их памяти, - хотя, презрев принципы вегетарианства и прочего гуманизма, моему отеческому совету дать Биллу ремня, он, все-таки, поколебавшись, внял. - Ч-то. ЧТО?! – подавшись назад удивленно вытаращившись на Саки спросил Том. - Ну, извини, брат, - развел руками Саки, - он заслужил. - Са-ки, - все еще не в состоянии прийти в себя от всего того, что творилось у него в голове сказал Том. - Да брось ты, не переживай. Я думаю, что Биллу это было только полезно. Том в принципе тоже так думал. Но какого черта Йост посмел… . Он задохнулся от возмущения. Какого черта он о себе возомнил, что он имеет право так обойтись с его братом?! - Какого черта… Йост?! – возмутился Том. Честное слово, это было ужасно так говорить, но он бы предпочел, чтобы это сделал Саки! Он бы ему даже спасибо бы сказал. Эй, не надо обвинять его в аморальности, у Саки бы не поднялась рука сделать ему больно по-настоящему, ну что делать, если Биллу порой невозможно было подобрать аргументацию того, что он неправ, сильнее этой? Но Йост? Это было… Саки словно прочитал его мысли. - Да, - кивнул он, - я бы конечно сделал это иначе. Прежде всего, я не стал бы делать этого при Густаве. - Густав?! О, боже… - Это, конечно, катастрофически снизило эффект проведенного воспитательного мероприятия. - Так это что… это что, Саки… - По крайней мере, для Билла, который на вполне законном основании просто затаил злобу на человека, который его унизил прилюдно, и имел он в виду теперь Йоста и все его воспитание, а Йост сам же будет мне жаловаться потом. - Саки это что, в аэропорту что-ли было? – в ужасе прошептал Том. - Да, - ответил Саки. - Вот черт, - сказал Том. Черт бы подрал тебя, Саки. Черт. Черт. Черт. Том дрожащей рукой потер лоб. Господи, ну почему это все время случается со мной?! Он ненавидел Йоста за то, что он сделал. Он ненавидел Густава за то, что он ему не сказал. Он ненавидел Георга за то, что он ему наговорил. Он ненавидел себя, за то что поверил Георгу, за то что дал себя убедить. Ненавидел Билла за то, что тот не мог ему сказать об этом нормально. Впрочем нет, при всем своем желании ненавидеть Билла он не мог. Самовлюбленный гордый псих, выпендрежник и дурак, господи, Том и сам не знал, как сильно он его любит, до этого самого момента. Он покачнулся от острого удара разнообразных чувств. - Слушай, пошел бы ты уже поспал бы, орел, - осторожно сказал Саки. - А, да…я…я пойду, - Том задумчиво пошел к себе, дополз до кровати и рухнул на нее поперек. Вся его гребаная выстроенная конструкция рухнула словно карточный домик, когда из него вытащили одну карту. Он натурально не знал, что делать! Это было ужасно. Смешно, глупо, и ужасно. Он хотел пойти к Биллу поговорить, но быстро понял с каким удовольствием, красноречием и сладострастием Билл его сейчас пошлет, и что он подумает обо всей этой его гребаной пафосной самостоятельности и стремлению к личной жизни, и, что самое страшное, он будет абсолютно прав. Самолюбие Тома не вынесло бы такого удара. Том хотел было пойти набить Георгу морду, но в этом случае Георг бы потребовал с него объяснений. А спустя нескольких минут Том подумал, что если Билл не хотел рассказывать о том, что произошло даже ему, вряд ли бы он был заинтересован в том, чтобы об этом знал Георг, а вслед за ним весь мир. Потом он хотел пойти набить морду Густаву, но Густав занимался боксом, а значит вариант отпадал. Потом Том начал размышлять всерьез, где бы добыть пистолет, чтобы убить Йоста. Но потом подумал, что его посадят, и он там сойдет с ума без Билла. В итоге он ограничился смс-кой Георгу: «Какой же ты мудак!» И послал ее по ошибке Густаву. «Выебу. Утром » - вежливо через секунду ответило смс от Густава. «Извини, это было Георгу» - так и не решившись высказать Густаву наболевшее, отписал Том. «Присоединяюсь» - отписал Густав. Он вообще был немногословен по жизни. Том написал Биллу: «Я тебя сильно-сильно-сильно люблю» Пятнадцать минут медитировал глядя на экран собственного мобильника, и так и не решился ему отослать. Сохранил сообщение в черновике, решив отослать как-нибудь потом, когда у него найдется достаточно куража для этого, или когда он будет в жопу пьян, встал с кровати и пошел в душ, решив что утро вечера мудренее, и о том, что делать дальше он подумает завтра. Йост прислал ему записку: «Прости», с букетом цветов. Он бывал порой такой милый! Билл порвал записку, дал курьеру десять евро чаевых и попросил засунуть букет отправителю в жопу. - Может все-таки сами? – неуверенно спросил курьер. Билл захлопнул дверь. Сам Йост пришел позже. Он долго сидел под дверью, рассказывал Биллу, как он его любит, и что он сорвался и был неправ. Билл открыл дверь, Шмыгал носом, лез обниматься и жалеть. Билл оттолкнул его. Йост надел ему на палец кольцо. Билл хотел его выкинуть. Но потом, подумав, оставил. Во-первых, оно было бриллиантовым, во-вторых, ему показалось глумливым носить кольцо заради такого гнусного и мерзкого по сути повода. Он удивлялся, как Йост думал у него самого хватит сил на это смотреть. В-третьих, он подумал, что Тома это точно не сможет оставить равнодушным. Уж в то, что он не заметит он не верил. Йоста он выставил за дверь.